День рождения

— Рудольф женского пола! Как это прекрасно! — восторженно воскликнула Тимар. — Надо запомнить эти слова.

— Так ты что же, Варьяшу от ворот поворот? — спросила Ютка.

«Еще нет, — подумала Бори, — но это вопрос ближайших часов. Сегодня после уроков с ним будет все кончено».

Ютка выглянула в окно. Каштан оделся в зелень.

— Инженер — это глупая затея, — проговорила Ютка. — Рудольф чихать на тебя хотел, и, как бы ты ни выпендривалась, не нужна ты ему. Ну скажи: зачем ты ему?! А с Варьяшем ты поступаешь подло.

Про себя Бори ответила Ютке: «Говори, говори, сколько тебе влезет, мне все равно! Важно, что Кучеш и другие девочки слушают меня и понимают…» Однако ей неприятны были слова подруги, и она мысленно еще раз выругала себя за то, что посвятила ее в свою тайну. Весь урок химии ей не давали покоя доводы Ютки. «А что, если в ее словах есть какая-то доля истины, что, если я действительно не нужна инженеру?..»

В истории средней школы Беньямина Эперьеша была одна-единственная ученица — Жужа Тахи, которая по специальному разрешению вышла замуж в пятнадцать лет. Сейчас ей уже восемнадцать, у нее двое детей и третий муж…

«По специальному разрешению, — думала Боришка, — можно выйти замуж и до совершеннолетия. Тогда уже не нужно будет никого слушаться. Одевайся как хочешь, сама веди дома хозяйство… А еще лучше так жить: мы с мужем — на четвертом этаже, а мама, как и сейчас, — на первом! Тогда мама заодно вела бы и наше хозяйство… Словом, теперь все дело за тем, понравлюсь ли я инженеру. Что ж, не исключено! Если будет настоящее взрослое платье и если Сильвия поможет…»

Уроки физкультуры в классе любили все. Учительница, Гертруда Шикош, будто догадываясь о том, сколько неистраченной энергии таится в девочках, проводила занятия на школьном дворе: она заставляла их бегать, прыгать, делать парные упражнения. Давно Бори и Кучеш не занимались с таким удовольствием, как сегодня. Плохо чувствовавшая себя Ютка сидела в сторонке. Тимар никогда еще не прыгала на такую высоту, как в этот раз — так вдохновило и ее появление Рудольфа.

После уроков Варьяш, как всегда, ожидал ее на углу. Она привычно улыбалась ему, и лицо у Миклоша сразу просветлело. «Радуйся, радуйся! — думала Бори. — Сейчас пригорюнишься».

— Пошли, Миклош.

Ютка наблюдала, как весело, вприпрыжку Варьяш последовал за Боришкой. Ютка смотрела на Миклоша, как смотрят на безнадежно больного человека, который сам еще не догадывается о своей болезни. «Как это нехорошо со стороны Боришки… — подумала про себя Ютка и даже сама испугалась, что слишком близко принимает к сердцу судьбу Варьяша, который так нагрубил ей, от души желавшей помочь ему. — Неужели для меня так важно, что произойдет с этим Варьяшем? — спрашивала она у самой себя. — Разве мне не все равно! — И почти в смятении отвечала: Нет, не все равно! И никто мне не безразличен. Никто!..»

У Сильвии была своя, особенная манера держать голову. И Бори старалась ей в этом подражать. Она шла с Варьяшем по мостовой, поглядывая то влево, то вправо. На улице Беньямина Эперьеша всегда было большое движение, поэтому нужно было соблюдать осторожность, чтобы не угодить под автомашину или троллейбус. Больше всего Бори боялась троллейбуса, и совсем не потому, что могла попасть под него, а потому, что отец, курсирующий со своим «троли» по этой улице, мог увидеть ее с Варьяшем, а потом бы стал стыдить ее за это. Обычно веселый и шумный, Варьяш был на этот раз молчалив, и Бори тоже за всю дорогу не проронила ни слова. Только когда они уже подошли к подъезду ее дома, она повернулась к Варьяшу и, глядя ему прямо в лицо, сказала:

— Сервус, Миклош. Больше ты меня не провожай. Никогда. Ладно?

Странно, но Варьяш не спросил даже почему. На лице его не отразилось ни удивления, ни замешательства. Боришку это даже обидело. «Ишь ты, и бровью не повел», — подумала она.

— Ты не интересен мне. Понимаешь? Так зачем надоедать друг другу?

Молчание.

Боришку это уже начинало злить. Ей хотелось, чтобы Варьяш умолял ее, пытался бы уговорить не порывать с ним. Но Миклош молчал, только переложил портфель из одной руки в другую.

— Ты что, онемел? — раздраженно спросила Бори. — По крайней мере, скажи хоть «до свидания» и дай мне пройти.

— Проходи, — проговорил Варьяш.

По обеим сторонам улицы Беньямина Эперьеша стояли старые-престарые каштаны. Варьяш хлопнул ладонью по стволу одного из них, точно по загривку лошади, и, бросив короткое: «Приветик!» — зашагал прочь. «Ну и хорошо, что я порвала с ним, — подумала Бори. — Он, видите ли, даже не переживает».

Ютка, которая в это время на другой стороне улицы строила в пары второклассников, перехватила взгляд приближавшегося Варьяша.

На лице его было написано такое безразличие, что Ютка даже вздрогнула, как от удара. «Тебе больно, — подумала она. — Если бы ты только знал, из-за чего все это получилось! Началось из-за Сильвии, кончилось из-за Рудольфа. А ты, Варьяш, совсем тут и ни при чем…»

— Попрощаемся! — скомандовала Ютка второклассникам.

И малыши, которым это нравилось, дружно закричали хором:

— До свидания! — А потом защебетали по одиночке: — Сервус, Юцика!

На углу улицы, откуда им уже разрешалось идти домой самостоятельно, они разбежались, похожие в своих цветных платьицах на высыпавшиеся из шкатулки разноцветные бусинки.

Мать встретила Боришку как ни в чем не бывало. Ни о театре, ни о подаренном пальто, ни о дне рождения не было и речи. Она спросила, что нового в школе.

— Ничего, — ответила Бори, — обыкновенный тихий день…

Потом они вдвоем стали обедать — отец сегодня работал во второй смене. За обедом мать рассказывала домашние новости. Заходила тетушка Тибаи (Боришка и другие дети в доме между собой звали ее Гагарой или тетей Гагой) и попросила одно яичко: у нее разболелись ноги, так что сама она не может сходить на рынок и просит Боришку, когда та будет идти мимо рынка или молочной, купить ей десяток.

Сегодня во второй половине дня увезут мебель Шольцев. Завтра жилуправление пришлет маляров; когда те закончат свою работу, придут паркетчики. За несколько дней всё сделают… Эти Шольцы здорово запустили квартиру. Но скоро переедет инженер…

Есть не хотелось, все казалось невкусным; даже черешня, которая только появилась, и та не доставила Боришке особой радости. Она даже не стала доедать ее за столом, а сунула пригоршню ягод в карман передника. Схватив несколько попавшихся под руку тетрадей. Бори направилась к двери.

— К Сильвии?

— Да. Очень трудные задачи по математике. Сильвия мне помогает.

— Что-то не заметно по твоему дневнику, — проговорила мать.

Она поставила на стол стакан, из которого пила, и подошла к дочери. Бори не любила, когда ей смотрели прямо в глаза. Миклош сегодня на нее воззрился, сейчас мать… Бори отвела взгляд.

— Послушай, дочка, эти Ауэры не нашего поля ягоды. Отец уже говорил тебе. Теперь и я скажу. Не думаю, чтобы ты научилась там чему-нибудь хорошему. Сильвия не очень-то порядочная девушка. Дружи ты лучше с Юткой.

«Ну конечно, с Юткой?! Ютка в неизменном пальто «дудочкой», со своими вечными назиданиями и сомнениями!»

— Госпожа Ауэр давным-давно развелась с мужем, и один бог знает, на что и как она живет. Меня это, конечно, не касается. Но в одном убеждена: не так, как следовало бы жить матери, у которой такая большая дочь. А у Сильвии только мальчики на уме. Сейчас кружит голову сыну тетушки Галамбош — она мне как раз сегодня утром в молочной жаловалась на это. Одного, говорит, только не может понять, как им удается договариваться о встречах.

Бори сжала зубы, чтобы не прыснуть. «Орел, — подумала она. — О, этот орел!»

— Эта Сильвия совсем испортит парнишку, — продолжала мать. — Год-два назад Пишта Галамбош был еще таким хорошим, скромным, прилежным мальчиком. Учился, старался. А сейчас ни о чем другом не думает — лишь бы поскорее закончить техникум, устроиться на работу и жениться. А Галамбош мечтала, чтобы он пошел учиться дальше. И все педагоги думали, что он будет поступать в университет. Но Пишта теперь ничего этого не хочет. Только Сильвия на уме. Прямо как помешанный стал…