Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 66 из 69



И Скокальского знал Греков. Вместе отдыхали когда-то в санатории. Правда, по работе не сталкивались, Скокальский курировал другие предприятия.

— Прохоров. Сильный человек. И личность. Не обидно.

Греков знал и Прохорова, начальника одного из главков.

Полагали, что в ближайшее время он станет заместителем министра…

А из кабинета выходили и выходили все новые люди. Они о чем-то громко переговаривались. Смеялись. Просматривали протоколы.

— Говорят, свита делает короля, — произнес Греков. — Тут не понять. Слишком разношерстная свита.

— Как сама жизнь! — иронически воскликнул Шатунов. — А вот и король. Точнее, вице-король. — Шатунов смотрел в сторону, будто вел совершенно посторонний разговор.

Заместителю министра на вид было лет пятьдесят. Высокий, спортивного склада мужчина с короткой стрижкой. Бледный шрам на щеке нисколько не уродовал его лица, наоборот, придавал мужественность. Шрам был результатом одного из восхождений Викентия Назаровича Лужского в горах Центрального Кавказа. В министерстве все об этом знали.

Замминистра о чем-то спросил начальника главка Прохорова, тот ответил, и они оба рассмеялись, направляясь в коридор, но в дверях столкнулись с Тищенко. Греков заметил, что Лужский радушно поздоровался с профессором, обменялся с ним несколькими фразами, потом они оглядели приемную.

«Меня ищут», — подумал Греков и зачем-то отвернулся к окну. Он был рад, что профессор приехал. Пунктуален.

Часы в стеклянном пенале принялись отбивать двенадцать ударов.

На длинном столе, покрытом зеленой скатертью, стояли бутылки с минеральной водой. Против каждого кресла — набор шариковых ручек и блокнот.

Греков развешивал свои схемы на специально отведенном стенде, по соседству с выставкой миниатюрных макетов, среди которых он видел и несколько своих приборов. Кнопки держали слабо, и листы то и дело срывались. Греков их крепил вновь и нервничал. Наконец он справился с этой работой и, осторожно ступая, чтобы вдруг не задеть какой-нибудь лист, отошел.

Лужский предложил Грекову сесть поближе. Пришлось кому-то подвинуться, следом передвинулись еще человек пять.

Лужский потер ладонью шрам.

— По представлению референта Олега Макаровича Шатунова наша коллегия должна рассмотреть сообщение главного инженера геофизического завода. Признаться, меня несколько смутила поспешность представления. Однако референт полагает, что сообщение того заслуживает. К тому же ближайшие заседания коллегии уже регламентированы, а сегодня, так сказать, новогодняя пауза. Сколько времени продлится ваш доклад?

— Минут сорок, — поспешно ответил Греков.

— Постарайтесь уложиться в полчаса.

— Мы к этому долго готовились, Викентий Назарович, — возразил Греков и указал на диаграммы. — Стоит ли спорить о десяти минутах?

Головы сидевших по периметру длинного стола казались Грекову головами пловцов на дорожке бассейна при массовом заплыве.

И вдруг в самом конце этого дорожки он увидел Смердова.

Это было неожиданно, как взрыв.

— С приездом, Рафаэль Поликарпович, — поздоровался Греков.

Сидевшие за столом будто разом нырнули в воду, показывая свои затылки.

«Ненормальный, нашел время здороваться», — подумал Смердов, кивая в ответ. «Какого черта он прискакал? — удивился Греков. — Впрочем, хорошо. Для него и буду излагать, так все же лучше». И, дождавшись, когда все вновь «вынырнут», начал говорить:

— Каждое поколение людей считает свое время исключительным. Однако наше поколение имеет, по-видимому, наиболее серьезное основание думать, что именно конец двадцатого века является особо замечательным. Это эпоха научно-технической революции. Этот самый бескровный в истории переворот произошел внутри каждого из нас, определил наш образ жизни, хотя многие и не представляют достаточно четко, что же происходит на самом деле.

— Боюсь, что десять минут его не спасут, — вставил кто-то.



В кабинете зашевелились. Лужский побарабанил по столу пальцем. Греков взглянул на Тищенко. Профессор одобрительно прикрыл припухшие красноватые веки: мол, продолжайте.

— В нашей стране научно-техническая революция является самым серьезным оружием в достижении еще более высокой ступени развития общества. Именно ей сегодня уделяется огромное внимание. Именно она заставляет чувствовать особую ответственность каждого перед обществом. И как всякая революция, обостряет конфликты между людьми, живущими старыми нормами и новым поколением людей. Я имею в виду не возраст… — Греков вышел из-за стола и сделал несколько шагов к развешанным схемам. — Не замечать этого явления — значит обрекать дело, которым ты занимаешься, на гибель. Лично я это почувствовал. Мне стало неинтересно заниматься тем, чем я занимаюсь.

— Странная манера выступления на коллегии, — обронил Шульгин.

— Нельзя ли ближе к делу? — поддержал Курицын. — Сколько требуется денег, чтобы вам было интересно заниматься своим делом?

Грекову не хотелось начинать разговор с конца. Черт бы взял этого Христофора.

— Разрешите прежде объяснить, для чего заводу нужны средства. И как решается проблема… К тому же я выступаю на коллегии министерства. Извините.

— А не на рынке, — Прохоров укоризненно взглянул на Курицына. — Продолжайте, Геннадий Захарович! Очень интересно…

Греков украдкой взглянул на часы. Прошло ровно сорок минут.

— В заключение я хочу поблагодарить профессора Тищенко и его коллег по институту, — сказал Греков и направился к своему месту.

— Это мы поняли! — воскликнул Крылов.

— А вам я попеняю, — Тищенко строго взглянул на Крылова. — Вероятно, Викентий Назарович не знает, что член коллегии Крылов уже месяц не посещает курсы прогнозирования.

— Профессор, зачем вам электронные машины при такой памяти? — Крылов рассмеялся.

— Память у меня плохая. Но я готовился к коллегии и собрал досье на некоторых членов. Опыт у меня на сей счет большой. А между тем, — продолжал Тищенко, — тут поднят вопрос огромной государственной важности. Проделана значительная работа…

— И не впервые, — вставил Прохоров.

— Да. Не впервые. Я весьма благодарен Грекову, что он не отступил.

— Пока не отступил! — уточнил Курицын и откинулся на спинку кресла. — Мы еще не списали деньги, которые заморожены в Перми. Первоклассные электронно-вычислительные машины загружены на пять процентов. А тут вообще предлагают бог весть что. Добровольно ликвидировать важнейшие службы завода. И ходить с протянутой рукой… С жиру бесятся.

— Именно, — подхватил Леонид Платонович.

Лужский призвал высказываться организованней. Первым взял слово Шатунов. Направляясь к стенду, он мимоходом о чем-то спросил Грекова, но тот не расслышал. Тон Шатунова был холоден, официален, словно это не он восторженно кричал в трубку: «Привет, Грек». И вид какой-то брезгливый.

— Мы с Гасаном Махмудовичем детально ознакомились с запиской главного инженера…

Эксперт с восточной фамилией согласно кивнул.

— И пришли к выводу, что министерство не должно оставлять этот вопрос без внимания… — Шатунов говорил уверенно. В то же время с величайшей почтительностью ко всем, включая и явных противников проекта. Он умело выделял те места доклада, о которых не было спорных мнений. В итого получалось, что Греков на верном направлении. — Совет Министров и Госплан должны поддержать проект, если составить толковую записку с должным обоснованием.

«Какой умница, какой политик этот Шатунов!» — подумал Греков.

После Шатунова выступил Гасан Махмудович. И он говорил горячо, заинтересованно…

Сосед справа передал Грекову записку. Кривые буквы едва касались друг друга, удерживаясь, должно быть, за счет молекулярных сил — почерк Шатунова. «Грек! Все пока идет нормально. Еще два-три выступления в плюсе, затем жди осложнений. Платоныч точит зуб — причина угадывается смутно. Надо выбить положительное решение коллегии. Целую, Шатун».

Наконец-то решил выступить и Тищенко. Старик взглянул на Лужского. Тот улыбнулся и назвал его фамилию. Профессор поправил широкий галстук, потрогал торчащий из кармана уголок платка и встал.