Сильвия и Бруно

Мгновенно стряхнув с себя раздражение, Артур встал и подал руку молодому военному.

— Наслышан, — сказал он. — Очень рад знакомству с кузеном леди Мюриел.

— Да уж, это единственное, чем я могу похвастаться, пока что! — ответил Эрик (как мы вскоре стали его называть) с обезоруживающей улыбкой. — Не знаю даже, — добавил он, бросив взгляд на леди Мюриел, — приравнивается ли это хотя бы к значку за прилежную службу? Но с чего-то ведь надо начинать!

— Ты должен поздороваться с моим отцом, Эрик, — напомнила леди Мюриел. — Он гуляет где-то среди развалин. — И юная пара удалилась.

К Артуру вернулось выражение подавленности, и единственно ради того, как я понял, чтобы отвлечься, он вновь занял место подле склонной к метафизике девицы, возобновив с ней прерванную беседу.

— Насчёт Герберта Спенсера, — начал он. — Вы в самом деле не видите логической неувязки во взгляде на Природу как на процесс инволюции, берущий начало в дефинитной когерентной гомогенности и завершающийся индефинитной некогерентной гетерогенностью [53]?

Позабавленный той изобретательной мешаниной, в которую Артур превратил цитаты из Спенсера, я, тем не менее, сохранял лицо серьёзным, насколько мог.

— Не вижу физической неувязки, — убеждённо ответила девица, — но Логикой я не занималась глубоко. Вы можете указать мне на эту неувязку?

— А вам — спросил Артур, — это не кажется самоочевидным? Ведь это настолько же тривиально, как, ну, скажем, что «вещи, большие, чем точно такие же, будут больше самих себя»?

— На мой взгляд, — сдержанно ответила девица, — это вполне тривиально. Я интуитивно схватываю справедливость того и другого. Но иные, пожалуй, не смогут обойтись без логического... Забыла этот технический термин.

— Чтобы провести полное логическое обоснование, — хмуро, но серьёзно начал Артур, — начнём с двух Дефиниций...

— Вот-вот, теперь вспомнила! — перебила его собеседница: — Логическое беснование! И эти Девиции приводят нас к...

— Злоключению.

— Да-а? — с сомнением протянула учёная леди. — Мне казалось, что звучало иначе. Но как называется это беснование в целом?

— Хилогизм.

— Ах, да! Вспомнила. Но мне-то, как вы понимаете, не нужен Хилогизм, чтобы убедиться в справедливости приведённой вами математической аксиомы.

Здесь я отважился перебить их и предложил девице блюдце клубники со сливками. По правде говоря, я здорово опасался, что она всё же почувствует подвох, а потому счёл долгом, незаметно для неё, укоризненно покачать головой этому псевдо-философу. Всё так же незаметно для неё Артур слегка пожал плечами да развёл руками, словно бы говоря: «А как ещё прикажете с ней разговаривать?» — и отошёл, предоставляя ей возможность поработать языком в одиночестве, только не над проблемами философии, а над инволюцией клубники [54].

К этому времени экипажи, которым предстояло развести пирующих по домам, начали собираться у ограды замкового парка, и тут выяснилось — вспомните, ведь к нашей компании присоединился кузен леди Мюриел, — что нужно как-то решить проблему доставки в Эльфстон пяти человек в экипаже, вмещающем только четверых.

Достопочтенный Эрик Линдон, который теперь прохаживался взад-вперёд по склону в компании леди Мюриел, смог бы, несомненно, решить эту проблему, если бы объявил о намерении вернуться пешком. Но на то, что такое решение воспоследует с его стороны, не было ни малейшей надежды.

Другое достойное решение я увидел в том, чтобы отправляться пешком самому. В этом смысле я и высказался.

— Вы уверены, что вам всё равно? — спросил граф. — Боюсь, экипаж не выдержит нас всех, но я не хочу и думать, что Эрику придётся так скоро покинуть свою кузину.

— Не только всё равно, — ответил я, — но так для меня даже лучше. У меня будет время сделать пару набросков с этих живописных древних развалин.

— Я составлю тебе компанию, — неожиданно сказал Артур. И тут же добавил, понизив голос, в ответ, как я понял, на появившееся у меня в лице изумление: — Я действительно этого хочу. В экипаже я буду скорее лишним.

— Тогда я тоже пройдусь, — сказал граф. — Придётся тебе удовольствоваться Эриком в качестве эскорта, — добавил он, обращаясь к леди Мюриел, которая в эту минуту приблизилась к нам.

— Тогда тебе придётся развлекать меня, словно ты Цербер — «три человека, слитых воедино» [55], — сказала леди Мюриел, обращаясь к своему спутнику. — Это будет подвиг почище, чем на войне!

— Вроде Безнадёжного Дела? — смиренно предположил капитан.

— Хороши же твои комплименты! — засмеялась его прелестная кузина. — Счастливо вам добираться, трое джентльменов — а вернее сказать, трое дезертиров! — Тут молодая парочка взобралась в экипаж и отправилась своей дорогой.

— Сколько времени займут у тебя твои наброски? — спросил Артур.

— Как тебе сказать. Я бы потратил часок. Вряд ли вам стоит меня дожидаться. Я приеду поездом. Кажется, ближайший подойдёт через час.

— Вероятно, так нам и следует поступить, — сказал граф. — Станция неподалёку.

Словом, я оказался предоставленным самому себе и вскоре отыскал удобное местечко у подножия большого дерева, где уселся и смог отлично обозревать развалины.

— Сонный сегодня день, — сказал я себе, лениво разбирая этюдник в поисках чистого листа. — Э, братцы! Я думал, что вы уже не меньше мили прошагали! — Ибо, к моему изумлению, двое пешеходов опять были тут как тут.

— Я вернулся, чтобы напомнить тебе, — проговорил Артур, — что поезда ходят каждые десять минут.

— Чепуха! — отозвался я. — Это не столичное направление.

— Это именно столичное направление, — подтвердил граф. — Кенсингтонский участок.

— И хватит разговаривать с закрытыми глазами, — добавил Артур. — Просыпайся!

— Это, наверно, от жары меня так разморило, — ответил я, надеясь, хоть без особой уверенности, что говорю достаточно членораздельно. — Теперь я проснулся?

— Не думаю, — тоном судьи произнёс граф. — А вы как считаете, доктор? Пока он открыл только один глаз.

— И храпит по-прежнему, — воскликнул Бруно. — Ну проснись же, приятель! — И вдвоём с Сильвией они принялись за работу, поворачивая тяжеленную голову вправо-влево, словно забыли, что она хоть как-то да крепится к плечам.

Наконец Профессор открыл глаза и сел прямо, уставившись на нас с видом безмерного удивления.

— Не будете ли вы так любезны напомнить мне, — промолвил он, адресуясь ко мне со своей неизменной старомодной учтивостью, — где мы сейчас находимся, и кто есть кто, начиная с меня?

Я счёл, что начать всё-таки следует с детишек.

— Это Сильвия, сударь, а это — Бруно.

— Ах да! Я с ними давно знаком! — пробормотал старик. — Больше меня волнует вопрос, кто же я-то такой? Вы, вероятно, не сочтёте за труд объяснить, как я здесь оказался?

— В отношении меня загадка даже посерьёзней, — позволил себе заметить я. — Она звучит так: как ты собираешься отсюда выбираться?

— Точно, истинно! — вскричал Профессор. — Это Загадка, нет никаких сомнений. И как Загадка, отвлечённо говоря, она довольно-таки любопытна. Но в качестве события Биографии, должен признать, она не утешительна! — Он уныло вздохнул, но сразу же прибавил, смущённо хихикнув: — А насчёт меня, мне послышалось, вы сказали...

— Вы — Профессор! — прокричал ему в самое ухо Бруно. — Вы что, забыли? Вы пришли к нам из Запределья! Это очень далеко отсюда!

Профессор с ловкостью мальчишки вскочил на ноги.

— Тогда нельзя терять времени! — озабоченно вскрикнул он. — Вот только спрошу у этого простодушного крестьянина, который тащит своё ведро, заключающее в себе (вне всякого сомнения) обыкновенную воду, не будет ли он так любезен, чтобы указать нам направление. Эй, простодушный крестьянин! — продолжал он, возвысив голос. — Не подскажешь ли нам дорогу в Запределье?

53

Герберт Спенсер (1820—1903) — знаменитый во второй половине XIX в. английский философ-позитивист и социолог, обязанный своей славой общедоступной форме изложения собственных идей. Пользовался популярностью накануне появления дарвинизма и последующих интеллектуальных битв. Статья «Теория популяции, выведенная из общего закона плодовитости у животных», появившаяся за семь лет (1852 г.) до «Происхождения видов», излагала теорию социальной эволюции, основанную на положениях, близких к принципу естественного отбора. Именно у Герберта Спенсера Дарвин перенял столь же скандальную, сколь и легковесную максиму о выживании наиболее приспособленных. Впрочем, десятилетиями предаваясь самым дерзким рассуждениям об эволюции, Герберт Спенсер, по словам Уильяма Ирвина, автора книги «Обезьяны, ангелы и викторианцы», не вызвал «и десятой доли такого шума, волнений, преданности, злобы, вражды, как Дарвин», «самая осмотрительность которого, строгость, презрение к необоснованным заключениям сделали <Дарвина> в викторианской Англии интеллектуальной и полемической силой, не знающей себе равных» (указ. изд., с. 103).

Герберта Спенсера кэрролловские герои помянут ещё не раз. Вот как выражает суть его вышучиваемых здесь воззрений на природу советский энциклопедический словарь по философии: «Сводил понятие эволюции к непрерывному перераспределению телесных частиц и их движения, протекающего в направлении к соединению (интеграции) их самих и рассеянию (дезинтеграции) движения, что приводит в конечном счёте к равновесию. Под это механистическое понимание Спенсер пытался подвести все явления — от неорганических до нравственных и социальных». (Философский энциклопедический словарь, М., «Сов. энциклопедия», 1989).

54

У Спенсера и философствующих биологов термин «инволюция» означал дегенерацию, распад.

55

«Слитых воедино» (т. е., приблизительно, «в одном лице») — выражение, расхожее в английском; и все же скорее всего леди Мюриел цитирует стихотворение драматурга и автора юмористических стихов Джорджа Кольмана («младшего») «Дом с квартирами для холостяков» из сборничка 1797 года «Моя ночная рубашка и тапочки» (только у Кольмана «два человека, слитых воедино», — об одном очень толстом господине).