Страница 24 из 105
— Что ты хочешь сказать? С тобой что-то случилось?
— Один любезный мужчина в смокинге расцарапал мне щеку своими лакированными ногтями. Пять, нет, не хочу врать, четыре очень красивые царапины.
— И это мог сделать мужчина? Ох, Джимми, ты врешь не слишком правдоподобно.
— Возьми сегодняшнюю газету, пожалуй, там уже что-то должно быть… Да, в дневном выпуске — наверняка. Произошло это в клубе «Голубой экран» на Стрип…
— Уже нашла. «Облава в ночном клубе. Стриптиз-танцовщицы, едва одетые, в полицейском участке. Как мы только что узнали, в течение прошедшей ночи ликвидирован клуб на бульваре Сансет. В то время как внизу посетителями предлагали насладиться стриптизом, наверху посвященные имели возможность проигрывать свои деньги. Полиция произвела многочисленные аресты. К этому часу никаких подробностей не известно». Какое ты имеешь к этому отношение, Джимми?
— Я узнал, что Рикарди задолжал хозяину клуба триста тысяч долларов, — да, ты не ослышалась, чертовски крупная сумма. Я пришел туда и хотел с ним побеседовать, а так как он был негостеприимен, дело дошло до драки. Как видишь, никаких девушек.
— Дон опять не пришел на работу, я могу сегодня уйти пораньше. Как насчет совместной трапезы у меня?
— Кто же тут может устоять?
— Не забудь принести цветы, все-таки ты меня вчера обидел. В три?
— О’кей, в три.
Чем дольше он размышлял об убийстве Рикарди, тем больше склонялся к тому, что его должен был совершить кто-то из находившихся в студии: Фергюссон или Деймит. Оба могли это сделать, и оба имели возможность спрятать оружие. С убийством Энн дело обстояло несколько иначе. Два вымогателя, вероятно, смогут доказать, что не были на озере Малая Пума. Тогда все снова повиснет на Ломане. Может быть, Рикарди успел… Он покачал головой. Вздор, даже самый опытный водитель так быстро не обернется.
Где же все-таки зацепка? Не попадает ли он в смешное положение? Лояльность — дело хорошее, но если все-таки стрелял Фергюссон, нельзя же его покрывать. То же самое и с Деймитом…
Он снял трубку и позвонил Брайту.
— Что такое, вам случается и днем звонить по телефону? — услышал он удивленный возглас. — Пик уже освобожден под залог. Только парень с сальными волосами еще у нас в работе, но выглядит довольно жалко.
— А двое громил?
— Биг Бульвер и Стен Лещински. Их ищут, к вечеру они будут у нас. Откровенно говоря, я не думаю, что они побывали в загородном доме.
— Ничего нельзя оставлять непроверенным. На какое обвинение можно рассчитывать в отношении Пика?
— Обвинение в организации запрещенного игорного клуба. Но здесь он, кажется, ловко себя обезопасил. Затем еще торговля марихуаной, этого он, видимо, боится больше. У нас уже побывал молодой Хадсон. Он говорит, что здесь какая-то ошибка, но мы собираемся провести проверку в его школе, и там уж дело пойдет на лад. Во всяком случае, благодарю, Джимми.
— Принимаю с удовольствием. Еще что-нибудь новое?
— Я недавно говорил с Ломаном. Признанием и не пахнет, он настаивает на своих показаниях.
— Насчет Рикарди не могло быть никакой ошибки? Алиби железное?
— Неоспоримое. Он в тот вечер не покидал Лос-Анджелес. К сожалению, Джимми.
— Ну ладно, я еще дам знать о себе.
— Завтра похороны Рикарди; я полагаю, будет изрядная суматоха.
— Может быть; у меня хорошие связи в Эл-Би-Си, лейтенант, я узнаю поточнее.
— Ну хорошо, передайте этой малышке большой привет и не слишком полагайтесь на студийные сплетни, они порой весьма раздражают.
— Я подумаю.
Итак, Брайт тоже ни на шаг не продвинулся. Для него дело было совершенно очевидным: Энн убил Таб Ломан — вероятно, для предъявления обвинения хватило бы результатов идентификации; Рикарди — или Фергюссон, или Деймит, о котором он совсем забыл упомянуть. Собственно говоря, Брайт должен знать о «люгере». Но Джимми это отложил на потом.
В ванной он снова смазал щеку мазью. Еще были видны четыре красные полосы. Близился полдень, и ему следовало поторопиться, если он хотел встретиться с Мирной. Придется пробиваться, ничего другого не оставалось. В лифте он думал о том, как быстро управляются детективы в телефильмах. Действительность, увы, выглядела иначе.
Мирна Ливингтон жила в Лонг-Бич, совсем рядом с Блафф-парком. От улицы дом был защищен стеной, высотой в человеческий рост, спускавшейся уступами к Сан-Педро-Бей до самого берега.
Дворецкий, почти вымершей породы, открыл дверь, и Джимми подал карточку, на которой были указаны его имя и профессия. Дворецкий, даже не взглянул в нее, предложил ему присесть в большом зале. Здесь стояла приятная прохлада, и он принялся разглядывать картины на стенах.
Прошло довольно много времени, прежде чем в зал вошла худая, не слишком молодая девушка в очках. Подойдя, она с любопытством взглянула на него.
— Вы хотите говорить лично с мисс Мирной? Я Лидия Стронг, секретарь мисс Ливингтон, вы понимаете…
— Ни слова, моя дорогая, но, я надеюсь, вы довольны этой работой. Я должен непременно говорить с самой мисс Ливингтон. Это чисто личное дело.
Лидия Стронг поправила очки.
— Значит, это не касается благотворительного фонда?
Благотворительность? Ну, ему безразлично, где Мирна сорит своими деньгами. Он покачал головой.
— Нет, это личное дело, мисс Стронг.
— Тем не менее я все же не знаю… Пожалуйста, подождите еще минутку.
Прошло десять минут, затем еще столько же.
Вернулась мисс Тронг, теперь она улыбалась.
— Мисс Мирна примет вас, мистер Купер. Обычно всех посетителей принимаю я, так как мисс Ливингтон бывает очень занята.
Джимми кивнул с серьезным видом.
— О да, ей же приходится зарабатывать себе на пропитание. Что это в данный момент: работа в рудниках или генеральная уборка?
Мисс Стронг могла бы улыбнуться более сердечно.
— Мисс Ливингтон руководит Новой галереей современной живописи, мистер Купер. Ах, вы не поверите, сколько художников ежедневно звонят и хотят говорить с мисс Ливингтон.
Лидия Стронг провела его по анфиладе комнат, затем они пришли в огромный светлый зал, обставленный на манер галереи.
Мирна Ливингтон сидела за дамским письменным столом.
На столе лежала его карточка. Теперь она взяла ее в руки.
— Значит, вы частный детектив. Откровенно говоря, первый, с которым я сталкиваюсь. Мне они представлялись совсем другими.
— Я знаю, красивый, молодой и с толстым бумажником, но такие бывают только в кино и на телевидении; в действительности это чаще всего старый хрыч, отслуживший в полиции, или просто несостоявшийся репортер, или всякие неудачники.
Мирна положила очки на стол и тихонько рассмеялась.
— Вы начинаете мне нравиться, мистер Купер.
— О’кей, тогда называйте меня просто Джимми, это звучит не так официально.
— Хорошо, Джимми. Вы ведь на самом деле пришли не для того, чтобы развлекать меня? А для чего же? Что-нибудь натворил кто-то из нашей семьи или, может быть, из опекаемых мною художников?
— Нет, я пришел совсем по другому поводу, по поводу Джека Рикарди.
— Джекки умер, — сказала она не столь бойко, как раньше, — и я думаю, что не смогу много рассказать вам о Джекки.
— Но газеты утверждали, что ходили слухи о женитьбе.
Она лишь улыбнулась.
— Вздор, и ничего более. О женитьбе не было и речи. Кроме того, оказалось, что Джекки уже, или, вернее, все еще был женат. Я сочувствую этой женщине.
— Мирна, я не собираюсь долго ходить вокруг да около. Мне не нужно от вас денег, я не собираюсь соблазнить вас, что, в сущности, весьма прискорбно; я также не хочу пристроить свои работы в Новую галерею, и, благодаря всему этому, нахожусь в таком счастливом положении, что могу с вами говорить просто ради удовольствия. Я лишь хочу знать, почему между вами и Джекки все так быстро закончилось.
Она скрестила очень красивые длинные ноги.
— Так уже давно никто со мной не разговаривал, Джимми.
— Тогда вы много потеряли. Теперь вы меня вышвырнете или расскажете историю своей жизни?