Страница 52 из 193
ВЕЩИ Умирает владелец, но вещи его остаются, Нет им дела, вещам, до чужой, человечьей беды. В час кончины твоей даже чашки на полках не бьются И не тают, как льдинки, сверкающих рюмок ряды. Может быть, для вещей и не стоит излишне стараться, — Так покорно другим подставляют себя зеркала, И толпою зевак равнодушные стулья толпятся, И не дрогнут, не скрипнут граненые ноги стола. Оттого, что тебя почему-то не станет на свете, Электрический счетчик не завертится наоборот, Не умрет телефон, не засветится пленка в кассете, Холодильник, рыдая, за гробом твоим не пойдет. Будь владыкою их, не отдай им себя на закланье, Будь всегда справедливым, бесстрастным хозяином их, — Тот, кто жил для вещей, — все теряет с последним дыханьем, Тот, кто жил для людей, — после смерти живет средь живых. ГЛОТОК До обидного жизнь коротка, Ненадолго венчают на царство, — От глотка молока — до глотка Подносимого с плачем лекарства. Но меж теми глотками — заметь! — Нам немало на выбор дается: Можно дома за чаем сидеть, Можно пить из далеких колодцев. Если жизнь не легка, не гладка, Если в жизни шагаешь далеко, То не так уж она коротка И бранить ее было б жестоко. Через горы, чащобы, пески, Не боясь ни тумана, ни ветра, Ты пошел от истоков реки — И до устья дошел незаметно. Вот и кончен далекий поход, — Не лекарство ты пьешь из стакана: Это губы твои обдает Горьковатая зыбь Океана. ПЕРЕУЛОК ПАМЯТИ Есть в городе памяти много домов, Широкие улицы тянутся вдаль, Высокие статуи на площадях Стоят — и сквозь сон улыбаются мне. Есть в городе памяти много мостов, В нем сорок вокзалов и семь пристаней, Но кладбищ в нем нет, крематориев нет, — Никто в нем не умер, пока я живу. Есть в городе памяти маленький дом В глухом переулке, поросшем травой; Забито окно, заколочена дверь, Перила крыльца оплетает вьюнок. …Когда это дело случится со мной, — С проспектов стремительно схлынет толпа И, за руки взявшись, друзья и враги Из города памяти молча уйдут. И сразу же трещины избороздят Асфальт и высокие стены домов, Витрины растают, как льдинки весной, И башни, как свечи, начнут оплывать. МИГ Не привыкайте к чудесам — Дивитесь им, дивитесь! Не привыкайте к небесам, Глазами к ним тянитесь. Приглядывайтесь к облакам, Прислушивайтесь к птицам, Прикладывайтесь к родникам, Ничто не повторится. За мигом миг, за шагом шаг Впадайте в изумленье. Все будет так — и все не так Через одно мгновенье. НОЧНАЯ ЛАСТОЧКА Кто белой ночью ласточку вспугнул, — Полет ли дальнего ракетоносца Или из бездны мирозданья гул, Неслышный нам, в гнездо ее донесся? Она метнулась в воздухе ночном, И крылья цвета вороненой стали Цветущий мир, дремавший за окном, Резнули дважды по диагонали. Писк судорожный, звуковой надрез Был столь пронзителен, как будто разом Стекольщик некий небеса и лес Перекрестил безжалостным алмазом. И снова в соснах дремлет тишина, И ели — как погашенные свечи, И этот рай, что виден из окна, Еще прекрасней, ибо он не вечен. ОЖИДАНИЕ За пятьдесят, а все чего-то жду. Не бога и не горнего полета, Не радость ожидаю, не беду, Не чуда жду — а просто жду чего-то. Хозяин вечный и недолгий гость Здесь на Земле, где тленье и не тленье, Где в гордые граниты отлилось Природы длительное нетерпенье, — Чего-то жду, чему названья нет, Жду вместе с безднами и облаками. Тьма вечная и негасимый свет — Ничто пред тем, чего я жду веками. Чего-то жду в богатстве и нужде, В годины бед и в годы созиданья; Чего-то жду со всей Вселенной, где Материя — лишь форма ожиданья.
ТОУШАН ЭСЕНОВА{49}
(Род. в 1915 г.)
С туркменского
КЕМИНЕ Кемине! Во славу твою Племена собрались на той. Чередой веселых торжеств Прославляется образ твой, Жизнь твоя достойна хвалы, Стих твой — грамоты золотой! Был твой стих жемчужным ручьем, Грудь твоя — алмазной горой. Моего народа любовь, Незабвенный мастер, тебе! Ты с весельем дружил: душа У поющего не строга. Уток — девушек ты унес На зеркальные берега. Молодицам ты песни пел, Кемине — «покорный слуга». Ты — бахши великой любви! Вся любовь, наш мастер, тебе! «Мы — у ног Кемине!» — гремят Соловьи у кибитки твоей. Ты умолк. Но стих твой живет Сотню лет — словно сотню дней. Крепнет песня из века в век Чистотой и силой своей. Ты певец народной любви, И любовь наша, мастер, — тебе! Баев, ханов, кази — их всех Кемине за ворот держал! Все богатство твое, певец, — Огневое сердце твое! Замиравшее от любви, Молодое сердце твое! Окрыленное, как струна, Ветровое сердце твое! Запахнувшееся в тряпье, Кочевое сердце твое! От него — и песни зажглись, Наш великий мастер, в тебе! вернуться