Страница 110 из 193
ИРОНИЧЕСКИЙ ЧЕЛОВЕК Мне нравится иронический человек. И взгляд его, иронический, из-под век. И черточка эта тоненькая у рта — иронии отличительная черта. Мне нравится иронический человек. Он, в сущности, — героический человек. Мне нравится иронический его взгляд на вещи, которые вас, извините, злят. И можно себе представить его в пенсне, листающим послезавтрашний календарь. И можно себе представить в его письме какое-нибудь старинное — милсударь. Но зря, если он представится вам шутом. Ирония — она служит ему щитом. И можно себе представить, как этот щит шатается под ударами и трещит. И все-таки сквозь трагический этот век проходит он, иронический человек. И можно себе представить его с мечом, качающимся над слабым его плечом. Но дело не в том — как меч у него остер, а в том — как идет с улыбкою на костер и как перед этим он произносит: — Да, горячий денек — не правда ли, господа! Когда же свеча последняя догорит, а пламень небес едва еще лиловат, смущенно — я умираю — он говорит, как будто бы извиняется, — виноват. И можно себе представить смиренный лик, и можно себе представить огромный рост, но он уходит, так же прост и велик, как был за миг перед этим велик и прост. И он уходит — некого, мол, корить, — как будто ушел из комнаты покурить, на улицу вышел воздухом подышать и просит не затрудняться, не провожать.
СЫРБАЙ МАУЛЕНОВ{114}
(Род. в 1922 г.)
С казахского
ОТКРЫТИЕ КНИГИ Открытие книги, Открытие мира. Здесь все, что мне близко, Что чуждо иль мило! Из рода акынов, Я весь на виду. Я с неба схвачу, обжигаясь, Звезду. Робеть нам не надо: Мосты меж веками Ведь мы воздвигали Своими руками. С домброю отцов Я из рода певцов. Что песня? Крупица, Лишь малая капля… Но спит и в крупице Начало миров. * * * Я, помню, был тогда беспечным малым, Степей не понимал я до поры. Томило солнце жаром небывалым Родного края травы и бугры. На облака глядел из юрты старой, Той ночью звезды в очаге цвели, А я лежал, смотрел на лунный шар я, Крикун, счастливец, баловень семьи. За волосы потеребив, к рассвету Меня поднял тургайский ветерок. И я пошел, пошел — привала нету. Путь неизвестен, и неведом срок. Видать, в ходьбе тогда и возмужал я, В кирзовые обулся сапоги. И услыхал вдали размах пожара И материнский голос: «Помоги!» Надвинулась зима, крутила люто, Разрывы бомб аукались в виске. В запасе у солдата есть минута И неприкосновенный клад в мешке. Мы из оружья делали постели, Друзьям безмолвным в верности клялись, В сыром лесу о Щорсе песни пели, — Нам песни эти по душе пришлись. В душе солдатской силы жаркой много Я умирал и поднимался вдруг. От пули прервалась моя дорога, Добрался до Берлина верный друг. Как буерак степной — неровен, долог, Так на руке, на левой, — шрам немой, А в правой, словно огненный осколок, Все рыщет карандаш бессонный мой. ВОЗЛЕ ЗИМОВКИ В ковыль с головою я канул, брожу по тургайским степям. На каждую кочку и камень я в детстве уже наступал. По тропкам, проложенным мною, опять я хожу по утрам, и прожил я вроде немного, а многих уже потерял. Там, в домике маленьком белом, бывала зимовка отца, там пес его весело бегал, лежала седая овца. Отец мой был мудрый и добрый, меня не ругал, не корил. Здесь в позе старинной, удобной сидел он и трубку курил. Кузнечики сухо порхали, и шел я, весельем гоним, и шли по весенней прохладе со мной Мирзали и Галим. Мы, помню, смеялись, дурили, мы знали здесь все тайники… Здесь люди проходят другие, другие растут тальники. Но кажется — в дымке песчаной, тяжелые плечи склоня, отец мой, печальный-печальный, сидит и глядит на меня… * * * В свои мысли уходит дорога — Как до жизни веселой дойти. И задумались рощи с тревогой Все о том же — как петь и цвести. Вот и птицы задумались к ночи — Как бы им дотянуть до тепла. Дни природы в тех думах короче, Молчаливее дни и дела. СЛУЖБА МИРА У меня друзей на земле Много: душами широки, Все поэты — в моей семье, Побратимы-фронтовики. Всюду встречу кого-нибудь, Где бы ни был, опять найду Друга, с кем начинали путь, С кем сражались в одном ряду. Но бывает — печальный час… Что ж поделать! Удел таков, С каждым годом — все меньше нас, Побратимов-фронтовиков. Но строка — словно грань штыка, И в строю навсегда, крепки, Служба мира И служба стиха, Побратимы-фронтовики. вернуться