Страница 49 из 51
Но дело было не только персонально в Павле и в его правах. С его восшествием на престол Н. И. Панин рассчитывал многое переменить в государственном устройстве России.
Один из образованнейших и политически опытных людей своего круга, человек твердых и независимых убеждений, воспитанный, как и другие представители русской знати той эпохи, на идеалах европейского Просвещения, Н. И. Панин 12 лет провел русским посланником в Стокгольме и проникся принципами шведской конституционной системы, урезавшей парламентскими учреждениями абсолютную власть короля и давшей известные политические права сословиям, прежде всего дворянской аристократии. Зачатки конституционности по шведскому образцу он и собирался внедрить в России — с тем, чтобы со временем преобразовать самодержавие в «законную», основанную на представительных институтах монархию. К движению по этому пути призван был подтолкнуть и представленный Н. И. Паниным уже после воцарения Екатерины II проект «Императорского совета», ограничивавший с олигархических позиций некоторые прерогативы ее власти, но ею же в конце 1762 г. отвергнутый.
В итоге дворцового переворота 1762 г. был отвергнут и «павловский» проект Н. И. Панина в целом — в борьбе двух указанных выше группировок верх одержала «партия» Орловых, благодаря решительной поддержке которых Екатерина и была провозглашена императрицей. Н. И. Панину пришлось тогда смириться; поговаривали, однако, что Екатерина будто бы дала заверение в том, что после совершеннолетия Павла возьмет его в соправители.
Но куда как важнее, что в манифесте о восшествии на престол (т. е. еще при жизни Петра Федоровича) Екатерина объявила Павла «природным наследником престола Российского». И не в том дело, было ли это своего рода компромиссом, уступкой давлению Н. И. Панина и его сторонников или Екатерина и без того понимала, что уже по одной логике противоборства с мужем не могла поступить иначе, особенно в тех условиях, когда значительная часть русского общества хотела видеть в Павле естественного в будущем обладателя трона.
Парадокс, однако, заключался в том, что эта акция, как будто бы узаконивавшая наконец династические интересы Павла, сама по себе была нелигитимна, ибо возведение Екатерины в императорский сан являлось не чем иным, как узурпацией его коренных прав на престол. И для Павла эта коллизия ничего хорошего в дальнейшем не сулила.
После переворота Н. И. Панин оставался при Екатерине II одним из главных советников, в 1767 г. был возведен в графское достоинство, в 1763 г. поставлен во главе Коллегии иностранных дел, до 1781 г. направлял дипломатическую деятельность двора. Пользуясь расположением императрицы и будучи ее единомышленником во многих государственных делах, Н. И. Панин тем не менее в том, что касалось Павла, придерживался своих собственных взглядов.
Стремясь прежде всего дать великому князю достойное его сана и соответствующее европейским стандартам образование, Н. И. Панин привлек лучших учителей, обучавших его достаточно разнообразному по тем временам набору дисциплин — арифметике, геометрии, физике, географии, истории, словесности, воинскому искусству, государствоведению, иностранным языкам, рисованию, танцам и др. В круг чтения Павла входили книги французских энциклопедистов — Вольтера, Монтескье, Дидро, Гельвеция, Деламбера, и вообще его начитанность в зарубежной и русской литературе, античной классике была весьма обширна. Религиозное воспитание великого князя было возложено на ученого иеромонаха, впоследствии знаменитого проповедника митрополита Платона.
Среди привлеченных Н. И. Паниным учителей, пожалуй, наиболее яркой и привлекательной фигурой был преподаватель математики С. А. Порошин — молодой офицер и литератор, человек обширной учености и высоких душевных достоинств, поклонник просветительской философии и передовых педагогических воззрений эпохи. Порошин души не чаял в своем воспитаннике, не разлучался с ним целыми днями и стремился привить ему гуманные, нравственные принципы и расширить умственный кругозор, не ограничиваясь только математическими науками.
С сентября 1764-го, весь 1765-й и отчасти в 1766 г. Порошин вел дневник, где со множеством колоритных подробностей изо дня в день фиксировал все, что происходило с великим князем, — его быт, поступки, времяпрепровождение, учебные занятия, свои беседы с ним, его характерные словечки и т. д. В дневнике вместе с тем содержались ценнейшие сведения о «домашней» жизни окружения Екатерины II, записи разговоров виднейших сановников на животрепещущие политические и «дворцовые» темы, которые они, не стесняясь, вели за столом юного великого князя. Записывал он в дневнике и их занимательные рассказы о мало кому тогда еще известных перипетиях истории прежних царствований — от Петра I до Екатерины II. Словом, дневник Порошина — уникальный для своего времени по содержанию и литературным достоинствам мемуарный памятник, «как в зеркале» отобразивший, по характеристике П. И. Бартенева, «историческую картину нашего двора и петербургского общества» 60-х гг. XVIII в. да и более раннего времени. Но благодаря своим достоверным и непосредственным записям он дает и драгоценную возможность постичь внутренний мир и личность Павла в детские годы.
Со страниц дневника Павел предстает живым, не по летам развитым, вдумчивым, находчивым, метким на слово, по-своему обаятельным ребенком, подверженным, правда, быстрой смене настроения, повышенной впечатлительности, но отходчивым, добрым и доверчивым. Конечно, ему не было чуждо ощущение своей исключительности, обусловленное всем строем жизни и воспитания великого князя, из чего проистекали черты капризности, нетерпеливости, своенравия и т. д. Но при этом никаких отклонений от нормы, никакой психической неполноценности (на чем так настаивали позднейшие хулители Павла I, искавшие уже в его детстве признаки безумия) не наблюдалось. Глубоко прав был в этом отношении Е. С. Шумигорский, предостерегавший в начале XX в. биографов Павла от такого пристрастного использования дневника Порошина: «В словах и действиях 10-летнего мальчика нельзя искать объяснения всей жизни императора и ставить ему в строку каждое лыко в известном направлении».