Когда мертвые оживут

Лишь тонкий жалобный стон — вот и все, на что сейчас способна Марта.

Реми заглянул в гостиную, посмотрел на саксофон в стеклянном ящике над камином. Инструмент висел там уже год, с тех пор как Марта из-за болезни лишилась голоса. Она больше не могла петь, и Реми перестал играть.

В прежние времена он порой льстил себя надеждой, что люди приходят в клубы на Бурбон-стрит послушать его виртуозные пассажи. Но в глубине души всегда понимал: они приходят ради Марты. Изящная, с осиной талией, затянутая в голубое платье, она выходила на сцену будто к себе домой, брала микрофон, и ее хрипловатый чудесный голос плыл сквозь прокуренный клуб под раздумчивый говор саксофона. Джаз, блюзы, псалмы, рок — она бралась за все и все делала своим. Марта действительно умела петь, и ее голос пробирал до костей, выворачивал душу наизнанку, лечил раненую надежду и воскрешал умирающую.

Все это было, но больше не будет. Никогда.

Чудесный голос Марты похитила раковая опухоль. Реми что угодно сделал бы, лишь бы его вернуть. Чтобы прекратить ее страдания.

Радиоприемник затрещал. Реми положил его на кухонный стол, покрутил ручку настройки.

— …Прорвало, — сообщил комментатор. — …Канал Семнадцатой улицы прорвало. Господи помилуй…

Реми похолодел от страха. Вот это и случилось. Нужно вытащить Марту на крышу. Да разве ему теперь справиться с таким делом? Их захлестнет волнами, смоет…

Вдруг его осенило. Он кинулся в чулан, оделся, как полагается в такую погоду, — поверх старого твидового пиджака набросил полиэтиленовую накидку, надел поношенные легкие туфли и галоши. Схватил лопату.

В это время до него донесся далекий низкий рокот, словно лавина танков ворвалась на поле битвы. Реми слышал танки в молодости, когда воевал в Корее. Рокот заметно приближался, стены и пол начали трястись, потом задрожал весь дом. Стекло ящика с саксофоном задребезжало и лопнуло, с потолка посыпалась штукатурка. Теперь солировала природа, ее рев стал таким густым и плотным, что казалось, его можно пощупать. Затем затрещало, грохнуло, затрещало снова, словно помехи из чудовищного приемника.

Дом заскрипел, однако не развалился, выстоял. Надолго ли?

Сверкающие молнии высвечивали несущийся за окном поток. Прокатилась черная волна, за ней другая, третья. Темная вода проникла в щель под дверью, намочила ковер. Снаружи она уже плескала о стены, затопила порог.

А затем Реми увидел кое-что еще.

Сперва он подумал, что сталкивающиеся потоки вертят груду мусора. Потом разглядел обнаженный труп, причем совсем не свежий, частично разложившийся. Похоже, размыто кладбище. Плоть на костях сморщилась, стала белее рыбьего брюха, глаза давно выедены червями, а нижняя челюсть, уже не прикрытая кожей, все хлопала, будто мертвец пытался пожаловаться на свое отчаянное положение. Его широкий рот открывался с удивительной регулярностью. Увидишь такое — и уж точно подумаешь, что по радио про мертвецов всю правду говорили.

Реми посмеялся над собой: да неужели он поверил в этот бред? Но труп вдруг вытянул руки и вцепился в подоконник. Реми обомлел от удивления, а мертвец уже выдернул себя из ревущего потока и со всего размаху вдарил гниющим лицом по стеклу. Брызнули осколки, в комнату хлынула черная смердящая вода.

Реми заслонился от летящих осколков, а мертвая тварь ухватилась за раму, подтянулась и поставила гнилую искривленную ступню на ковер!

Старик все никак не мог поверить своим глазам. Ведь это невозможно! По радио не врали — мертвецы ожили!

Тварь перетащила через подоконник вторую ногу, встала на ковер, а потом бросилась на Реми. Старик наконец опомнился и встретил ее ударом лопаты. Лезвие с размаху вошло в грудь, будто в мокрый мешок. Тварь отшатнулась, но потом снова шагнула вперед, испуская некий звук, что-то среднее между рычанием и бульканьем. Боли она явно не почувствовала.

Реми ударил снова, на этот раз целясь в голову, и гнилой череп взорвался фонтаном розовой жижи. Безголовое тело сделало еще шаг и упало, расплескивая набежавшую в комнату воду, которая уже доставала до щиколоток. Скоро зальет гостиную и спальню.

Подумать только, живой мертвец!

Ошарашенный Реми все же заставил себя собраться, закрыл дверь спальни и заткнул одеждой щель внизу. Хотя бы на пару минут это задержит воду.

Затем вытащил тумбочку на середину комнаты, забрался на нее. Стоять в полный рост не получалось — потолок был низкий.

— Милая, сейчас, я скоро, — пообещал Реми, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. — Подожди немного, держись изо всех сил, хорошо?

Марта жалобно застонала, вцепилась в одеяло. Действие морфина почти закончилось, и Реми сам чувствовал, как накатывает на нее боль — сжимает сердце, теснит грудь.

Конечно, с возрастом силы уже не те, но и дом от старости совсем обветшал, потолок растрескался. Под ударами лопаты тонкий слой штукатурки отваливался кусками, рвалась старая розовая изоляция на крыше, ломались источенные червями балки. Вскоре лопата пробила хрупкую черепицу, и в проломе показалось небо. Реми выполз на крышу, встал у каминной трубы. Дождь больно хлестал по лицу, ветер трепал накидку.

В лунном свете было видно, что вода уже заполнила все вокруг. Дом окружало бурное море, несущее массу разного мусора: вывернутые деревья, опрокинутые автомобили, разные вещи из разрушенных жилищ. При таких делах спасатели нескоро сюда доберутся, если доберутся вообще.

А потом сверкнула молния, и Реми увидел кое-что еще. В волнах бурного потока здесь и там виднелись дергающиеся силуэты. Среди мусора барахтались целые десятки оживших мертвецов вроде того, что ломился в окно. Тела выглядели жутко — гниющие, частично лишенные плоти, иные без конечностей. Некоторые пытались плыть, другие, у кого имелись ноги, шли сквозь воду, достающую до плеч, и все норовили выбраться на сушу. Сквозь шум воды доносился монотонный, бессмысленный стон. Реми понял: это стонут мертвецы.

Он опустил веки, стараясь сосредоточиться и найти выход.

С Божьей помощью можно собраться с силами и вытащить Марту наверх через дыру. Закутать в плащ от дождя, и мертвецы здесь, наверное, не достанут… Но дальше-то что? Если вода еще поднимется, с крыши уже деваться некуда. Да и морфин весь вышел.

Снизу, из комнаты, донесся крик. Марта кричала от боли. Реми вздрогнул. «Что делать, что? Что ты можешь еще сделать, старая развалина?»

Реми осторожно прошел по крыше, пытаясь осмотреться, но вода была везде: никаких путей к отступлению, кругом черный могучий поток, брызжущий пеной, равнодушный и безжалостный. Может, вода принесет поближе к дому что-нибудь большое и плавучее, способное выдержать двух человек? Но вокруг была только вода, в которой барахтались, будто лягушки, гниющие мертвецы.

Марта снова вскрикнула, и в ее голосе звучала такая боль, что Реми застонал от отчаяния. Сердце захлестнуло холодом и страхом — и родилась злость. В ярости он ударил по трубе, рассадив костяшки пальцев в кровь, закричал, и его вопль слился с криками Марты, со стонами, доносившимися из темной воды вокруг.

И вдруг Реми окутало чувство покоя и уверенности. Выход есть! Никогда бы не подумал. Уж не сошел ли он с ума, если замышляет такое? Но очередной крик Марты прогнал последние сомнения: лучше это, чем просто сидеть и ждать.

Мертвецам гораздо легче: они вон какие шустрые, да и боли не чувствуют. Хватило на того поглядеть, что ломился в окно. Дико представить самого себя таким же, но это, похоже, теперь единственный выход.

Сквозь дыру в крыше Реми пробрался назад в спальню, поставил ноги на тумбочку. Интересно, вернется ли к Марте ее голос, когда уйдет боль? Хор мертвецов доносился из-за стен, словно из оркестровой ямы. А может, мертвые способны не только стонать? Раз уж они сумели ожить, мало ли что они еще могут? Все может быть. Ну а вдруг они стонут лишь от смертной тоски и обиды на живых, что забыли их и больше не оплакивают?

Да пусть даже так — им с Мартой нечего стонать. Они всегда были и всегда будут вместе, при жизни и после.