Страница 105 из 193
‹Действующая армия, 1943–1944›
* * * Мы не от старости умрем, — от старых ран умрем. Так разливай по кружкам ром, трофейный рыжий ром. В нем горечь, хмель и аромат заморской стороны. Его принес сюда солдат, вернувшийся с войны. Он видел столько городов! Старинных городов. Он рассказать о них готов. И даже спеть готов. Так почему же он молчит? Четвертый час молчит. То пальцем по столу стучит, то сапогом стучит. А у него желанье есть. Оно понятно вам? Он хочет знать, что было здесь, когда мы были там…‹1946›
* * * Как без вести пропавших ждут, меня ждала жена. То есть надежда, то слеза без спросу упадет. Давно уж кончилась война, и не моя вина, что я в разлуке целый год, что столько горестных забот. Жестка больничная кровать, жестка и холодна. А от нее рукой подать до светлого окна, там за полночь не спит жена, там стук машинки, скрип пера. Кончай работу, спать пора, мой друг, моя помощница, родная полуночница. Из-за стола неслышно встала, сняла халат, легла в постель. А от нее за три квартала, а не за тридевять земель, я, как в окопе заметенном, своей тревоги начеку, привыкший к неутешным стонам, к мерцающему ночнику, лежу, прислушиваясь к вьюге, глаза усталые смежив, тяжелые раскинув руки, еще не веря в то, что жив. Но мне домой уйти нельзя, трудна, длинна моя дорога, меня бы увезли друзья, их у меня на свете много, но не под силу всем друзьям меня отсюда взять до срока. Жду. Выкарабкиваюсь сам, от счастья, как от звезд, далеко. Но приближается оно, когда ко мне жена приходит, в больничный садик дочь приводит, стучит в больничное окно. Ее несчастье не сломило, суровей сделало чуть-чуть. Какая в ней таилась сила! Мне легче с ней и этот путь. Пусть кажешься со стороны ты скупой на ласки, слезы, смех, — любовь от глаз чужих укрыта, и нежность тоже не для всех. Но ты меня такою верой в печальный одарила час, что стал я мерить новой мерой любовь и каждого из нас. Ты облегчила мои муки, всё вынести мне помогла. Приблизила конец разлуки, испепеляющей дотла. Благословляю чистый, чудный, душа, твой отблеск заревой, мы чище стали в жизни трудной, сильнее — в жизни горевой. И все, что прожито с тобою, все, что пришлось нам пережить, не так-то просто гробовою доской, родная, задушить.‹Март — апрель 1952 г.›
ВААГН ДАВТЯН{111}
(Род. в 1922 г.)
С армянского
АРМЕНИЯ Горы, близкие к звездам, — порывы моей души, Что бушевали от горя и каменели в тиши. Темные мои бездны — вы пораженья мои, Где гнев клокотал веками в громе пенной струи. С мечом по мне проходили тысячи тысяч врагов, Араке, наполненный кровью, рвался из берегов. Враги! — история знала столько их черных дел, Что даже сухой пергамент от ужаса побледнел. Но снег на вершине Масиса, чистый, нетронутый снег, — Это — мои надежды, не таявшие вовек. И в самые темные годы, чтоб тронуть его крылом, К величественной вершине взлетала душа орлом. И снова я оживала и строила города, Величье свое измеряла великой мерой труда. Я синее сердце Севана сквозь мрак пронесла в себе, Храня его, как легенду о свете и о судьбе… Истерзанная веками неравной тяжкой борьбы, Сквозь слезы я увидала, как в небе моей судьбы Повис полумесяц острый, горя в зловещей тени, Как огненное проклятье, как ятаган резни. Мои сыновья, не видя всем злодеяньям конца, Под пеплом отчего дома оставив свои сердца, Разбросанные бедою, по белу свету брели, В суме унося с собою горстку моей земли… Но — близкие к звездам горы — порывы души моей, Всегда устремлялись в вечность, ловили снопы лучей, — И думы мои вековые, хранимые в сердце моем, Вдруг превратились в зори, зажженные Октябрем. На пашню под щедрым солнцем вышли мои сыновья, Набухшие зерна счастья земля вбирала моя. Торжественно опускались мирные вечера На буйство долин, что были бесплодны еще вчера. Дома, сады и ограды — я строила города, Свои мне вручала клады таинственных гор гряда, Потоки я приручала, клубящиеся, как дым, Я свет из воды получала и мир наводняла им!.. Веками бурями битый, согнувшийся от тоски, Древний наирский тополь снова дает ростки, Сзывает в мои объятья — машет листвой своей — Моих дорогих далеких странников-сыновей. * * * Я сегодня во сне тебя видел, далекую, — Снова были мы вместе с тобой, моя милая… Переполнены счастьем, тропинкою легкою Подымались, смеясь, из ущелья унылого. Мы с тобой подымались, осыпаны росами, И, с утра озаренная нежными красками, Ты была той далекою девушкой с косами, Самой лучшей на свете — и доброй и ласковой. Не прошли еще бури, грозящие бедами, Над простором любви нашей, солнцем сияющей, Злые шутки тебе еще были неведомы, С горькой болью любовной не встретился я еще… Небо синью светилось — безудержной радостью, Закипали деревья в весеннем цветении. Как паломник, охвачен любовью и святостью, Пред тобою склонялся я в благоговении. Ручейки засверкали слезами счастливыми, Задымилась земля зеленеющей порослью… …Я проснулся порою осенней, дождливою, Плакал дождь затяжной безутешно и горестно. вернуться