Завод

— За семь миллионов двести тысяч, — педантично поправил Полковник. — Тут нужна точность.

Наконец-то Кирилл его увидел во внезапно образовавшемся просвете. Это был старый человек с коротко остриженной бородкой, горбатым носом. Старик все пытался пробиться взглядом слезящихся глаз к Ивану Николаевичу сквозь окружавшую его толпу.

— Кроме того, ваш великий князь был чуть ли не официальный двоеженец, — не отступал Иван Николаевич.

— Позвольте, милейший, какое это имеет отношение к бегам? — воскликнул мужчина с поднятым воротником пальто, многозначительно оглядывая своих коллег.

Все согласно засмеялись и с любопытством обернулись к Ивану Николаевичу, ожидая, что он на это ответит. Однако Иван Николаевич явно ничего не находил подходящего, неторопливым движением вытащил из кармана платок, протяжно высморкался и сунул платок обратно.

— Поэтому он и продал Аляску. Женам на цацки, — буркнул он.

— Ах, как вы однообразны. Это несерьезно, — победно произнес Полковник. — Так вот, Изумруд принадлежал великому князю. Тот купил лошадь за восемь тысяч золотом. И сорвал первый приз на Весенних скачках…

Черные пронафталиненные пальто и шляпы возбужденно задвигались. Видимо, вопрос их глубоко задел.

— Ха! Вы знаете, сколько стоила Принцесса Крыма? — произнес пухлый гражданин. — Семьдесят тысяч рублей в новых деньгах. На аукционе продали французам. Я сам видел. В шестьдесят третьем году.

— Семьдесят тысяч в новых? Глупости! Принцесса на круг позволяла себе три проскачки! — засомневался мужчина с поднятым воротником.

— «Проскачки»… — передразнил толстячок с лиловыми щеками. — А кто жокей? Филя-косой. Это жокей?! Это циркач! Я б его не пустил на ипподром семечки продавать. У него, простите, задница с седла соскальзывает.

— Тише, друзья, тише. — Полковник пытался унять расходившихся знатоков. — При чем тут Принцесса Крыма? Так дали маху французы…

— Ну, это слишком! — взорвался «воротник». — Француз Решамбо взял приз на Европейских дерби… Французы не понимают… Вы много понимаете! «Великий князь, великий князь»… Жулик он, ваш князь. Гад и контра…

— К тому же двоеженец, — подбавил Кирилл. — Официальный.

— Именно! — гордо подтвердил человек с поднятым воротником и присел на скамейку, обессиленный, но, судя по всему, далеко не покоренный.

— Тиха-а-а! — Полковник постучал детскими кулачками о тощие коленки. — Разошлись. По ерунде-то, господи…

Иван Николаевич сдвинул на затылок шапку и удивленно повернул голову на голос Кирилла. Его-то он никак не ожидал встретить здесь. Больше двух недель Кирилл не показывался на ипподроме. Да и сам Иван Николаевич ему за это время не звонил.

— Пойдем-ка отсюда. — Он поднялся. И сразу стал выше всех на голову. — Ну их к чертям. Дилетанты!

Они торопливо шли вдоль аллеи. Свободной оказалась лишь последняя скамья. Иван Николаевич бросился на нее, вытянул ноги.

— Послушайте, как вы здесь оказались?

— Соскучился.

— Знаете, и я тоже. Очень рад вас видеть.

— Были б рады, позвонили.

— Не хотел. — Иван Николаевич снял шапку и тряхнул головой, откидывая со лба волосы. — Что нового? Какие вести от нашего друга-моряка?

Кирилл подумал, что он ни разу за все время не зашел к Адькиной матери. И жила она недалеко от Ларисы. Мог бы и заскочить…

— Новости? Да никаких новостей и нет… Болтается где-нибудь в море-океане. Травит за борт. Он ведь не переносит качки…

Кирилл рассказал, как однажды, давно, они всем классом полетели на экскурсию в Москву. И хуже всех перенесли Полет Адька и еще одна девчонка. Кирилл сидел между ними, так ему крепко досталось — и слева, и справа. Адька теперь стал моряком, а та девчонка замуж вышла и второй раз не может родить, выворачивает ее всю, бедняжку, так, что до родов дело не доходит.

— Токсикоз, — важно произнес Иван Николаевич. — Только это к вестибулярному аппарату имеет слабое отношение. Как-никак я, в некотором роде, эскулап.

— Вы что… в медицинском институте преподаете? — невзначай произнес Кирилл.

— Ага, — поспешно сказал Иван Николаевич и торопливо переспросил — Как дела на заводе? Уладилось?

— Уладилось, — нехотя ответил Кирилл. Он думал — врет ведь старик про медицинский, врет. А зачем? И было неловко. В эту минуту он жалел, что пришел… Иван Николаевич понял состояние Кирилла.

— Точнее — когда-то я и преподавал. А теперь вот пенсионер. — Видно, и старику эта чепуховая ложь была неприятна. — И все. Об этом больше ни слова… Говоришь, наладилось на заводе? Ты ведь в другую бригаду переходить собирался?

— Перешел… Только пока никак в струю не попаду. Так. Все на подхвате.

— Не все сразу, — успокоил Иван Николаевич. — Бригадир как?

— Бригадир? Ну! — Кирилл одобрительно махнул рукой. — Парень свой, только чокнутый малость. Все в какие-то дела втравливает. По науке чтобы все было…

— Ас отцом как? Наладил?

Кирилл тоже вытянул ноги и сунул руки в карманы, тяжело оттягивая вниз полы куртки.

— Вот что… Об этом больше ни слова. Как с медицинским институтом. Договорились?

Иван Николаевич передернул плечами и обиженно замолчал. Кирилл искоса оглядывал старика. Только сейчас он обратил внимание на непривычно мятые брюки. Да и пальто, видно, лицовано-перелицовано…

— Я заходил к вам домой…

— А кто позволил? Кто?! В гости без приглашения не являются. Манера, — резко перебил Иван Николаевич. — И вы видели его?

— Кого?

— Не прикидывайтесь. Моего брата.

— Я поцеловал замок. — Кирилл с удивлением обернулся к старику — что его так взволновало?

— Пожалуйста, ко мне ходить пока не надо, прошу вас. — Казалось, старику было страшно неловко за свою несдержанность, а как ее сгладить, он не знал… — Так зачем я вам понадобился? — бодро произнес он, дружески прихлопнув Кирилла по колену.

— В воскресенье бега… Меня интересуют прогнозы, — решительно сказал Кирилл.

— Вот оно что… Вероятно, победят сильнейшие.

— Бросьте. Что я, дурак, что ли? Таскаю каштаны для чужих… Как будто я не могу держать свою ставку.

— И держите. При чем здесь я? — сухо произнес Иван Николаевич.

— Легко сказать, — усмехнулся Кирилл. — Вы-то человек свой на ипподроме…

— Послушайте. Вы парень неглупый, а разговариваете, простите, довольно наивно, — старик сдерживал раздражение. — Если вас попросили два раза снять кассу, так вы за это получили навар… Кстати, последнее время к вам никто с этим уже не обращался, насколько я понимаю… И мой вам совет — занимайтесь своим заводом. У вас настоящая профессия. У вас чудесная приятельница. Лариса. Лучше уделяйте время ей, чем ходить на ипподром, поверьте мне. Я вам искренне желаю добра. Вы мне как сын, Кирилл…

Старик тяжело оперся на руках, поднялся и сделал несколько шагов к выходу, сильнее обычного припадая на левую ногу.

Кирилл не смотрел ему вслед. Он лишь слышал, как шуршали красные, чеканной меди, дубовые листья под ногами старика. Неожиданно шуршание оборвалось. Кирилл повернул голову. Иван Николаевич остановился у будки сторожа и поманил пальцем Кирилла…

— У вас затруднения с деньгами? Я могу одолжить вам небольшую сумму. — Иван Николаевич достал потрепанное коричневое портмоне. Многочисленные отделения были набиты засаленными листочками, квитанциями. Денег не было видно. Однако старик извлек откуда-то сложенную в несколько раз десятку. — У вас есть рубль? Не то я останусь вовсе пустой, как говорится. А мне хочется пообедать, не заходя домой.

— Мне ваши деньги не нужны… Лучше назовите фаворитов на воскресных бегах, — упрямо произнес Кирилл.

— Убирайтесь к черту! — В уголках губ Ивана Николаевича застоялась белесая пена. — Глупый мальчишка! — Он зло спрятал десятку и отправил портмоне в карман. — И не смейте приходить на ипподром… Я… я вам запрещаю это делать, иначе сообщу вашему отцу, ясно?.. И не смейте приходить на ту квартиру. Я все равно там сейчас не живу.

А деньги сейчас Кириллу были нужны. В аванс он получил всего тридцать четыре рубля. У отца в бригаде меньше шестидесяти в аванс не выписывали. Обычно он отдавал половину денег матери. Правда, она их у Кирилла не требовала, но это была для него огромная радость — вручить матери заработанные деньги. Так повелось с его первой получки. Мать по этому поводу устроила тогда вечеринку. Пригласили чуть ли не весь их бывший десятый класс. Он и сегодня отдаст матери деньги, что ж делать — марку надо держать! К тому же придется отдать все, не станет же он жаловаться, что в другой бригаде начислили почти в два раза меньше.