Сильвия и Бруно

Я вынужден был признать, что звучит это весьма привлекательно. А заодно похвастался:

— А я уже кое-что узнал о вашем женском обществе. Некая здешняя леди ехала со мной в одном вагоне.

— Как она выглядела? Тогда я, возможно, угадаю, как её зовут.

— Её зовут леди Мюриел Орм. А насчёт «выглядела» — красавица, да и только. Ты её знаешь?

— Да, я её знаю. — Строгий доктор слегка покраснел, добавив: — Согласен с тобой. Она действительно красива.

— Она совершенно завладела моим сердцем, — озорно продолжал я. — Мы говорили о...

— Приглашаю отснедать! — перебил меня Артур, с видимым облегчением увидав, что служанка внесла поднос.

После ужина он твёрдо пресекал все мои попытки вернуться к разговору о леди Мюриел, пока вечер в конце концов не перешёл в ночь. И только когда наша беседа выдохлась, и мы сидели, тихо глядя в пламя камина, он вдруг сделал торопливое признание.

— Не хотелось мне заводить с тобой разговора о ней, — сказал он (не называя имени, как если бы в мире существовала всего одна «она»), — пока ты не присмотришься к ней и сам не оценишь, но никак не могу удержаться после твоих слов. Ни с кем другим я ни за что не стал бы об этом говорить. Но тебе я доверю один секрет, дружище! Да! Для меня правда то, что ты сказал о себе в шутку!

— Только в шутку, уверяю тебя! — с жаром произнес я. — И то сказать, я же в три раза старше её! Но если она — твой выбор, то я уверен, что это вполне достойная девушка и, к тому же...

— К тому же такая милая, — продолжил за меня Артур, — такая чистая, самоотверженная, искренняя и... — он внезапно осёкся, будто не мог позволить себе говорить всуе о столь священном и драгоценном предмете.

Последовало молчание; я дремотно откинулся в своём кресле, поглощённый яркими и прелестными видениями Артура и его возлюбленной, а также образами мира и счастья, предназначенного им. Воображение рисовало мне, как они любовно и томно прохаживаются рука об руку под нависающей кроной деревьев, растущих в их собственном чудесном саду, и как по возвращении с лёгкой прогулки их приветствует верный садовник. Казалось вполне естественным, что садовник выказывает бурный восторг при виде своих милостивых хозяев — господина и госпожи, — но как же удивительно по-детски те выглядели! Я бы даже принял их за Сильвию и Бруно; но что ещё удивительнее, — садовник выказывал свои чувства диким отплясыванием и бессмысленной песней!

— а поразительнее всего, что Вице-Премьер и «миледи» стояли тут же, со мной бок о бок, обсуждая какое-то распечатанное письмо, которое только что было поднесено им Профессором, в смиренном ожидании стоявшим теперь в нескольких ярдах поодаль.

— Если бы речь не шла об этих двоих негодниках, — донеслись до меня слова Вице-Премьера, который, произнося их, злобно взглянул на детишек, вежливо слушавших песню Садовника, — всё было бы гораздо проще.

— Прочти-ка мне ещё разок это место, — сказала миледи.

Вице-Премьер прочёл вслух:

— «...Поэтому мы нижайше просим Вас милостиво принять Королевство в согласии с единодушным решением Совета Эльфов, и милостиво позволить Вашему сыну Бруно — о чьём благоразумии, одарённости и красоте до нас давно доходят многочисленные слухи — считаться Прямым Наследником».

— Ну и в чём же тут затруднения? — спросила миледи.

— Да что вы, не видите? Посол, доставивший это письмо, ожидает в доме. Он пожелает взглянуть на Сильвию и Бруно, а потому, если он увидит Уггуга, да припомнит все эти «благоразумие, одарённость и красоту», он же решит, что...

— И где ж ты думаешь найти более замечательного мальчика, чем Уггуг? — возмущённо перебила миледи. — Более одарённого, более красивого?

На всё это Вице-Премьер ответил просто:

— Ну что вы за трещотка! Единственный выход для нас — убрать куда-нибудь этих двоих негодников. Если вы окажетесь на это способны, то я позабочусь об остальном. Я сделаю так, что он примет Уггуга за образец благоразумия и всего прочего.

— Мы, конечно же, станем пока называть его «Бруно»? — спросила миледи.

Вице-Премьер поскрёб подбородок.

— Гм! Нет! — задумчиво произнёс он. — Не поможет. Эта бестолочь ни за что не запомнит, что ему следует отзываться на это имя.

— Что, бестолочь! — вскричала миледи. — Он не большая бестолочь, чем я!

— Вы правы, моя дорогая, — успокоительно проговорил Вице-Премьер, — не большая.

Миледи не возражала.

— Пойдём же, примем посла, — сказала она и поманила пальцем Профессора. — В какой из комнат он ожидает?

— В библиотеке, мадам.

— И как, вы сказали, его звать по имени?

Профессор заглянул в карточку, которую держал в руке.

— Его Ожирение Барон Доппельгейст [32].

— Чего это он заявился под таким потешным титулом? — сказала миледи.

— Не сумел его изменить за время путешествия, — смиренно ответил Профессор. — В его багаже оказалось чересчур много припасов.

— Ты пойдёшь и примешь его, — обратилась миледи к Вице-Премьеру, — а я займусь детьми.

ГЛАВА VII. Барон-посол

Я отправился было за Вице-Премьером, но, немного подумав, решил всё же понаблюдать за его супругой, любопытствуя видеть, как она ухитрится избавиться от детей.

Я отыскал её в ту минуту, когда она, держа за руку Сильвию, другой своей рукой с самой что ни на есть материнской нежностью гладила Бруно по головке. Оба ребёнка глядели настороженно и почти испуганно.

— Мои ненаглядные, — говорила она, — я задумала приготовить для вас угощение! Этим чудесным вечерком Профессор возьмёт вас с собой далеко в лес; я дам вам сумку с едой, и вы устроите славненький пикник на берегу реки!

Услышав такое, Бруно подпрыгнул и захлопал в ладоши.

— Вот здорово! — закричал он. — Правда, Сильвия?

Сильвия, с лица которой ещё не совсем исчезло недоверчивое выражение, всё-таки вежливо сказала: «Большое спасибо» и запрокинула головку для поцелуя.

Миледи отвернулась, чтобы скрыть улыбку торжества, появившуюся на её широченном лице, подобно ряби на поверхности озера.

— Маленькие дурачки, — пробормотала она, зашагав к дому.

Я поспешил следом.

— ...Именно так, Ваше Превосходительство, — говорил Барон, когда мы входили в библиотеку. — Вся пехота была под началом у меня. — Он повернулся к нам и был официальным образом представлен миледи.

— Так вы к тому же военный герой? — спросила миледи.

Маленький толстый человечек самодовольно улыбнулся.

— Ну да, — произнёс он, потупив взгляд. — Все мои предки прославились своими воинскими талантами.

Миледи милостиво улыбнулась.

— Таланты — это наследственное, — заметила она. — Как и любовь к пирожным.

Барон принял обиженный вид, и Вице-Премьер благоразумно сменил тему.

— Обед скоро будет готов, — сказал он. — Могу ли я иметь честь проводить Ваше Ожирение в комнату для гостей?

— Конечно, конечно! — закивал Барон. — Никогда не следует оставлять обед в ожидании! — И он рысью припустил из комнаты вослед Вице-Премьеру.

Но вернулся он так скоро, что пришедший раньше Вице-Премьер едва успел втолковать своей супруге, что её замечание насчёт «любви к пирожным» было

— ...неуместным. Вы бы и сами могли догадаться, — добавил он, — что наш гость носится со своими наследственными талантами, как не знаю с чем. Военный гений, да что вы! Тьфу!

— Стол уже накрыт? — вопросил Барон, влетая в комнату.

— Ещё пару минут, — обернулся к нему Вице-Премьер. — А пока давайте-ка заглянем в сад. Вы говорили мне, — продолжал он, когда все трое выходили из дома, — что-то о большом сражении, в котором вы командовали пехотой.

32

Доппельгейстами, или доппельгенгерами (последнее слово переводится с немецкого как «ходячая копия»; таков один из персонажей «математической комедии» «Эвклид и его Современные Соперники») зовётся особая порода духов, являющихся как бы двойниками обычных людей. В поэме «Фантасмагория» они тоже упоминаются, только уже не под столь мудрёным (ради стихотворного размера) названием «двойники». Здесь, вероятно, автор даёт Барону такое имя не только ввиду того, что данный персонаж принадлежит иному миру, но также ввиду его необыкновенной толщины, превышающей толщину одного человеческого тела.