Полуночный Прилив (ЛП)

Наконец он готов к рывку, к бегству из хватки хозяина. Тот слишком занят сейчас, к ущербу для себя…

«Да!»

Как прилив, он наполнил каверну, ворвался в узкий, кривой тоннель.

К сердцу. К чудесному, священному средоточию силы.

Радость и голод пылали в нем, словно два очага. Близко, так близко!

Путь все сужался, протискиваясь сквозь тяжко нависшие слои земли и камня. Еще немного…

Внезапно он вырвался на простор, ощутил необычайную высоту и ширину, заплескался в окружившей его со всех сторон теплой воде.

Взметнулась буря придонного ила, перед многочисленными глазами твари заплясали тени давно мертвых добыч пучины.

Сердце. Громадная пещера под озером, истинная душа города — сила…

И Брюс услышал голос Куру Кана: — Давай, дружище Багг.

Багг резко остановился шагах в тридцати от заросшего двора Азата. Склонил голову набок и улыбнулся.

Шедший впереди Железный Клин развернулся к нему. — Что такое?

— Найди девочку, — ответил слуга. — Я подойду, как только смогу. Но сейчас, Чтящий, я должен сделать кое-что другое.

Багряный гвардеец поколебался, затем кивнул и продолжил путь.

Багг сомкнул веки. «Услышь меня, ведьма — Джагута. Помнишь мою помощь в карьере? Пришло время отдать долг».

Она отозвалась эхом внутри разума, издалека, но быстро приближаясь. «Слышу тебя, человечек. Понимаю, чего ты хочешь. Ах, да ты умница»…

«Спасибо, но сейчас не время для любезностей».

Демон расширился, заполняя собой всю пещеру. Сердце было вокруг, его сила сочилась, оживляя плоть. Цепи чар таяли.

Осталось лишь потянуться и схватить.

Его ожидала сила тысячи богов.

Тварь вытянула бесчисленные жадные щупальца.

И нашла… ничто.

И раздался голос смертного…

.. еще три слова Цеды, сказанные ясно и спокойно. — Вот и попался.

Ложь! Иллюзия! Обман! Демон взъярился, метнулся, вздымая облака ила, отыскивая путь назад — и обнаружил, что устье пещеры запечатано. Твердая гладь, холодная, обжигающая морозом. Демон отпрянул. Там, наверху, озеро. Вверх… быстрее…

Урсто Хоботт и его временная подружка Пиношель напились, ожидая падения Летераса. Они пели, восхваляя конец эпохи долгов, развалившись на скользкой набережной Обжитого Озера. Соседями им были нервные крысы и дергающие шеями голуби.

Прикончив все вино, они начали ругаться.

Вначале Пиношель испустила долгий вздох и невинным тоном сказала: — Теперь можешь на мне жениться.

Не сразу ее слова были осознаны. Наконец приятель поднял воспаленные глаза. — Жениться? А чё плохо нам сейчас, Мойтортик?

— Чё плохо? Мне нужна распектабельность, блохастый ты жиряк — тупица. Я заслужила. Распектабельность. Ты возьмешь меня в жены, Урсто Хоботт, как только Эдурианцы кончат нас завоевывать. Женишься!

— Ладно, ладно. Женюсь.

— Когда? — вопросила она, чувствуя подвох.

— Когда… когда… — Ха! У него был ответ…

И в этот момент вонючая, покрытая водорослями поверхность озера раздвинулась перед ними и стала белой. С ледяной глади поднялись тучи.

Над Урсто Хоботтом и Пиношелью повеял свежий ветерок.

Из-под льда раздался глухой, мощный стук, но поверхность даже не треснула.

Урсто Хоботт неверующе раззявил рот. И снова закрыл.

Его плечи опустились. — Сегодня, милая. Женюсь на тебе сегодня же…

Глава 25

Когда боги праха были молоды, они плавали в крови.

Вещий сон о Дне Седьмого Завершения,

Ведьма Лихорадка

Шерк Элалле шагала по коридору, вниз, к дверям гробницы. Она думала о Геруне Эберикте и тревожилась о Теоле Беддикте. Финед — человек самого безжалостного типа, а Теол кажется таким… беспомощным. О, он вполне способен при необходимости сбежать достаточно быстро и достаточно далеко. Но было ясно, что Теол Беддикт СЕЙЧАС бежать не намерен. Приданные ему Брюсом телохранители внушали некоторую надежду; но, зная методы Геруна, она подозревала, что он избавится от них без особого труда.

Одного этого бы хватило — а тут еще зловещее молчание Чашки из мертвой башни Азата. Результат ли это ее возвращения к жизни? Ее нежелания общаться с мертвыми? Или случилось нечто ужасное?..

Дойдя до двери, она широко распахнула их.

Блеснул свет лампы, и она увидела сидящего на саркофаге Аблалу. Он прикручивал фитиль.

Выражение лица Тартенала заставило Шерк нахмуриться. — Что не так, любовь моя?

— Нет времени, — отозвался он, вставая и ударяясь головой о свод. — Плохо дело. Мне надо идти. — Он присел и поставил лампу на крышку гроба. — Не дождался бы тебя. Надо идти.

— Куда?

— Это Серегалы, — пробормотал он, стискивая руки. — Плохо.

— Серегалы? Старые тартенальские боги? Аблала, о чем ты?

— Пора. — Он направился к выходу.

— Аблала, как насчет Харлеста? Куда ты?

— К старой башне. — Он уже был в тоннеле. Слова быстро стихали. — Я люблю тебя, Шерк Элалле…

Она уставилась на дверь. Любит? Звучит… как прощание.

Шерк подошла к саркофагу и сдвинула крышку.

— Аррр! Уу! Уу!

— Хватит, Харлест! — Она ударила по тянущимся вверх когтям. — Выходи. Нам надо идти…

— Куда? — Харлест медленно сел, не забыв обнажить длинные клыки и издать зловещий вой.

Она глянула на него и ответила: — На кладбище.

— О, — вздохнул Харлест, — идеально…

Сидящий в луже темной крови император Тисте Эдур схватился одной рукой за лицо и, казалось, старался выцарапать собственные глаза. Он все еще вскрикивал — резкие, бессловесные выражения гнева и отвращения.

Летерийские солдаты, прикрывшиеся щитами, тихо и неподвижно стояли в тридцати шагах, на мосту. Вдоль набережной канала скапливалось все больше горожан — целые ряды зрителей.

Тралл Сенгар ощутил, как кто-то кладет руку ему на плечо. Обернулся, увидел Уруфь. Ее лицо было искажено беспокойством.

— Сынок… что-то надо делать… он теряет рассудок…

Удинаас, проклятый раб, ставший для Рулада таким полезным, просто необходимым — необходимым для сохранения душевного равновесия молодого Эдур — куда-то пропал. И теперь император буйствовал, никого не узнавая. На губах его виднелась пена, крики напоминали вой испуганного зверя. — Нужно отыскать его, — ответил Тралл. — Этого раба.

— Есть и другая трудность…

Ханнан Мосаг встал поближе к Руладу и заговорил громким голосом: — Император Рулад, услышь меня! Сей день — день темных истин. Твой раб Удинаас сделал то, что свойственно летерийцам. Их сердца полны измены, они служат лишь себе самим. Рулад, Удинаас сбежал… — Помедлив, он закончил: — От вас.

Король — Ведун не мог скрыть своего торжества. — Он сделался вашим белым нектаром, и теперь оставил вас страдать, — продолжил он. — В этом мире нет веры, Император. Лишь своему народу можно верить…

Рулад вскинул голову. Лицо его было искажено страданием, в провалах глаз пылал темный огонь. — Верить? Тебе, Ханнан Мосаг? Моим братьям? Майен? — Император встал. Сверкнуло измазанное кровью золото под медвежьей шубой, блеснуло лезвие меча, покрытое волокнами человеческой плоти и кишок. Он тяжко вздохнул. — Вы все НИЧТО для нас. Лжецы, подонки, предатели! Все вы! — Он взмахнул мечом, забрызгав мостовую и стоявших рядом с ним красным и розовым. Оскалился: — Император станет отражением своего народа! — Он заскрежетал зубами, зловеще ухмыльнувшись. — Отражением. Да будет так.

Тралл увидел, как выходит вперед Фир. Он задержал рукой лезвие императорского меча и приставил его к своему горлу.

— Он нет, братец, нам ничего от тебя не нужно. Ничего не нужно от всех вас. Кроме повиновения. Империю нужно вылепить, и это работа для рук императора. Король — Ведун!

— Ваше Величество?

Меч отодвинулся от горла Фира. Император небрежно махнул им в сторону солдат на мосту: — Избавься от них!