Страница 24 из 67
— Мужчины превратятся во львов, а женщины в пантер, — сказал Пуавр. — Так было написано у меня в учебнике, когда я кончал начальную школу…
На откосе в отделении Луше, за проволокой с консервными банками, натянутой солдатами Бодуэна, стоял ручной пулемет. Он был установлен для стрельбы фланкирующим огнем в направлении Бьерма, чтобы прикрывать тыл обоих отделений, окопавшихся на острове. Наводчик сидел в канаве на корточках. Солдаты с винтовками в руках выбрали места поглубже и уселись. Еще недавно они переговаривались шепотом, но теперь, чтобы услышать друг друга, им приходилось кричать во все горло. Франсуа вдруг заметил рыжие штаны.
— Бушё! — крикнул он.
Да, это был унтер-офицер! Несколько минут назад Субейрак видел контрабандиста Матиаса, багрового, с глазами, озаренными пожаром. Бушё был бледен до зелени и весь дрожал! И тогда Франсуа понял, как заразителен страх. От Матиаса и Бушё он передавался ему. Губы у него пересохли, колени тряслись, спина покрылась холодным потом. Он почувствовал зависть к зебрам, которые находились в безопасности на острове и избежали бомбардировки. Зубы у него стучали. Субейрак пожалел, что увидел унтера Бушё, ему захотелось зарыться головой в траву и не думать ни о чем. Он попытался преодолеть страх, но не мог овладеть собой. Тогда лейтенант нарочно встал во весь рост. Он несколько раз ровно и глубоко вдохнул воздух и сосчитал до десяти. Дрожь не унималась. В два прыжка он оказался около старшего сержанта и схватил его за шиворот, чуть не задушив.
— Откуда ты взялся? Почему ты бросил взвод? Как ты перебрался через канал, а? Ты за это ответишь!
Бушё весь осел и съежился, чтобы предоставить осколкам как можно меньше места для поражения.
— Я перебрался на лодке… Во время бомбежки, — ответил Бушё.
Это уж был предел! Этот трус нашел в себе мужество переправиться через канал в лодке, под градом пуль!
— Но зачем же, болван!
В голосе унтера слышались слезы.
— Чтобы доложиться, господин лейтенант, — вымолвил он наконец.
Франсуа почувствовал во рту горечь. Он разжал разом обе руки, и старший сержант распластался на земле, точно он был из воска. Дрожь унялась. Франсуа машинально взглянул на часы: семь часов двадцать минут. Уши болели, но он начал уже привыкать к этому. Раздался треск, словно какой-то великан ломал сучья в лесу. Возвращались пикирующие бомбардировщики.
Когда смерч прошел, Субейраку показалось, что на этот раз попаданий было меньше. Эта мысль успокаивала его. Рядом с ним кто-то повалился на землю. То был Матиас, сумевший вырваться из-под власти безумия.
Капрал Луше приподнялся и сказал тоном крестьянина, наблюдающего за грозой: «Дело идет к концу». Да, дело шло к концу, но Субейрак знал, что затишье обязательно будет чем-нибудь нарушено.
— Пулемет работает? — спросил он. — А ну-ка попробуй не давать им спуска.
Наводчик Манье, батрак из Жанлена, нажал на гашетку. Пулеметная очередь прозвучала среди всего этого грохота, как взрыв детской хлопушки.
— Осторожнее, ребята, опять…
Субейрак не успел договорить. Сплошная завеса тяжелых снарядов поднялась и пронеслась в тыл. Снова начался оглушительный гул, еще более яростный, чем прежде. Станковые и ручные немецкие пулеметы стреляли без передышки, им отвечали ручные пулеметы французов.
— Стреляют прямо перед нами, — крикнул Луше.
Два других отделения усилили огонь до предела.
На расстоянии нескольких метров по-прежнему ничего нельзя было различить.
— Можно подумать, что ребятишки снежками кидаются, — сказав Пуавр.
Внезапно он вскрикнул. Перед ними за непрочным проволочным заграждением вдруг выросла странная на вид, долговязая, нелепая фигура человека, державшего что-то в руках. Франсуа услышал: «Ach, so!», и вслед за тем предмет в руках незнакомца стал извергать огненные языки, двигаясь слева направо, точно коса. Наводчик Манье, раненный в левую руку и в плечо, закричал. Пуавр в бешенстве сорвал с себя каску и, швырнув ее в лицо немцу, заорал:
— Ну подожди же, проклятый бош!
Немец с изумлением увидел, как еще несколько французов с воплем вскочили на ноги. Он повернулся и пустился со всех ног вдоль канала. Пуавр, одним махом перескочив через проволочное заграждение, схватил ружье и бросился вслед за немцем, продолжая поносить его:
— Сволочь! Кретин! Болван! А ну-ка подожди немного, свинья этакая! Я тебя проучу! Собака! Собака! Собака!
Оба гомеровских воина исчезли в тумане. Сколько Франсуа ни звал Пуавра назад, вестовой не слышал его. Субейрак делал перевязку Манье, как вдруг рядом с ними загрохотали взрывы. Взрывная волна обрушилась на остров. Лейтенант не позволил солдатам оставить боевые позиции и броситься на помощь Пуавру. Он поднял голову, стараясь проникнуть взглядом в зловещую белую мглу. Прошло несколько долгих минут, и они услышали рев Пуавра, увидели его самого. Вестовой возвращался, потрясая, как дикарь, пулеметом боша.
Пуавр перебрался через заграждение и свалился на траву. Ему пришлось догонять немца. Пробежав метров двести до места, где прежде располагалось отделение Шеваля, бош заметил на откосе французского солдата, сидевшего на корточках спиной к нему. Француз обернулся. Бош выстрелил в него и, услышав позади топот бегущего Пуавра, повернул оружие против своего преследователя. Но пулемет вдруг заело.
— Я выстрелил вот так, прямо ему под руку, — показывал Пуавр, — и фриц сразу повалился на землю. Он убит, это точно. Надо пойти посмотреть, господин лейтенант.
Пуавр надел через плечо портупею немца.
— Позже, — задумчиво ответил Франсуа, — потом, когда затихнет. Кто из наших убит?
— Я его не знаю, — сказал Пуавр. — Никогда не видел его в батальоне.
— Но он из нашего полка?
— Да, из нашего. Так мне показалось.
Но офицеру больше не пришлось раздумывать над этим. Немцы снова начали простреливать канал продольным огнем. Они перешли Эн и канал, вероятно, одновременно с сумасбродным болваном, которого прикончил Пуавр, и теперь нападали. Оцепенение, вызванное бомбардировкой, исчезло. Всех охватило возбуждение боя. Субейрак занял у пулемета место раненого Манье. Но стрелять ему было неудобно. Он бросил перед собой два вещевых мешка и лег наискось на дороге, спустив ноги в кювет. Короткими полуочередями он прочесывал высокий берег канала. Над их головами свистели пули пулеметчиков Пофиле.
— Гранаты, Пуавр, — крикнул лейтенант. — Скорее!
В тумане обозначились два световых глаза, смотревшие на французов. Немецкие пулеметы стрекотали на расстоянии каких-нибудь ста метров, намного ближе того места, где несколько минут назад Пуавр убил своего фрица. Пуавр укрепил на винтовке гранатомет. Он опустил первую гранату, нажал на спусковой крючок, наклонив винтовку и упирая приклад в землю. Граната с гулом полетела. Место взрыва нельзя было различить, но в серебристом тумане сверкнуло золотое пламя. В распоряжений Субейрака было около двадцати гранат. Пуавр выпустил их одну за другой. Один немецкий пулемет замолк, но другой, обезумев от ярости, продолжал стрекотать, танцуя на своей треноге. Ручной пулемет Сербрюэна уже начало заедать. Ствол его раскалился. Сербрюэн откинулся в канаве и помочился на него, крича:
— Ты у нас дождешься! Мы этим еще не таких охлаждали!
Раздался крик, а после него протяжный, жалобный стон….
— Господин лейтенант, господин лейтенант, — повторял голос за спиной офицера.
Это был Бушё…
Франсуа обернулся, но когда он увидел, что его бывший помощник невредим, а не ранен, как он предполагал, Субейрак размахнулся и изо всех сил ударил его, тут же сам вскрикнув от боли: его рука угодила в каску.
Манье по-прежнему стонал. Франсуа оглядел поочередно всех своих людей: Сербрюэна, Малье, Бушё, Матиаса, Луше, Пуавра и, четырех других. Кто же был второй раненый? Но раздумывать над этим ему не пришлось: немцы зашевелились, послышались хриплые приказания.
— Быстро гранаты, Пуавр!
Немецкие пулеметчики перебежали и залегли еще ближе. Они снова стреляли из канавы, на расстоянии примерно восьмидесяти метров.