Женатые холостяки

— Это точно! — подставила стакан Ленка и велела:

— Наливай! Пусть и нам помогут стены!

Они выпили. И, слегка закусив, Ленка спросила:

— А как жена с тобой живет?

— Ты это про что?

— Ну, если не мужик, как тебя терпит?

— Ей не семнадцать. Полтинник в прошлом году исполнился. Хотя и по молодости прытью не отличалась. Холодная, как рыба. Иные своих хоть когда-то приласкают, моя только бутылкой. Хорошо хоть порожней, успеваю выглотать, иначе, давно насмерть приласкала б. Я уж и забыл, когда с ней в одной койке спал. Все врозь, как два постояльца в одном сортире. Давно за одним столом не сидели. Я ее лицо не помню, годами не вижу. Если подходит, ничего хорошего для себя не жду, стараюсь быстрей спрятаться под стол или под койку. Иначе достанет больно.

— Если был бы мужиком не била б, — заметила Ленка.

— Моя еще чудо-баба! Равных нет. Живет смирно, кормит, обстирывает, не попрекая. Все понимает и не обижает как других. Не грозит и не гонит всерьез. Ну, иной раз брехнет злое. Так я понимаю, стараюсь не нарываться, чтоб не попасть под горячий утюг.

— А мой мужик строгий! Я вот недавно выпила, он пригрозил, что выкинет из дома.

— Федька может! Этот крутой!

— А я люблю бухнуть! — призналась Ленка.

— Давно «керосинишь»?

— Когда как удавалось. В деревне не разгуляешься. Там мамаша враз за ухват и за вожжи бралась.

Бабка за кочергу! Я от них на печку, в сарай или на чердаке пряталась, — соврала баба.

— Дите тебе нужно!

— А у самого есть?

— Конечно. Два сына.

— Где ж они?

— Старший в торговом флоте, младший в армии служит. До дембеля полгода осталось.

— Внуки есть?

— От старшего, внучка. Ей скоро в школу.

— Это уже хорошо. А у меня пока никак, — пожаловалась Ленка.

— Моя первые два года тоже не беременела. А потом наладилось и порядок. Вот на Припяти мы от баб слышали, что ихние молодайки совсем разучились рожать. Нахватались радиации, и крышка! А тебе-то что? Баба молодая, здоровая, родишь еще! — оглянулся за окно и подскочил со стула:

— Твой приехал! — бросился к двери.

Ленка мигом спрятала в ящик под мойкой недопитую бутылку.

— Гвоздику не забудь! — напомнил сосед на пороге и тут же юркнул в свою дверь.

Ленка жевала гвоздику морщась. Куда деваться, спешно убирала со стола закуску, открыла форточку и пошла отворить дверь мужу. Тот, оглядев ее, подошел вплотную:

— Дохни! — велел зло.

Ленка послушно дохнула.

— И ты гвоздики нажралась? Это старый прием. Им все шоферюги пользуются. И я о нем давно знаю. А ну, колись, с кем пила? — указал на два стакана на подоконнике. Баба их просмотрела, а Федька, взяв в руки, понюхал и побагровел:

— Опять пила! И снова с соседом-придурком! Иль забыла, что я запретил ему заходить сюда! Ты что, круглая идиотка, законченная дура? Или привыкла все делать наоборот, так у меня это не пройдет! Живо собирайся! — кидал в кучу тряпки Ленки.

— Завтра на развод подам!

— Ну и ладно! Не грози! Подумаешь, выпили! Что такого? В деревне бабы чаще пьют, никого из них за это не выгоняют!

— Сначала пьют, а потом рога ставят мужикам!

— Тебе это не грозит! Венька не мужик. Он со своей бабой давно не спит. Сам сказал. Все потерял в Чернобыле. Он там сторожем работал и облучился, — вступилась за соседа.

— Во, до чего уже договорились! А если бы был мужиком?

— Тогда б не пил, а теперь лечится, чтоб не сдохнуть. Сам так признался. Да и не нужен он мне. Тебя хватает, — хотела обнять, но Федька оттолкнул:

— Собирайся живо! — подтащил узлы к порогу и через полчаса заволок их к Прасковье, следом втолкнул Ленку.

— Забирай ее обратно!

— Что случилось, сынок?

— Пьет зараза! Веришь, с соседом бухает. Я ей запретил, а она снова надралась. Ну, зачем мне алкашка? Ведь я ее как человека взял. Обул, одел, расписался, на работу не гоню. Так она бухать взялась, стерва. Короче, мне пьянчуга не нужна! Пусть образумится, — выскочил, не оглянувшись.

А вечером тоскливо стало. Некому ужин разогреть, убрать со стола, не с кем словом перекинуться. В каждом углу серая тоска на корточках притаилась.

Федька вышел на балкон, во дворе мужики собрались, про жизнь судачат, баб ругают. Но ни один свою жену не выгнал, все в квартирах сидят.

— Вот так и Ленку какой-нибудь дурак уведет из-под носа. Назовет придурком и будет прав. Ну, что с ней делать? Баба как баба, все при ней, а глотка гнилая! Как отучить ее? — подходит к зазвонившему телефону.

— Федь, это я! — узнал голос Ленки.

— Слышу, — буркнул, давя довольную улыбку.

— А я соскучилась! — услышал робкое.

— По водке?

— По тебе. Так тошно одной!

— Ты Веньку сыщи!

— Федя, ну он убогий. Считай, что калека, о ком говоришь. Его баба из жалости держит вместо домового. И даже лупит. А ведь он совсем больной. Такого даже грех обижать, сколько ему жить осталось? А этого прямо со свету сживают. Ну, что стряслось, если к нам зашел? Угол не откусил. Ничего плохого никому не сделал. За что ты его ненавидишь, меня выпихнул? Почему такой злой? Неужели тебе одному лучше? Я вот извелась. Так хочется обнять, потискать, прижаться.

— Хватит прикидываться будто любишь, завтра опять ужрешься с тем Веником.

— Да причем он? К такому ревновать грех. Его жена давно ни к кому не ревнует. Потому что даже сам себя не считает человеком и говорит, будто любой бомж счастливее, потому как мужик. Венька — только видимость в штанах.

— Ладно, адвокат! Лучше скажи, когда ты квасить бросишь?

— Федя, я трезвая и совсем скучаю по тебе! Ни об чем другом не думаю.

— А завтра снова с Венькой бухать будешь?

— Нет!

— Одна? Сама с собой?

— Зачем ты так срамишь? Я тебе про любовь позвонила. Разве над тем смеются?

— Не верю я тебе! — решил положить трубку.

— А я не могу без тебя! Совсем плохо! Все из рук валится. Никого видеть не могу. Только бы ты был рядом, голубь мой…

Через час Федька уже вернул Ленку домой. Не выдержал человек, не устоял. И, поддавшись на ласковые слова, снова простил бабу.

Она вернулась, как ни в чем ни бывало. Мигом

разобрала тюки, определила вещи по местам и вскоре нырнула в постель к мужу. Тот уже окончательно забыл, что на завтра грозил разводом, обнял жену, свою, родную, теплую. И почувствовал себя самым счастливым человеком.

Целых полгода держалась баба. А все потому, что мать жила у нее. Она в оба глаза следила за дочкой, не давая ей даже пригубить хмельного. Соседа на порог не пускала. Сама ходила в магазин. И все мечтала, что Ленка со временем сама отвыкнет от спиртного. Но заболела бабка, и Прасковья вынуждено вернулась домой.

О-о! Как ждала этого момента Ленка! Она тут же прибежала в магазин. Отоварилась от души, а вечером очнулась от крепких пинков и тумаков. Федька бил, не жалея:

Вон, лахудра! Бухое чмо! Чтоб духу твоего тут не было! Видеть тебя не хочу! — сгреб в охапку и снова вернул Прасковье.

Та горькими слезами залилась:

— Бабка твоя умирает. А ты до визгу нажралась, бесстыжая! Когда перестанешь жрать водку? Лярва окаянная! — хлестала по щекам, Ленка пыталась отмахнуться, но не получалось, ноги не держали, и баба падала на пол, ругаясь.

Через неделю не стало бабки. Она умерла под утро, тихо и все просила внучку образумиться, бросить пить, помириться с мужем и придти к ней на могилу вместе, там обещала простить и благословить обоих.

Бурьян, услышав от Прасковьи о последней просьбе бабки, забрал Ленку домой и сделал все, о чем просила старая. Знал, нельзя ослушаться покойного. Но Ленка не выдержала и месяца.

Мужик пять раз возвращал ее к Прасковье, ругал, бил жену, но все это не помогало. Ленка через недолгое время снова срывалась в загул. Человек терял терпение. И, однажды, не выдержав, обратился к Александру Петровичу Порве.

— Саш! Помоги! Подскажи, как мою алкоголичку вылечить, чем?

— Найди другую бабу! — тут же отозвался Кузьмич, оказавшийся рядом, и добавил: