Фреска

На следующей картинке был изображен город: столица страны. Посередине столицы течет река, на одном берегу расположен Пешт, на другом – Буда. Река как река, ничего особенного, вместе с классом они часто выезжали на Тису, и она хорошо знает, какие бывают реки. Правда, река на картинке другая, это Дунай. Через Дунай переброшены мосты. Один берег Дуная пологий, другой – возвышенный. «Ученики III класса поднялись на смотровую площадку горы Янош. Оглядели окрестности. Какой прекрасный вид! Как ослепительно сверкает Дунай! А вот там, на другом берегу – Парламент!» Его почему-то называют «Государственная палата». Интересно, на что похожа эта Государственная палата? И вообще что это значит? Палата – все равно, что дом. Божий дом она знает – это церковь, дом священника – это приходская усадьба, а что такое Государственная палата? Как-то раз они со школой ездили на экскурсию в Хиди, самой весной, когда Тиса цвела. Мамуся дала ей в дорогу цыпленка, но Сусу забыла в поезде свою корзинку с провизией, и тетя Жофи поделилась с ней припасами. Когда они добрались до берега Тисы, никто из них не кричал: «ах, какой прекрасный вид», хотя река и ее окрестности действительно были красивы. Они сбегали в уборную и сразу легли спать, потому что с дороги всех клонило ко сну. О самой реке они, правда, поговорили немного, но никто не утверждал, что Тиса «ослепительно сверкает», хотя на солнце и вправду слепило глаза, зато все согласились, что от реки несет тухлым. Томи, Тамаш Берень из параллельного класса, первым сказал, что Тиса вонючая и что от воды разит гнилыми корягами. Узнать бы еще, что такое «смотровая площадка» и где именно находится гора Янош? Может быть, недалеко от улицы Кёлтэ, где живет Аннушка, XII район, улица Кёлтэ, 97.

Сусу испуганно оглянулась, как будто бы кто мог подслушать ее тайну. XII район, улица Кёлтэ, 97. Письмо лежало в папиной Библии, конверт был заклеен, и марки налеплены; как-то раз вечером в начале лета Сусу случайно обнаружила этот конверт, когда ее послали за чернилами. В комнате было темно, и она нечаянно смахнула со стола исписанные листки, а когда нагнулась подобрать их, то заметила, что в ящике стола торчит ключ. Ни разу в жизни не видела она папин стол открытым и от Мамуси знала, что никто из домашних не имел права заглядывать туда. Сусу осторожно выдвинула ящик. Там лежали какие-то записки, немного денег в коробочке и пачка фотографий, но Сусу некогда было их рассматривать. В Библии, под расшитой в народном стиле обложкой – Мамуся вышивала Папе в подарок, – Сусу нащупала что-то плотное: это было письмо. Коринне Матэ, Будапешт XII, улица Кёлтэ, 97. Весь вечер после открытия тайны Сусу колотила дрожь, так что Мамуся даже решила смерить ей температуру. Сусу до сих пор непонятно, почему она не сказала тогда Мамусе о своей находке. Во всяком случае, промолчала она не потому, что чувствовала себя провинившейся; стоит ей провиниться, как она тотчас же во всем признается Мамусе, и на душе у нее становится легче, но рассказать о письме у нее почему-то не хватило духу. Улица Кёлтэ, 97.

В тот вечер, когда Бабушка умерла, Дедушка впервые произнес вслух имя Аннушки. «Надо бы известить ее! – сказал тогда Дедушка. – Иначе толков и пересудов не оберешься. Да и грешно было бы не допустить ее ко гробу матери». Тут Мамуся зарыдала, а дядя Арпад погладил Дедушку по плечу и поцеловал ему руку; Папа не проронил ни слова, он прикусил губу, и лицо его залилось багровым румянцем. «Мы даже и адреса-то не знаем этой непутевой! – пробормотал Дедушка и взглянул на Папу. – Как же нам известить ее?» – «Улица Кёлтэ, 97», – хотела вмешаться Сусу, но, на счастье, горло у нее перехватило, она не способна была вымолвить ни звука. Мамуся заливалась слезами: откуда им знать, ведь не кто иной, как Дедушка запретил домашним даже упоминать имя Аннушки, не то что интересоваться, где она и что с ней. Она, Сусу, поначалу думала, что Папа все объяснит, и эти мгновения, пока все молчали, а она ждала, были ужасны, потому что губы ее сами складывались, чтобы подсказать Папе: улица Кёлтэ, 97. Папа резко побледнел и ответил, откуда, мол, ему знать, где живет Аннушка; надо послать тетушку Кати к Анжу, если уж хоть одна живая душа в городе знает Аннушкин адрес, то это может быть только Анжу, и сейчас, когда Бабушка скончалась, Анжу обязан дать им Аннушкин адрес, что бы там раньше между ними ни произошло. Тетушка Кати поковыляла н Анжу в тот же вечер и вернулась, когда она, Сусу, была уже в постели; Мамуся сквозь слезы повторила записанный на клочке бумаги адрес: «Улица Кёлтэ, 97». «Да? – переспросил Папа. – Значит, она живет на Швабской горе?»

Сусу присела на корточки и принялась чертить на песке. Вот это Буда, это Дунай, а вот это Пешт. Столица делится на отдельные районы. В их городе тоже несколько районов. Тарба, где они живут, относится к третьему району, Будапешт, XII район, – там живет Аннушка. Папа знал, где она живет; тогда почему же он не сказал или, может быть, он забыл? И еще интересно бы узнать, что Бог должен простить Аннушке? А Мамуся любит Аннушку. Улица Кёлтэ, 97. Вот так течет Дунай. Которая из будайских гор – Швабская? Телеграмму Аннушке составил Папа, и тетушка Кати позавчера отнесла ее на почту. Если Аннушка ее получила, то теперь она, наверное, приехала в город. Аннушка. Собственно говоря, Сусу должна ее называть «тетя Аннушка», но у нее просто язык не поворачивается говорить Аннушке «тетя». В памяти ее мелькало так много разных образов Аннушки, составленных из обрывков услышанного. Аннушка-ребенок сидит на коленях у Маруся и выплевывает еду; вот Аннушка, которая исчеркала «Историю мира в иллюстрациях», отдала в обмен на Язона золотое колечко, вот Аннушка с головой зарывается в сугроб, чтобы замерзнуть, вот она выкрикивает нехорошие слова, вот Аннушка, которая взломала крышку рояля: она громко поет на весь дом и никого не слушается. Аннушка ушла из дому девять лет назад, когда ей исполнилось двадцать. /Двадцать лет, и прибавить девять, будет двадцать Девять. Тетя Аннушка? Нет, Сусу не может назвать ее тетей. Она – Аннушка!

Бабушку, наверное, уже положили в гроб. Юли Которман в прошлом месяце тоже была на похоронах, но она говорит, что ни капельки не боялась. «Покойник – он хлеба не просит!» – вспомнились ей слова тетушки Кати. Вот был бы ужас, если бы Бабушка вдруг села в гробу и попросила хлеба! Почему Папа плакал прошлой ночью? Ей очень не скоро удалось снова заснуть, оттого что он долго плакал и молился. Из-за Бабушки? Нет, Бабушку у них в семье никто не любил.

Проснулась Прабабушка. Сусу почувствовала, что старуха смотрит на нее. Она оправила платьице и продолжала вычерчивать схему. Вот это гора Геллерт, на горе Геллерт стоит Памятник свободы. По картинке в «Родной речи» никак не скажешь, что это гора. Настоящие горы – высокие. Вершины и пики гор уходят в небо, а еще бывают горы, покрытые снегом. Сусу ни разу в жизни не видела гор. Мамуся рассказывала, когда Аннушку увозили за границу, чтобы воспитать из нее хорошую девочку, она в Будапеште впервые увидела горы: Аннушка восторженно завизжала, выдернула свою руку из мамусиной и сломя голову бросилась напрямик через улицу; ей хотелось добежать до гор… Столицей Венгрии является Будапешт. Чего хочется больному ребенку? Наименьшая единица речи – слово. Улица Кёлтэ, 97. Интересно бы взглянуть на горы. Конечно, настоящая гора гораздо выше, чем Кунхалом. Улица Кёлтэ находится на Швабской горе, а значит, и Аннушка живет на горе! Интересно, есть ли у Аннушки собака и, если есть, скулит ли она каждое утро на скамеечке под окном? И все-таки отчего это Папа плакал ночью? Бедная Мамуся, что бы она сказала, узнай она, что Папа плакал.

Через распахнутое кухонное окно Янка позвала дочь, пора было переодеваться в траурное платье. Сусу послушно собрала свои учебники и тетрадки. Янка с жалостью смотрела, как тонет худенькое тельце в черной ткани. На редкость хороший, спокойный ребенок ее дочь! И глаза у нее ясные и невинные, открытые детские глаза, не ведающие ни тайн, ни забот. У Аннушки взгляд менялся поминутно, под наплывом впечатлений, а у Жужанны он всегда одинаково чист и спокоен. Сусу в ее годы – чистое дитя, жизни совсем не знает. Об окружающем мире и о взаимоотношениях взрослых ей известно ровно столько, сколько она, мать, сочла возможным рассказать ей. Сусу кроткая и послушная девочка, Янка любит ее так же горячо, как когда-то Аннушку, но с Жужанной спокойнее, о Жужанне никак не скажешь, что она капризна, и не станет она задумываться над странными поступками взрослых: не детского ума это дело. Сусу – истинный ребенок и единственное существо на всем белом свете, которое ей, Янке, и близко и понятно, которое она знает как самое себя.