Петр II

А Алексей Михайлович, заметив впечатление, произведённое на молодую девушку его словами, продолжал тем же задушевным тоном:

– Поверьте, княжна, что я глубоко сожалел о несчастии, постигшем вас, когда исчез князь Барятинский. Я совершенно случайно узнал, что он жив, и тотчас же поспешил сообщить это вам. Поверьте мне, что если б я был виновен в его исчезновении, я никогда бы не стал извещать вас, что он жив.

– Да, да, правда! – прошептала Анна. – Спасибо вам, князь, спасибо! Простите меня, что я так дурно думала о вас.

Едва заметная усмешка, словно тень, пробежала по лицу Долгорукого, но Анна не заметила этой усмешки и, занятая тревожившим её вопросом, быстро спросила:

– Но где же он? Где?

– Кто? Василий Матвеевич? – переспросил Долгорукий.

– Ну да, конечно!

– О, он недалеко отсюда.

– Но он здоров? здоров?..

Долгорукий печально покачал головой.

– Нет, княжна, он болен, – сказал он. – Я не стану обманывать вас.

Анна Васильевна вздрогнула всем телом и пошатнулась. Она почувствовала, как смертельный холод проник в её сердце, как кровь точно заледенела в жилах, перед глазами замелькали кровавые точки. Ещё минута, – и она бы лишилась чувств. И только страшным усилием воли ей удалось побороть слабость, внезапно охватившую её.

– Что с ним? – едва смогла она прошептать дрожащим, прерывающимся голосом. – Что с ним такое? Ради Бога, скажите скорей!

– Успокойтесь, княжна! Кажется, ничего опасного нет.

– Но где он? Где он?

– Тут недалеко, за Крестовской заставой, на одной мельнице.

– Как он туда попал?

Долгорукий улыбнулся.

– Ну уж этого, простите, Анна Васильевна, я вам сказать не могу, я и сам не знаю.

– Но как же вы узнали?

– Совершенно случайно. На этой мельнице служит в засыпках наш оброчный холоп. Он был здесь и рассказывал в людской, как он со стариком мельником поднял на Троицкой дороге какого-то больного Преображенского офицера. Гараська передал этот рассказ мне. Я заинтересовался, поехал на эту мельницу и убедился, что этот офицер не кто иной, как ваш жених.

– Но как же вы не привезли его сюда?

– Простите, княжна, – мягко заметил Долгорукий. – Я не мог этого сделать уж хотя бы по одному тому, что, привези я его сюда, пошли бы непременные толки, что я виноват в его болезни.

– Но как вы его нашли? Чем он был болен?

– Он был тогда в беспамятстве; а чем он болен, – не умею вам сказать.

– Но теперь… теперь, – с замиранием сердца спросила Анна, – ему наверное лучше?

– Кажется, лучше.

Молодая девушка на минуту задумалась, опустив голову на грудь, потом быстро сказала:

– Князь, я буду вас просить… исполните, ради Бога мою просьбу…

– Всё, что угодно, княжна! Приказывайте, – я всё исполню.

– Вы говорите, что эта мельница недалеко отсюда?

– Близёхонько. Всего версты четыре за Крестовской заставой, не доезжая Алексеевского.

– Так вот что, князь… – Молодая девушка на минуту смутилась, замолчала, но потом точно собралась с духом и твёрдо сказала: – Отвезите меня на эту мельницу, я хочу, непременно хочу видеть тотчас же Васю!..

Долгорукий даже растерялся от неожиданности этого предложения. Он и предполагать не мог, чтоб она сама так легко пошла в расставленную ей западню. Хотя он и наводил её на мысль об этой поездке, но ему казалось, что ему долго придётся уговаривать молодую девушку и что она не так-то легко попадётся в ловушку.

Но она сама шла навстречу его тайным желаниям, и Алексея Михайловича охватила такая неудержимая радость, что ему стоило громадных усилии сдержаться и не выдать себя.

– С большим удовольствием! – воскликнул он, – Я ваш покорный слуга, княжна, и сделаю всё, что вы прикажете!

И точно боясь, что молодая девушка может раздумать, он торопливо подошёл к двери и кликнул Герасима. Тот не замедлил явиться.

– Гараська! Беги сейчас на конюшню, – приказал ему Долгорукий, – и вели кучеру заложить в маленькие санки Булата!

– Сейчас, ваше сиятельство.

Гараська стрелой помчался на двор.

Всё благоприятствовало Алексею Михайловичу в этот вечер. Лошадь через несколько минут уже била ногами мёрзлый снег у ворот дома. Княжна Анна не раздумала и совершенно спокойно уселась в маленькие санки, вся охваченная страстным желанием поскорее увидать своего ненаглядного Васю, даже не замечая, что они едут без кучера и что вожжи взял в руки сам Алексей Михайлович.

Да и раздумывать было уже поздно.

Долгорукий натянул вожжи, и горячая лошадь, подхватив лёгкие санки, помчала их стрелой, обдавая седоков снежной пылью. Не прошло и получасу, как взмыленная лошадь уже остановилась у ворот Тихоновской мельницы.

Алексей Михайлович выскочил из саней и забарабанил в ворота. Громкий стук пробудил всю окрестность и гулким эхом отозвался где-то вдали. На этот раз ему отворили не так скоро, как в первый приезд. Он принимался стучать раза три, пока наконец за забором не скрипнула дверь, и не послышался голос Никитки:

– Кто ещё там? Кого нелёгкая принесла?

– Отвори, Никита, это я, Долгорукий! – отозвался Алексей Михайлович.

– Сейчас, ваше сиятельство! – воскликнул Никитка, и вслед за тем до слуха Долгорукого донёсся скрип промёрзлого снега под его торопливыми шагами. Загремел тяжёлый замок, звякнул запор, и ворота распахнулись.

– Пожалуйте, ваше сиятельство! – возгласил Никитка. – Простите, Христа ради, что фонарь не захватил; больно уж поторопился.

Долгорукий схватил его за руку и; почти пригнувшись к его лицу, прошептал:

– Говори тише. Я не один. Старик здесь?

– Нетути. Завтра хозяйку ждём, так я его сплавил.

– А несчастненький где?

– В его каморке, под замком. Дрыхнет, поди, без задних ног.

– Ну ладно, – прошептал Алексей Михайлович и потом сказал громко: – Ну вот что, братец: ты бы за фонарём сходил. Тут у вас темень непроглядная, того и гляди, голову сломишь.

– Сейчас, батюшка князь!

И Никитка со всех ног бросился назад на мельницу, а через минуту вернулся с закопчённым фонарём, сквозь тусклые стёкла которого едва пробивались слабые лучи света.

– Пожалуйте, княжна! – обратился Долгорукий к Анне, помогая ей вылезти из саней.