Страница 24 из 27
Ее всегда возмущало, что богатые и известные люди пользуются привилегиями, даже когда дело касается медицинской помощи, но она понимала, что присутствие братьев Медина в общей комнате ожидания поставило бы на уши всю больницу. Признаться, сейчас она даже была рада, что им предоставили отдельную комнату. Ее нервы были на пределе. Работая администратором больницы, она часто видела людей, переживающих за своих родственников, которым предстояла серьезная операция, но сама до сих пор никогда не бывала на их месте.
Две ночи подряд они с Карлосом давали выход своему напряжению, занимаясь любовью в номере отеля. Им придется повременить с медовым месяцем. Сейчас главное, чтобы Энрике поправился.
Дверь открылась, и в комнату ожидания вышла Шеннон. Она сидела рядом с Антонио перед операцией.
— Энрике хочет тебя видеть.
Карлос, Дуарте и Элоиза одновременно встали со стульев.
— Нет. — Шеннон покачала головой. — Он хочет видеть Лайлу.
— Меня? — удивилась Лайла. — Ты уверена?
— Абсолютно, — ответила Шеннон, поправив заколку на своих светлых волосах.
Карлос бросил недоуменный взгляд на Лайлу, после чего ободряюще сжал ее руку. Поднявшись, она поправила платье. Когда она впервые встретилась с его отцом перед брачной церемонией в его палате, им было некогда познакомиться поближе.
Ее сердце болезненно сжалось, когда она осознала, что, возможно, это будет ее первый и единственный разговор с Энрике Мединой.
Собравшись с духом, она подошла ко входу в отделение интенсивной терапии и постучалась в дверь, за которой слышались приглушенные голоса и пиканье медицинского оборудования.
Через окошко Лайла видела тяжелобольного короля, возле которого дежурила медсестра. Заметив ее, он поднял руку и слабо помахал ей. Она вошла внутрь, и медсестра уступила ей место, пересев на стул у окошка.
— Шеннон сказала, что вы хотели меня видеть.
Лайла не знала, как ей называть короля. Теперь, когда они породнились, обращение «ваше величество» стало неуместным.
— Можешь называть меня папой, как делают мои мальчики, — произнес он, словно прочитав ее мысли. — Садись.
Услышав его приказ, Лайла сдержала улыбку. Теперь понятно, откуда у Карлоса взялась привычка командовать. Она послушно села на стул рядом с кроватью:
— О чем вы хотите со мной поговорить?
— Ты юрист. Взгляни вот на это. — Он указал ей на светло-коричневую папку, лежащую на прикроватном столике.
Открыв папку, Лайла смущенно пробормотала:
— Ваше завещание?
— Я хочу, чтобы ты его внимательно прочитала.
Прижав бумаги к груди, она посмотрела ему в глаза, пытаясь понять, почему он обратился именно к ней с этой просьбой.
— На вас, должно быть, работают лучшие юристы. Почему вы просите меня его просмотреть?
— Не беспокойся, я не впал в маразм, — ответил Энрике, криво улыбаясь. Несмотря на тяжелую болезнь, его взгляд был проницательным.
— Карлос говорил, что у вас отличное чувство юмора. Теперь я сама в этом убедилась. — Она опустила папку. — Если вы этого хотите, я прочитаю завещание.
— Хочу. — Он решительно кивнул. — Прежде чем меня увезут в операционную, я хотел бы внести в него изменение.
В университете ее не учили вносить изменения в королевские завещания. В Такоме у нее тоже не было подобной практики.
— Я бы посоветовала вам воспользоваться услугами ваших нотариусов, которые гораздо лучше знакомы с вашей уникальной ситуацией.
— Ты не спросишь меня, что это за изменение?
— Вы мне расскажете, когда будете готовы. — Она достала из папки ручку и блокнот.
— Ты терпеливая женщина. Для жены Карлоса это необходимое качество. Теперь я могу быть за него спокоен.
— Мы все очень рады, что вы согласились на операцию.
— Карлос не оставил мне выбора, когда рассказал о ребенке, которого ты ждешь. Не думал, что когда-нибудь Карлос станет отцом. — Темные глаза Энрике затуманились. — Прогнозы врачей были неутешительными.
Внутри у Лайлы все упало. Он знает о ребенке? Они с Карлосом договорились, что все скажут его семье после операции. Может, она неправильно его поняла? Может, он хотел сообщить отцу до операции, а остальным потом?
Она очень надеялась, что неправильно все поняла, но сомнения оказались сильнее.
— Он сказал вам о ребенке, чтобы убедить вас согласиться на трансплантацию?
Король рассмеялся, затем закашлялся. Из уголка его глаза выкатилась слеза, и он смахнул ее.
— Должен признаться, я думал, что ничто не сможет меня убедить, но Карлос весь в меня. Он настоящий стратег. Прямо Макиавелли. Сейчас мы впишем вашего ребенка в мое завещание, хотя я надеюсь, что переживу операцию.
Карлос не упомянул о том, что это он повлиял на решение Энрике. Если бы он сказал ей, что единственный шанс уговорить отца на трансплантацию — это сообщить ему о ребенке, она бы закрыла глаза на то, что он ее использует.
По пути на остров она гадала, что Карлосу от нее нужно. Теперь она точно знает. Слова Энрике лишили ее надежды. Карлос женился на ней только для того, чтобы вернуть своему отцу радость жизни. Чтобы заставить его согласиться на операцию.
Видимо, она не сильно отличается от своей матери. Несмотря на все клятвы, данные самой себе, она позволила своим чувствам к Карлосу ослепить ее. Ее сердце раздирали боль и обида, но она не могла отрицать, что любит Карлоса Медину. Своего мужа. Отца своего ребенка.
Точно так же она не могла отрицать, что их брак ненастоящий.
Девять часов спустя Карлос облегченно откинулся на спинку своего стула после того, как хирурги, оперировавшие его отца, покинули комнату ожидания. Состояние Энрике и Антонио было стабильным. Элоиза расплакалась от облегчения на плече своего мужа. Даже скупой на эмоции Дуарте улыбнулся и обнял свою невесту. Шеннон уже отправилась в палату к Антонио.
Карлос повернулся к своей жене. Ее натянутая улыбка заставила его насторожиться. После того как Лайла вернулась от его отца, она стала какой-то странной. Когда он спросил ее, все ли с ней в порядке, она ответила, что просто волнуется за Энрике. Что все они должны думать только о нем и не отвлекаться на пустяки.
Он провел девять часов в напряженном ожидании, но теперь, когда узнал, что операция прошла успешно, решил выяснить, что творится с Лайлой.
— Я рада, что твои отец и брат в порядке. Если я тебе больше не нужна, я вернусь в отель.
— Должно быть, ты устала.
Он только сейчас понял, как тяжело было беременной женщине просидеть здесь столько часов. Сейчас глубокая ночь. Ему следовало быть к ней повнимательнее.
— Я отвезу тебя.
— Не надо. — Она поднялась. — Я сама доберусь. Ты нужен здесь.
Прежде чем он успел как-то на это отреагировать, она повернулась и пошла по пустому коридору.
Что, черт возьми, происходит? Несомненно, Лайла очень устала. Но она не поцеловала его на прощание, не прикоснулась к нему. В глубине ее глаз прятались боль и гнев.
Он вспомнил, когда она смотрела на него точно так же — утром после их близости почти три месяца назад. Она вошла на кухню в его рубашке и смотрелась так уместно в его одежде, его доме, его жизни, что он испугался нахлынувших на него чувств и отгородился от нее стеной ледяного безразличия.
Черт побери. Сейчас он сделал то же самое, что и тогда. Позволил ей уйти.
Он пошел за ней, негодуя на боль в ноге и хромоту, которая не позволяла ему двигаться быстрее.
Поняв, что ему ее не догнать, он оперся рукой о стену и крикнул ей вслед:
— Лайла, постой!
Остановившись у двери, ведущей в больничную часовню, она медленно повернулась. Сократив расстояние между ними, Карлос спросил:
— Что здесь происходит?
Она сложила руки на груди:
— Я же сказала тебе, что устала и собираюсь вернуться в отель.
— Подожди немного, и я поеду с тобой.
— Больше нет необходимости притворяться, Карлос, — произнесла она низким сдавленным голосом. — Не бойся, я не собираюсь рассказывать правду тяжелобольному человеку.