Богомолец

Отец везет завещание мамы. «Ожидая ежедневно всеобщего предела к отходу в вечность, — сказано в нем, — будучи в здравом своем уме, твердой памяти, прошу братьев и сестер своих не препятствовать сыну Александру в выполнении моей предсмертной воли — передаче во владение бедным крестьянам причитающейся лично мне по разделу наследства земли».

Вот он вырастет и обязательно поможет бедным!

В утренней дымке, наконец, показался Нежин со своими мостами через Остер, соборами и монастырями. Двое осиротевших людей вернулись на родину.

Через сутки в толстой книге особо секретных бумаг Нежинского жандармского управления прибавилась новая запись — о «прибытии врача Богомольца с сыном Александром из мест каторги» и их «злостном намерении поделить землю покойной жены и матери между крестьянами».

Не успев отдохнуть после тяжелого путешествия, Сашко слег с воспалением легких. После болезни, в начале июня, отец, опасавшийся, как бы у мальчика не развился туберкулез, увез его на полтора месяца в Ялту.

Остаток лета прошел в Нежине. Гурьбой мальчишек, сбегавшихся Во двор к Богомольцам со всех Мегерок, верховодил Сашко. В этом обществе он завел свои непоколебимые законы равенства и братства: никто никого не смел обижать и обманывать.

Игра в индейцев сменялась хождением на ходулях, греблей, походами в лес.

К осени на маленьком письменном столе появились тетради, пенал и остро отточенные карандаши. В шкафу висели отутюженные длинные суконные брюки и форменная курточка гимназиста. В первом классе гимназии Саша так и не учился — ездил на Кару. Теперь слабого мальчика опять подстерегла болезнь: четыре месяца в доме говорили шепотом, вздыхали. Во второй класс Сашко пошел только зимой.

В Нежинской гимназии много еще оставалось от «лицея для благородных дворян князя Безбородки», открытого в 1819 году. По-прежнему гимназисты называли спальные «музеями», служителей — «ликторами», а столы для сорванцов и ослушников «черными». По-прежнему здесь строго соблюдались «чужеземные дни», когда учащимся друг к другу и к наставникам надлежало обращаться на французском или немецком языках.

Саше в гимназии все кажется значительным, исполненным какого-то большого и многообещающего смысла. Ему уже знакомо первое трепетное чувство жажды познания, раскрытия неисчислимых загадок природы. Учитель А. Б. Семирядов как-то записал: «Мне очень нравится дотошная любознательность, по-взрослому серьезные реплики и медленная, всегда обдуманная речь, понятливость, исполнительность, трудолюбие и скромность одного гимназиста. Но он не всегда в ладах с наукой. Видно, не может заставить себя зубрить все подряд. Такой в книжного мальчика не превратится, я в этом уверен. Вчера я видел, как этот сын местного врача Богомольца больше часа провел один в лицейской картинной галерее, возле полотен Поля Веронезе, Теньера и фон Остеда. И все это уживается рядом с обычными мальчишескими шалостями…»

И, конечно, сверстники оценили бы и ловкость Сашка и его верность в дружбе. Но летом 1894 года, только через восемь лет после возвращения из ссылки, Александру Михайловичу с большим трудом удалось получить должность земского врача. Оставить сына, и без того лишенного материнской заботы, совсем без присмотра Александр Михайлович не захотел. К тому же мальчику вреден сырой климат Нежина. Он просит брата Михаила принять сына в свою семью, недавно обосновавшуюся в Кишиневе.

На одной из тенистых улиц Кишинева в глубине двора стоит длинное двухэтажное здание с башнями на углах. Это первая мужская гимназия. 2 сентября 1894 года в классную комнату с табличкой «3-А класс» инспектор привел слегка сутулого подростка.

— Познакомьтесь с новым товарищем — Александром Богомольцем!

Учился Саша легко. Исключительная память, начитанность, умение рассуждать тотчас же выделили новичка из массы сверстников. На выполнение домашних заданий Сашко тратит минуты, в то время как двоюродные брат и сестра просиживают над книгами часами.

Одно досаждало — частые и длительные простуды. Иногда тетка, заметив болезненную бледность подростка, оставляла его дома.

В первый раз после трехдневного отсутствия Саши на занятиях в класс пришел сам директор гимназии.

— Богомолец, почему не были в гимназии?

— Утомился и отдыхал.

Директор возмутился:

— Отдыхал?!

Вызвали Михаила Михайловича. Он объяснил, что племянник очень слаб, подвержен простудам, ему нельзя переутомляться — может вспыхнуть туберкулез.

— А соврать мальчик не может, — говорит Михаил Михайлович, — у него прямая, честная натура.

Провожая Богомольца, директор говорит уже другим тоном:

— Но нельзя же при всем классе. Так и остальные гимназисты станут устраивать себе передышки. — И впредь решил не задавать Саше рискованных вопросов в чьем-либо присутствии.

Из класса в класс Сашко переходит блестяще. Изредка появляются четверки и то не за незнание, а за «свои», слишком «оригинальные», мысли да после затяжных простуд. «Ученик IV класса Богомолец Александр обладает весьма большими способностями, — признает классный наставник, — но крайне болезненный; не мог вследствие большого количества пропущенных уроков занять по своим успехам то место, которое должно было бы принадлежать ему по праву».

Саша жадно впитывает все, что может дать гимназия. К сожалению, любознательному мальчику она дает немного. Помогают книги. Читает он с жадностью, со страстью.

В семье Михаила Михайловича и взрослые и дети живо интересуются книжными новинками, и вечерами здесь принято поочередно читать вслух особенно понравившиеся отрывки или пересказывать прочитанное. Все любят слушать Сашка; никто лучше его не умеет рассказать о любимых героях.

Герои, которым юный Богомолец подражает, время от времени меняются. То это Робинзон Крузо с его смелостью, находчивостью, трудолюбием, то отважный Руслан, то преданный делу народа Сусанин.

Есть у него заветный томик. На письменном столе лежит дешевое издание «Кобзаря»; на скромном полотняном переплете — украинский орнамент: голубые, как глаза у Сашка, васильки. В книге — несколько засушенных карийских цветочков на память о покойной матери. Часто Саша подолгу глядит затуманенными глазами на «Кобзарь», а устав, любит склонить на него голову. Может, в этот миг ему кажется, что книга еще сохранила тепло прикасавшейся к ней материнской руки?

Давно уже для Сашка и его друзей соревнование на быстроту езды на велосипеде потеряло интерес. В этом Богомолец — вне конкуренции. Не заняться ли ездой «на тихий ход»? У Сашка и это получается лучше всех. Установит под углом руль старого дорожного английского велосипеда и попеременно нажимает педали. Машина дрожит, качается, дергается, но час-другой — ни с места! А вот братья Левчановские, как ни стараются, через десять-двадцать минут валятся.

Как разобраться в пареньке — болезненном, хилом и, несмотря на это, упорно преодолевающем физическую слабость?

На трек детей не пускают. Гимназистам доступны только заборные щели. Но и отсюда хорошо видно, как тренируются настоящие спортсмены. А что, если рискнуть?

Разогнавшись, Богомолец пролетает мимо шлагбаума у въезда на трек и вливается в поток тяжело дышащих велосипедистов. Первый круг он несется позади. Еще один, и еще круг… Что это? Впереди — никого! Где же взрослые? Сашка от них отделяет без малого половина круга! Только теперь он слышит восторженный рев с забора и аплодисменты с трибун.

У шлагбаума Саша соскакивает с машины, прислоняется к столбу и закрывает глаза.

Неожиданно на плечо подростка опускается чья-то тяжелая рука. Сторож? Нет! Перед ним стоит рыжеволосый, светлобровый, синеглазый, длиннорукий, с головой, уходящей в плечи… Ба! Да это же Уточкин! Человек звериной ловкости, силы и находчивости, самый страстный спортсмен в мире, перепробовавший почти все виды спорта, но по достижении в каждом из них наивысшего совершенства тотчас переходящий к новому! И вот этот неоднократный завоеватель «гранд-призов», король велосипеда стоит перед Сашком Богомольцем и, заикаясь, говорит: