Выкуси

— О нет, благодарю вас. Руки и ноги у меня онемели уже довольно давно.

— Моя догадка — вы туда не сами залезли, правда? — спросил Ривера.

— Нет, деянье совершено не мною, — ответствовал Император. — Обошлись со мною грубо, но, похоже, эдакое обращение сберегло мне жизнь. Видите ли, в бочке не оставалось места, чтобы они могли сгуститься. Меня окружали сотни извергов. Но вы их, я уверен, и сами видели, когда заходили сюда.

Ривера покачал головой:

— Вы про котов? Нет, там повсюду следы, но подвал пуст.

— Что ж, сие скверно, — сказал Император.

— Вовсе нет. — Ривера отвлекся. Он водил лучом фонарика по кладовке, искал что-нибудь такое, чем можно извлечь Императора из бочки. И уперся взглядом в пятачок у самых полок, где слой пыли остался не потревоженным их спасательной операцией. На нем с четкостью гипсовой отливки, хоть домой на День матери посылай, виднелся отпечаток босой человеческой ноги. — Сие очень скверно.

А снаружи за окном трижды быстро гавкнул Марвин. Ривера счел это сигналом опасности, хотя на самом деле в переводе с собачьего это всего-навсего значило: «Ну и что, эй, мне тут дадут дрёбаную галету или как?»

15

Витанья ума и наоборот

Томми

Вернули Томми слова. На неделю с выводком котов-вампиров, а прежде — на несколько недель в бронзовой статуе — слова Томми покидали. Рассудок его одичал, тело — тоже, после того, как он вырвался. Впервые с тех пор, как Джоди его обратила, он обратился сам — к своим инстинктам, — и те привели его к огромному бритому коту-вампиру Чету и его вампирскому помету. Охотясь с ними, Томми научился применять свои вампирские органы чувств, понял, как быть охотником. И с ними же ему впервые досталась кровавая добыча — мыши, крысы, кошки, собаки… Да, и люди тоже.

Чет был альфа-животным стаи. Томми — бета, но быстро выходил на тот уровень, когда мог уже стать угрозой для Чета. Ирония же заключалась в том, что к словам его привел Чет, а от них Томми уже сам вернулся к здравому рассудку. В туче, слившись с другими зверями, он чувствовал то же, что и они, знал то, что они знали, а Чет знал слова; Томми сопоставлял слова с понятиями и переживаниями, как человек, а именно это не давало ему обращаться в туман с самого начала. Как человек, с грамматикой, накрепко вшитой в мозг, он обозначал словом все, что ему попадалось, а как писатель не мог определить словом то переживание, которое для него не имело ценности. Но чтобы стать туманом, нужно просто БЫТЬ. Слова мешают. Отделяют тебя от состояния.

Кот Чет словесным созданьем не был, ибо его кошкин мозг не оборудован каталожными ящичками для такой информации. Но как у вампира — больше того, вампира, порожденного вампиром в первом колене, — мозг его изменился: теперь понятия несли ему с собой слова. Когда туча охотников заструилась под дверь, чтобы напасть на Императора (на запах псины и узнавания, ибо Чет был знаком с Императором при жизни), в Четовом кошкином мозгу промелькнуло молнией слово «собака» — а значит, и в мозгах всех охотников; для Томми же оно несло трансформацию: бессмысленные для котов слова полились водопадом у него в уме, а с ними хлынули воспоминания, личность, осознанность себя.

Томми материализовался из тучи в темной кладовке, где Император предстал его взору тепловым очерком — Его Величество съежился в углу, держа наготове кухонный нож. Даже если бы в кладовке было светло, двигался Томми так быстро, что Императору было бы трудно увидеть, что происходит. Вампир сгреб старика, засунул его в бочку, захлопнул крышкой, так ее стиснув, что погнул края, и перевернул бочку, чтобы не открылась. Инстинкт и опыт подсказали Томми, что охотникам просто не хватит в ней места материализоваться целиком, поэтому хоть бочка и не была герметична, Императору в ней будет безопасно, если не снимать крышку. В бочке не было места даже для того, чтоб буквально потянуть кота за хвост. Это старика и спасет.

Томми вновь растаял и влился в тучу, вместе с ней вымелся из кладовки, пытаясь усилием воли навязать остальным охотникам представление об опасности: он представлял иллюстрацию к Четову слову «собака» — кошачьи мозги ее опознают. И постепенно туча вампиров, запустив щупальца во все углы и не найдя доступной добычи, выползла обратно под дверь и прочь оттуда — искать кровь, не запечатанную так плотно или не пахнущую так опасно.

Они всплыли наверх по лифтовому колодцу, миновали здание и вылились на улицу, а там несколько котов и Томми сгустились и выпали из тучи. Томми уже осознавал себя — он огляделся и понял, что голый. Все, что он испытал после освобождения из бронзовой скорлупы, в памяти его теперь выглядело единым сенсорным мазком; он вновь мыслил словами. Но Императора он вспомнил — тот был в числе первых, с кем он познакомился в Сан-Франциско. Император обошелся с ним по-доброму; вообще-то он и работу ему спроворил в «Безопасном способе», а там уже Томми встретил Джоди.

Джоди. И само слово, и инстинкт с ним связанный, ошеломили Томми: одна мысль о ней, память о радости и боли — чистых, как разум охотника. Томми пошарил в вихре слов и образов, чтобы как-то ее удержать. Джоди. Нужна. Вот это слово.

Еще ему нужны одежда и язык, чтобы перемещаться в том мире, где он отыщет Джоди. Томми не знал, почему он это знает, но он это знал. Но сначала нужно покормиться. Он заскакал по тротуару за охотничьей тучей, снова настроился на добычу, и впервые за много недель в мозгу его зажглось слово «кровь».

Слова вернули его к жизни.

Пресловутый Пес Фу

— Вашей машине пиздец, — объявил Кавуто.

— Я знаю, — ответил Стивен Вон по прозванью «Пес Фу». Он отступил вбок, и двое полицейских прошли мимо него в студию. — Ваши куртки готовы.

— Вашей квартире тоже пиздец, — заметил Кавуто, озирая фанеру, которой забили бывшие окна во всю стену.

— И в ней полно крыс, — добавил Ривера.

— Дохлых, — уточнил Кавуто, потряхивая пластмассовой клеткой, оклеенной строительной липкой лентой. Крыса внутри покаталась, как… ну, в общем, дохлая крыса.

— Они не дохлые, — сказал Джеред. — Сейчас день. Они нежить.

На Джереде были футболка группы «Симфония мозгоебства», девчачьи черные джинсы сильно в обтяг, а от середины икр до подъема на его черных «чак-тейлорах» спускались эластичные бинты «АС» телесного цвета. Ирокез у него был залакирован и торчал пурпурными рожками статуи Свободы.

Кавуто посмотрел на него и покачал головой.

— Детка, даже в гей-сообществе есть пределы толерантности.

— У меня лодыжки болят, — проскулил Джеред.

Фу кивнул:

— Да, несколько дней нам приходилось туговато.

— Я так и понял, — сказал Ривера. — Где ваша жуткая подружка?

— Она не жуткая, — сказал Джеред. — Она неоднозначная.

— Дома, — ответил Фу.

— Как уговорено в ее черном пакте, с вами заключенном, — произнес Джеред как мог зловеще.

— Ты вдруг с английским акцентом заговорил? — осведомился Кавуто.

— Он постоянно так делает, если хочет выглядеть готично, — пояснил Фу. Он пытался прикрыть собой руину, оставшуюся от бронзовой статуи Джоди и Томми, но та была вдвое больше, и он лишь привлек к ней внимание.

Ривера вынул из кармана ручку и провел ею по распилам на бронзе. На ручке остались какие-то бурые сгустки.

— Мистер Вон, что здесь, к чертовой матери, произошло?

— Ничё, — ответствовал Джеред уже без английского акцента.

Фу перевел взгляд с одного инспектора на другого в надежде, что они заметят, насколько безнадежно он умнее них, — и бросил эту затею. Они по-прежнему на него взирали. Просто-напросто смотрели так, будто у него неприятности. Фу подошел к футону, служившему им тахтой, спихнул несколько клеток с немертвыми крысами на пол, сел и закрыл лицо руками.

— Я думал, что отыскал какую-то научную золотую жилу — новый биологический вид, новый способ воспроизводства… Черт, может, и отыскал, да только сейчас все вышло из-под контроля. Ебаное же волшебство!