Женатые холостяки

чай, бутерброды. Тот, поев, не захотел уходить. Да так и остался ночевать у Ларисы. Та не возражала.

Мать обрадовалась, когда вернувшись домой утром, Пашка улыбчиво сообщил ей, что заночевал у женщины и спросил:

— Как она тебе?

— Лишь бы ты ее любил. А я уживусь с любою. Чего мне с нею делить? Решать свою судьбу сам будешь. Если она тебя полюбила, а иначе не оставила б, значит, дорог ты ей, — расцвела в улыбке.

— Бывшая тоже клялась в любви. А на деле совсем другое доказала!

— Павлик! Не пытайся всех баб укрыть одним одеялом. Не получится. Они только с виду похожие. Есть те, какие всю свою жизнь ждут. Вон хотя бы ее мать. Значит, и Лариска такая, не балованная, не вертихвостка. Сама живет, одною душой. Может даже мужика не имела, — посмотрела на сына вопросительно. Тот сделал вид, что не расслышал и промолчал.

А через месяц Лариса с Павлом расписались.

В новую квартиру человек перевез все свои картины, обвешал ими стены и не велел жене перевозить старый хлам в новую квартиру.

— Ну, хотя бы отцовский диван!

— Зачем он тебе? Нам нужно пространство, воздух, свобода движения!

— А память?

— Она не должна сковывать, мешать!

— Ну, хотя бы стол и стулья!

— Стол и пару табуреток! — согласился человек милостиво.

Лариса на свой страх и риск перевезла кухонную мебель и холодильник. Павел, увидев такое самовольство, недовольно глянул на жену, но ругать не решился. Вовремя вспомнил, что хозяйками кухонь всегда были женщины.

Лариса, принося домой получку, пожила деньги в ящик стола. Она молча ждала, когда Павел нач^

нет пополнять домашний бюджет. Но напрасно ожидала.

Павел из ее получки брал на холсты и краски, на кисти и рамы. Он никогда не интересовался что нужно жене, сколько уходит на продукты, хватит ли им денег до конца месяца. И Лариса решила поговорить с мужем конкретно:

— Пашка! Мы живем с тобою почти два года, а ты так и не врубился, что у тебя семья!

— Почему? С чего взяла? Я всегда о тебе помню! — удивился неподдельно.

— Послушай! До зарплаты еще неделя, а у нас ни копейки. Даже на хлеб нет. Ты все истратил. Когда сам начнешь зарабатывать деньги? Хотя бы на себя!

— Ладно! Перехвачу у матери. Она выручит. С зарплаты отдадим, — отвечал спокойно.

— Опять к матери? Когда ты ей станешь помогать? — возмущалась женщина.

— Ну, не покупают мои работы! Что делать, если предпочитают дешевки!

— Какие?

— Ну, голых девок! А натурщицы даром не позируют. Тоже за деньги! Это раньше просто было, подморгнешь, десяток девок подваливали. Теперь моргнул, а мне в ответ:

— Чего тебе надобно, старче? Помочь сесть на унитаз или за помочи придержать, чтоб в толчок не фохнулся ненароком? О том чтобы позировать, даже речи нет. Помимо почасовой оплаты требуют, чтоб кормил, обеспечил сауну, ну и ублажил. А я не в состоянии. Сам голодный, как собака. Вот и посоветуй как быть? Мои мужики на днях подсказали, мол, коли сам слабак по мужской части стал, клейся в сутенеры к путанам. Глядишь, если на этом поприще повезет, попозируют они тебе из милосердия. А на халяву не рассчитывай. Не обломится. И как сказали, сколько сами отслюнивают натурщицам, я чуть ни окосел.

— Значит, надо найти другую работу.

— Какую?

— Где заработать можно на жизнь! Ведь ни будь меня, тебе давно пришлось бы задуматься над этим, твоя мать тоже не вечная! И уже совсем старая.

— Но я ничем не владею кроме кисти!

— Павел, ты прошел войну и плен, а в обычной мирной жизни так и остался беспомощным человеком. Над тобой твои друзья смеются. Неужели даже этого не понимаешь? Где чувство гордости, ведь ты мужчина, в конце концов!

— Лариса! Ты меня разлюбила? — посмотрел на женщину с упреком.

— Да нет же, нет! Но должен ты вспомнить, что мне одной тяжело везти семейный возок. Ведь можешь рисовать портреты, натюрморты, детей, пейзажи города. У тебя прекрасно получится. Почему зациклился на войне?

— О том много раз говорил. Эти картины не только память, они моя совесть…

— А что она дала тебе, нашей семье?

— Она духовна! Она о святом.

— Да брось ерунду городить! От твоих картин даже пауки и мухи из квартиры сбежали. Потому что жрать им нечего.

— Лариса, не кощунствуй!

— Ну, чего выпинаешься? Ведь вот баба я. Обычная, и, как другие, матерью стать хочу. А ты мне, что ответил на это:

— Не выдумывай! Оставь глупости, без того забот хватает и нет сил чтоб растить детей!

— Но Пашка! Для чего сходятся люди, зачем мы поженились? Какой смысл в такой семье?

— Прекрати истерику! Свалила в кучу детей, картины. Ну, есть у меня сын. В школу пошел. Увидел его недавно. Сказал, что я его отец. А он не поверил. Говорит мне, мол, его папка крутой, пешком не ходит, только на «БМВ». Что у него три мобильника и полно

баксов. Будто он натуральный мужик, а я бомж со свалки. И если хочу попросить милостыню, для этого вовсе не стоит косить под отца. А то он пожалуется своему папке, тот «забьет мне стрелку» и меня на той разборке уроют крутые. Короче, встречаться с тем птенчиком в другой раз у меня не возникло желания. Я ушел, не пожелав попрощаться. Вот тебе и родной, что называется, кровь от крови! Где гарантия, будто второй вырастет лучше? Лично я не уверен! Положил на него всю жизнь и здоровье, а он в благодарность уроет. Да еще бомжом назовет!

— Ты своего первого не растил и не воспитывал. Его чужой поднял на ноги, а какой спрос с ребенка? Вот своего второго, когда возьмешь на руки, тогда говори!

— Не хочу! Не надо! Отцовство не для меня! И не говори о том!

Лариса молча ушла в спальню, впервые обдав Пашку злым, ненавидящим взглядом. Человек этого не увидел. А женщина ушла в спальню. Она не хотела видеть мужа, находиться рядом с ним, видеть и слышать его. Впрочем, Павел и не заметил ее отсутствия.

Лариса легла на свою раскладушку. Нет, она не плакала. Все наболевшее давно выплакала. Женщина думала, как ей жить дальше. Она устала от такой семейной жизни и теперь думала, как изменить сложившуюся ситуацию, захлестнувшую шею тугой петлей. И ей сразу вспомнился разговор с единственной подругой, с какою дружилсГ еще со школы. Она и теперь нередко приходила в театр, где работала Лариса. После спектаклей они общались. Тамара приглашала подругу к себе. Там, дома они общались как обычно. И Лариса не выдержав однажды, поделилась, как живется ей с Павлом.

— Да прогони взашей этого козла! Сел тебе на шею отморозок, да еще погоняет. Какой толк тебе от негр? Денег не приносит, на твои живет, детей не хочет,

да еще указывает, как жить, дохнуть не дает. Тоже мне, мужик, придурок и сволочь. Я бы с таким под одной крышей дня не дышала б! — возмущалась Томка громко:

— Я своему паскуднику дала пинка под зад и живу клево! Так он «бабки» каждый день приносил, и немалые!

— За что ж выгнала?

— А потому что в постели слабак. Больше чем на один вальс не способен. А мне мало. По крайней мере, еще три захода требовались. У него на такое пороха не хватало. После одного раза задыхался. Свалится, и хоть самого поимей. Ну, что за мужик! Кому такой чмо нужен? Я и дала отставку. На хрен сдался мне тот таракан в обмороке! Уж ложиться в постель, так с мужиком, какой до утра спать не даст, верно, Парка? — подморгнула подруге, та отмахнулась:

— О чем зашлась? Меня постель не заботит.

— Чего? Ты с ума сошла! Мы бабы, да еще какие! Самый порох! Это почему киснешь? Или твой тоже холодный, как мертвец?

— Меня он уже не волнует. Нет желания, все погасло как к мужчине, даже отвращение наступило. Слишком отморозок, устала от него. Не хочу его даже видеть, все отгорело. Показала рваные колготки, а он в ответ:

— Они ж сверху порвались. Внизу целые. А то порванное под юбкой. Кто туда заглянет? Покуда носи.

— Я чуть не взвыла, он моей зарплатой распоряжается, как собственной. Смех сказать, я на обед беру из дома кусок хлеба и сосиску. В буфете чай не могу купить, благоверный не дает денег на него.