Страница 129 из 194
И перед мыслью Адама Адамыча прошли ещё раз представления смерти и явление волшебника… и успокоение после еды и питья. Все это сперва представлялось ему в бессвязных видениях, во сне, как ему казалось. Вслед за тем, однако, прокралось подозрение: «Неужели это сон, не более? И как я чавкал, работая, проголодавшись, челюстями… и как мне лилась в горло живительная влага, приятно утолявшая жажду совершенно и погружавшая в забвение? А может быть, и не все сон? Расспросить бы Апраксина», — подумал Вейде.
А Апраксин и сам тут как тут!
— Ну, каково тебе, Адам Адамыч, как очухался?
— Нитшево… Скверно во рту.
— Пройдёт… Подкрепиться надо.
— Я рано не принимаю пищи… В приказ Преобрашенский зъесшу, новобрантци поутшу и токта…
— А много у тебя новобранцев-то?
— Тостаточно, тафолна… Олюхи!..
— Вот возьми в капралы Балакирева — ему обузу учить спервоначалу отдашь.
— Какой Балакирев?
— А что Анна и Матрёна Ивановны просили, со мной вместях.
— А-а! Анна… Матрёна Ивановна… Снаю… Тавай, кте он?
— Здеся… Алёха, эй!
Явился Алёха и отбил чуфисы[263] полковнику.
— Слюшить кочишь… учить нада темпи…
— Слушаю-с!.. Знаем эти самые темпы, мало-маля.
— А-а! и как ти толжен бить, егда натшальник пред фронтом станет и молвить «Слю-шай!»?
— Известно — надобно в струнке стоять, мушкет круто к плечу держать да слухать…
— Карашо!.. Ню, егда натшальник мольфит: «Слюшай! Заряжай ружьё!»?
— Тогды, известно, со плеча берёшь ружьё и заряжать принимаешься и, как изготовишь, ружьё паки на плечо положишь, уже без слова командирского…
— Карашо! Только снаишь… ответшай слова самая артикуль, ни полша… А егда повелевает официр: «На карауль!»?
— Я, государь, как твоя милость учит в Преображенском, не раз слухать хаживал и запомнил в точку ту ж команду: «Перед себя! Бери за дуло. Ставь перед себя. Отмыкай штык. Снимай. Клади в ножны. Опусти руку по мушкету. Мушкет перед себя. Мушкет на караул».
— Ню… а ештше последнее?
— «Мушкет перед себя: подвысь; на плечо».
— Так… И мушкет поворачивает умеешь?
— Всеединственно што палку…— прихвастнул Алёша, только видывавший его в руках солдат. — Как есть! — повторил он без уверенности.
— Карашо, карашо… Восмем себе! Прозиваешься?
— Алексей Гаврилов Балакирев, из дворян…
— Палакирев творанин… карош гренадир будет творанин… понатна тшилофек. А плохо понимать — палька кушай тафолно…
— Ну, к чему?.. — вступил в речь Апраксин. — Я потому по самому тебя, милостивец, и просил, что думаю, толк в парне есть… Сержантом сделаешь, верно, не умедливши… А что касается меха на кафтан твоей чести… Соболей сегодня пришлём — отпущу, и с лацканом…
— Прокурат ти, Андрей Матвеич… То, может, путит всатка?
— Какая там взятка? Не покривишь ты душой перед Богом и великим государем, коли мой Алёха взаправду исправен, и ты сам видишь, что дело знает.
— Карашо… Сержант так сержант… потом мошно… А утшить рекрюти мошет карпораль!
— А в сержанты перескочить не можно с первого году?
— Царь биль карпораль, поели барабантчик.
— Ну… Ин, Алёша, делать нече… потерпи и капралом побудь… коли иначе нельзя, вишь…
Балакирев склонил голову с почтением. И в капралы, понимал он, так добряк Адам Адамыч решил по словесному испытанью милостиво. Может, с мушкетом и не то бы сказал?
Самолюбие его ослепляло, но не настолько же, чтобы он, человек, не лишённый верного понятия о вещах, не понимал, что повторять запомнившиеся чужие слова или самому держать мушкет да им вертеть — не одно и то же. Сноровка нужна… да ещё какая. Поэтому, считая и капральство призрачным до записанья чином этим в список, Алёша на ухо шепнул Апраксину:
— Андрей Матвеич, добейся, государь, теперичка, чтоб Адам Адамыч писаря призвал и меня бы капралом повелел записать… Ближе будет к делу… этак.
Апраксин придавил ему легонько ногу в знак согласия и, помолчав, спросил:
— А как у вас, Адам Адамыч, делается в полках? Ты вот, милостивец, нашёл, что капрал исправный будет Алёха Балакирев, — и въявь его в капралы повелишь вписать.
— Д-да! совершенно… И завтри, с четвертий час утра, учить пашел нових олюхов… темпи… снать… И в сторона воротить.
— И на письме со сегодняшнего дня значится Балакирев Алексей капралом коего полку? Бутырского аль твоего?
— Мой польк. Бутирски командир Пётр Иванич Гордон[264]… Я не могу бутирски карпораль писать… Да ви што, сумливаитись? Семён!
Явился дневальный в дверях.
— Посови Иван Суворов, писарь генеральни…
Через минуту вошёл статный молодой человек лет под тридцать с кудрявыми, от природы завивавшимися вверх усиками над верхнею губою.
— Напишить: Алексей Балакирев, карпорали седмой карпоральстви.
— В седьмом Тихон Суровцев, Адам Адамыч… в осьмом нет покуда…
— Ню! осьмое кариоральство Алексей Балакирев… Вот он самий…
Алёша поклонился в пояс пригожему молодцу и по знаку его вышел вместе с ним.
— Просим любить да жаловать наше недостоинство, почтённый государь-секретарь, — так титуловать прикажете? — подыскивая учтивые слова, какие только были ему известны, разразился Балакирев приветствием писарю Суворову.
Тот улыбнулся добросердечно и возразил, видимо польщённый титулом секретаря:
— Покуда писарь Преображенской гвардии; господином, коли заслужим, напредки будут величать… Все это, братец мой, для немцев — титулованья да чинности… А наше дело с тобой, коли мы двое как есть русаков, впору называть тебя Алёшей, а меня Ваней, коли хочешь. Потому что капрал в одном чине сдаётся с писарем… Чего изволишь?..
— Так милостив буди к Алёхе, коли так, без чинов, позволяешь обращаться…
— Да ведь ни какие мы с тобой не чужие. Хожу и я к Кикину и знаю, что ты за гусь у Андрея Апраксина… Чего ж тут?
— Так, голубчик, не прогневись, и по душе дай ответ, о чём попрошу. Я, вишь, команду словесно затвердил, лучше не надоть, а ружьецом бы повертеть как положено нужно теперя-тко, коли завтра учить других велит Адам Адамыч.
— Я, голубчик, не из строю… А есть у нас мушкетны мастера первой статьи, как Яшка Борзов… Он те вымуштрует как не надо лучше… Одно, может, не захочется тебе с им вожжаться — сквернослов и тяжёл на руку… Без зуботычин у его никакая наука не ведётся… Рази будешь ему глотку заливать, так он те помирволит… иной раз и придержит руку…
— Да чего тут разбирать тычки, лишь бы скоро и исправно, с толком показал… А насчёт угощенья, не стоим за винище… Хошь обливайся им, коли в глотку не полезет…
— Ну, так лучше не надо такого стервеца. Сходите-ко, робятки, по Борзова Яшку…
— Да чего ходить?.. Гляди, он со сторожем на дворе, с Якимом, перебивает… Должно, просит жажду утолить… Видно, ломает сердечного… Вишь, какой зелёный… Прикажешь кликнуть, Иван Андреич?..
— Кличь… Спешно, скажи, требуется. Коли б выучил в неделю мушкетом вертеть… распрекрасное бы дело…
— Не скоро ли, Алёша, будет? В неделю, сдаётся, немного узнаешь… Хоть бы в месяц, и то бы молодец был… Ведь Яков Борзов мастер своего дела, да захочет и подольше получать угощение.
— И первое самое дело, кстати теперь!.. — услышав своё имя в сенях и хватая на лету последние слова, ответил обрадованный Яков.
— Угощенье всякое принимаю ото всякого, и тем паче от желающего почтить нашу честь и чин… Нельзя ль учинить почин, Иван Андреич?
— Да это угощать хочет новый товарищ — Алексей Балакирев… Тебя пожелал спервоначалу отыскать и почесть воздать…
— С нашим удовольствием… Чем служить можем, рады… И кружало недалече, ото двора сзади…
— Я хотел, батюшко Яков…
— Сысоич, родной… Мы не гневливы, тем паче в кружале… Бывайте счастливы… едем.
— Нужду имею, Яков Сысоич, в твоей науке.
— Ладно, ладно… Выставляй знай, примем тя в свои руки!.. С чаркою проходите несть скуки аз и буки, говорит даже умник наш Левонтий Бунин. Я зело желаю с тобою, капрал, спознаться, чтобы нам друзьями остаться.
263
Поклоны.
264
Пётр Иваныч Гордон. — Гордон Патрик (1635— 1699) — выходец из Шотландии, служил в шведской и польской армиях. В 1661 году был приглашён на службу в Россию. В 1676— 1678 годах участвовал в украинских походах, в 1687 и 1689 — в крымских походах, в 1696 году — в Азовском походе. Гордон — способный, честный, прекрасный организатор и инженер — дослужился до чина генерала и контр-адмирала.