Завод

— Простите, профессор, за резкость, но иной раз на каждое, так сказать, наше право находится десяток ограничительных инструкций. И они, черт возьми, живучи!

Тищенко развел руками без видимой связи с предыдущим проговорил:

— Какой у меня кабинет! А столько лет ютились в подвалах. Жизнь, она, брат, заставляет… А поглядели бы вы на наш вычислительный центр. Все покажу, все. Сегодня что у нас? Среда? Прекрасно! Вы человек азартный?

Греков пожал плечами.

— Ничего, ничего. У нас спокойные люди проявляют африканские страсти. Мы вам сегодня все покажем. А как же иначе? Вы — заказчик. Мы — исполнители. Все должно выглядеть в лучшем виде. Футболом, надеюсь, вы не увлекаетесь? Но тут вам не устоять! — Тищенко в предвкушении чего-то увлекательного хитро щурил глаза. — Кстати, где вы остановились?

— Дали телеграмму в министерство. Забронируют что-нибудь.

— Если не выйдет, милости прошу ко мне. Мы с супругой будем очень рады. А вот и они! — Профессор прислушался к осторожному стуку. — Войдите!

В кабинет вошли два молодых человека в вельветовых пиджаках. Греков их узнал и даже вспомнил имена. Долговязого, кажется, зовут Федором, блондина — Эдуардом.

— А где же Борис? — спросил Тищенко.

— Ну его! С ним стало совершенно невозможно работать. — Эдуард положил на стол пачку перфолент и листы бумаги. — Бюрократ он, ваш Борис.

— Вы сказали ему, что это немодно?

— Сказали, — подтвердил Федор. — Только в несколько иной форме, — и сухо щелкнул пальцами.

— Федя, я этого не выношу. — Тищенко поморщился.

— Извините, профессор. — Федор сунул руки в карманы. — Он, видите ли, не убежден, что по организации контроля оборудования «Минск тридцать два» выдал результат идентичный «Минску двадцать два». Ему нужна единая привязка. Без этого наш бюрократ не может вести переговоры с заказчиком.

— Как будто мы можем! — Эдуард подошел к доске и взял мел. — Мы халтурщики и хотим поскорей избавиться от темы. Даже сюда не пожелал идти. Может, прикажете ему, Станислав Михайлович? У него ведь все расчеты технического обеспечения системы.

Тищенко подошел к телефону. Набрал несколько цифр, не дождавшись ответа, положил трубку.

— Вы слишком нетерпимы, друзья. Когда Борис найдет нужным выступить, он выступит. Да и пересчет не займет много времени, стоит ли об этом говорить? Начнем! Вам слово, Эдуард…

Сообщения молодых людей захватили Грекова. Это были уже не беглые наброски, а серьезные исследования, подкрепленные расчетами на электронно-вычислительных машинах. Но больше всего его поразила пропасть между тем, что должно быть, и тем, что есть.

Тищенко настороженно смотрел на Грекова из-под припухших век.

— Что, Геннадий Захарович, пугаетесь? — Профессор подошел к доске и исправил цифру в расчетах ритма запуска новых деталей.

— Чепуха! — горячо возразил Эдуард. — Вы не учли время переналадки станка.

— Извините, — Тищенко восстановил цифру. — Видите, Геннадий Захарович, отстаю от жизни. Теоретизирую.

— Судя по всему, объем работ даже на первом этапе оптимального планирования будет столь высок, что все остальные заводские дела придется свернуть, — проговорил Греков, испытывая смятение.

— Это вам лишь так кажется. — Тищенко отвел Грекова к окну. — Но я, честно говоря, рассчитывал на более закаленные нервы. Надо начинать, Геннадий Захарович. Просто необходимо.

— Да я и сам понимаю, — произнес Греков.

— Между прочим, на Львовском телевизорном заводе после внедрения системы оптимального планирования экономия составила полмиллиона рублей. Вы были во Львове?

— Был, — ответил Греков. — В войну.

— В войну. Давно. — Тищенко привалился к стеклу спиной. — Не торопитесь, Геннадий Захарович. Обдумайте сегодняшний доклад моих коллег. Возьмите с собой эти бумаги… Знаете, какое было самое трудное испытание для России? Революция? Нет. Люди понимали, что трудиться для другого несправедливо. Война? Нет. Быть рабом недостойно человека, и это понятно… Самое трудное испытание, через которое мы перешагнули, Геннадий Захарович, это, мне кажется, строительство Днепрогэса. Да, да. Мелочь? Ошибаетесь. Малопонятное явление — электрическая энергия. Ненужная трата сил, по мнению обывателя того времени. И перешагнуть через это… К атому относятся уже уважительней. Теперь надо свыкаться и с новыми формами производства. Отбросить рассуждения — страна большая, есть ресурсы, есть руки.

— Так мы пойдем, Станислав Михайлович? — спросил Федор. Молодые люди уже стояли у двери.

— Да, да… Спасибо за сообщение. — Профессор отошел от окна. — Кстати, в какой аудитории сегодня играют?

— В восьмой. — Федор сдержанно кивнул Грекову. А Эдуард вообще не обратил на него внимания.

— Ребята на вас обиделись. — Тищенко подождал, когда за ними захлопнется дверь. — Они видят вашу растерянность и нерешительность. И это им неприятно. Они крепко поработали. В такой короткий срок выдали прекрасный результат.

— Это невежливо. Попрощаться — язык не отвалится, — возмутился Греков. — Мало ли что может не устраивать меня в докладе… Ваши парни слабо представляют себе завод. Повседневность. Их бы в нашу шкуру. Они, как астрономы, изучают звезды в телескоп…

— О, это уже серьезно! — Тищенко старался улыбкой охладить негодование главного инженера. — Вижу, вы человек азартный. А я обещал вам зрелище. Сейчас отправимся. — Он подсел к телефону.

Греков был недоволен собой. Столь неожиданный поворот в ровном и приятном течении встречи. Чем же он вызван? Боязнью предстоящих трудностей? Именно. Самой обыкновенной боязнью.

Сквозь просыхающие мазки тряпки на доске, словно остов разбитого корабля, проступали контуры цифр. Однажды на Черном море он видел полузасыпанный песком скелет шхуны, обглоданный сумасшедшим новороссийским ветром. По-видимому, шхуну выбросило на берег штормом.

— Занято. Умеют у нас разговаривать по телефону, ничего не скажешь! — Тищенко положил трубку, взглянул на Грекова. — Знаете, Геннадий Захарович, вероятность победы — задача с определенным множеством алгоритмов…

Он направился к выходу, жестом приглашая Грекова следовать за собой.

На листе бумаги, приколотом кнопками к двери, были написаны два слова: «Тихо! Играют!»

Тищенко осторожно приоткрыл дверь, боком проник в комнату, увлекая за собой Грекова.

За тремя столами напротив друг друга сидели шесть человек. Они склонились над какими-то бумагами. Двое мужчин в синих халатах время от времени принимали от каждого из сидящих карточки и раскладывали их на столе.

— Что играют? «Эпос»? — Тищенко наклонился к одному из мужчин.

— Нет. «Успех». «Эпос» закончили. Люди разошлись.

Один из сидящих за столом, не поднимая головы, резко оборвал: «Тихо!» Чувствовалось, что он привык командовать.

— Знаете, кто это? — спросил Тищенко. — Нестеров. Генеральный директор объединения. Лауреат.

— Превосходно. — Греков сел. — А тот, напротив него? Министр?

— Нет, — серьезно ответил Тищенко. — Главный экономист завода полупроводников.

— Понятно. — Греков обвел глазами комнату. — А это кто? — спросил он, указывая на моложавого человека в спортивной куртке.

— Ленинградец. Наш гость. Михаил Иванович Ежиков. В тридцать пять лет доктор наук.

Генеральный директор недовольно поднял голову, но, заметив Тищенко, улыбнулся и приветственно взмахнул рукой.

— Горю, Станислав Михайлович. Как швед под Полтавой. Не знаю, куда определить излишки фондонакопления!

— Съездите на поклон к министру, — ехидно посоветовал какой-то старик в черном костюме. — Нестерову он не откажет, выручит.

— Хватит. Наездились. Своими шариками надо крутить, — отозвалась полная женщина, партнерша старика, постукивая по столу пальцем с толстым обручальным кольцом. — Пустите излишки на детский сад.

— Такие-то деньжища? — Генеральный директор удивленно взглянул на женщину.

— Ну что? Пас? — Главный экономист нетерпеливо потер руки.