Страница 4 из 28
Посредник показал посланному князя свыше ста семидесяти девушек, но, к его огорчению, ни одна из них не понравилась. Наконец он прослышал обо мне, привез меня из моей родной деревни Кохата в уезде Удзи и сейчас же, как была с дороги, неубранную, повел к старику на показ.
И что же! Я затмила красавицу на портрете! Посланный сразу же прекратил поиски, был заключен выгодный для меня договор, где меня именовали почетной фавориткой князя. Потом повезли меня в далекий край Мусасино [30], поселили в одном из дворцов князя в Асакусе и стали день и ночь развлекать и забавлять. Среди какого великолепия я жила, любуясь на цветы вишен, такие прекрасные, как будто они были пересажены сюда из китайского Есино! Всю ночь до рассвета потешали меня актеры из театров на улице Сакаитё, мне ничего, казалось бы, не оставалось больше желать. Но увы! Женщина — жалкое создание, и среди всей этой роскоши я не могла позабыть про мужскую любовь.
Но самураи на страже строго блюли воинский устав, и княжеским затворницам редко приходилось видеть мужчину, а тем более услышать запах фундоси. Разглядывая забавные гравюры школы Хисикавы [31], я загоралась так, что, не помня себя, играла с безответной к страсти пяткой ноги или с средним пальцем руки и, тяготясь этой одинокой забавой, мечтала о настоящей любви.
Весь день до поздней ночи князь был занят государственными делами. Он дарил своей благосклонностью отроков с еще не подрезанными волосами на лбу, постоянно служивших при его персоне, и особенно был милостив к наложницам, а к своей супруге равнодушен. Она ведь не была ревнива, как женщины из простого сословия. Люди, какого бы звания они ни были, страшатся более всего на свете попреков ревнивой женщины!
Я в моей неверной судьбе была бесконечно признательна князю за его милости и радостно менялась с ним изголовьем. Но увы! Все было тщетно! Он годами еще был молод, но уже приходилось ему прибегать к помощи пилюль дзио. Ни разу не удалось ему проникнуть за ограду. Об этой беде, горше которой нет на свете, я никому и рассказать не могла, а только втайне страдала. Князь похудел и осунулся, вид у него стал нехороший, и меня безвинно заподозрили: «Верно, девушка из столицы всему причиной! Она слишком любострастна».
Бесчувственные к любви, жестокие вассалы посоветовались между собой и уговорили князя отправить меня назад к родителям в деревню. Да, в целом свете нет ничего печальней для женщины, чем возлюбленный, лишенный мужской силы!
Красавица гетера
У западных ворот храма Киёмидзу слышится песня под звуки сямисэна [32]:
Эту песенку поет нежным голосом нищенка. Летом на ней халат на вате, зимой тонкое рубище… Теперь ей негде укрыться от налетевшего с окрестных гор пронзительного ветра, но спросите у нее: кем она была в минувшие времена? Когда веселый квартал находился еще в Рокудзё [33], она была знаменитой тайфу, по прозвищу Вторая Кацураги, и вот каков ее конец в этом мире, где все непрочно. Осенью на празднестве любования багровой листвой сакуры я бессердечно смеялась в толпе женщин, показывая пальцем на нищенку, но кому дано предугадать свою будущую судьбу?
Родители мои впали в беду. Мой отец необдуманно поручился за одного человека в торговом деле, а тот скрылся. Заимодавец потребовал долг — целых пятьдесят рё, и пришлось отцу продать меня в веселый дом Камбаяси в Симабаре. Так выпала мне нежданная судьба стать дзёро [34] всего в шестнадцать лет. «Луна в шестнадцатую ночь [35] не может сравниться с тобой, даже здесь, в столице, где полно красавиц», — говорил в восторге хозяин дома, суля мне блестящий успех.
Обычно девочки-кабуро [36], начиная прислуживать дзёро с самых юных лет, постепенно входят в тайны ремесла. Их не приходится ничему обучать, все ухищрения постигаются сами собой.
Но я сразу стала законодательницей мод, как настоящая прославленная гетера. Затмив своими выдумками столичных щеголих, я сбрила брови на лбу и густо навела две черты черной тушью. Сделала высокую прическу, не подложив обычного деревянного валика, и связывала волосы узкой лентой так искусно, что ее совсем не было видно и ни одна прядь сзади не выбивалась. Завела себе щегольские рукава длиной в два сяку и пять сун [37]. Платье вокруг пояса не подбивала ватой, широкий подол веером ложился вокруг. Тонкий пояс, без прокладки внутри, был всегда заботливо повязан. Шнурок для мино [38] я укрепляла выше, чем другие. Носила с несравненной грацией три кимоно, одно поверх другого. Босоногая, я скользила [39] плывущей походкой. В веселый дом впорхну быстрым шагом, в покои для гостей войду тихим шагом, на лестницу взбегу торопливым шагом.
Правда, я незаметно носила соломенные сандалии, встречным дороги не уступала, оглядывалась на незнакомых людей даже на перекрестке, думая, что они бросают на меня страстные взгляды, и всех считала влюбленными в себя. По вечерам я караулила прохожих у входа в веселый дом и, лишь покажется издалека кто-нибудь знакомый, сейчас же начну строить ему глазки. Если никого не видно, усядусь без церемонии на пороге и любезничаю на худой конец хоть с простым шутом.
Тут, бывало, имеешь случай похвалить гербы на платье ухаживателя, искусную прическу, модный веер, все красивое в наряде: «Ах, жестокий погубитель! И кто только научил тебя так причесываться!» Хлопнешь его разок, точно всерьез, и бегом прочь. Самый искушенный мужчина не устоит.
Когда ж он начинает пылко молить о свидании, тогда, убедившись в искренности его любви, уже не требуешь от него подарков. От богатого гостя приходится скрывать свои тайные шашни, зато если про девушку пройдет дурная слава, тут уж возлюбленный стоит за нее, не жалея себя.
Можно просто и без всякого убытка порадовать мужчину, стоит изорвать у него на глазах в клочки и выбросить ненужные любовные письма, но гетера поглупее никогда до этого не додумается.
Бывает, что девушка, не хуже других наружностью, устав от любви, требует от хозяина даже в самый день момби [40], чтобы ее отпустили за собственный счет. Придя в тайный дом для свиданий, она делает вид, что ждет не дождется дружка, но хозяева там, догадываясь, в чем дело, встречают ее неприветливо. Забившись подальше в уголок, она ест холодный рис, на приправу ей подают только соленые баклажаны да плохое сею [41]. Ей даже столика не придвинут. Она все терпит, лишь бы ничей посторонний глаз не заметил. Вернувшись к себе в дом, девушка украдкой поглядывает, какое выражение лица у ее хозяйки, и даже девочку-кабуро просит принести воды для мытья тихим, робким голосом. В доме у нее одни неприятности.
Да, пренебрегать денежными гостями очень неразумно. Это значит причинять убыток хозяину и вред самой себе. Если случится в компании за выпивкой торговаться насчет платы, то дзёро следует, высказав разумные доводы, держаться чинно, с достоинством, и не говорить лишних слов. Опытного гостя не проведешь, а вот новичок, разыгрывающий бывалого кутилу, смутится и оробеет. Даже в постели он будет бояться лишний раз шевельнуться, а если рискнет раскрыть рот, то голос у него задрожит от смущения. Словом, он почувствует себя так же неловко, как человек, не имеющий понятия о чайной церемонии, [42] которому в качестве главного гостя вдруг предложили бы судить о всех ее тонкостях.
[30] На равнине Мусасино расположен город Эдо (нынешний Токио). Асакуса — в то время пригород Эдо. Ёсино — гористая местность в провинции Яматэ. Ёсино славится красотой своих вишневых садов. По легенде, в Китае тоже есть свои «вишни Ёсино», еще более красивые.
[31] Хисикава — семья художников — мастеров школы укиё-э.
[32] род трехструнной гитары.
[33] Рокудзё — известный квартал любви в Муро-мати (часть города Киото).
[34] Гетера, проститутка.
[35] обычная метафора женской красоты.
[36] Прислужница в веселом доме.
[37] Меры длины, равны соответственно 30,3 и 3,03 см.
[38] Женская набедренная повязка, шире обычной.
[39] Закон требовал, чтобы гетеры ходили босиком.
[40] В дни момби посетитель веселого дома платит вдвое.
[41] Род дешевой острой приправы.
[42] Искусство приготовлять и наливать чай. В средние века в Японии под сильным влиянием буддийской секты Дзэн был выработан сложный ритуал, имевший своих тонких знатоков. Существовали мастера чайной церемонии (тядзин). Ей приписывалось почти религиозное значение.