Киров

Заложили новые скважины. Одна из них — № 5 — зафонтанировала. С тех пор бухта поражала щедрыми дарами. Там, где ожидали нефть с пятого горизонта, она била со второго. Там, где надеялись на десять-двенадцать тонн в сутки, шло в три-четыре раза больше. Образцовый промысел вступил в строй, давая почти десятую часть всей бакинской добычи.

Промыслу в бухте присвоили имя Ильича.

А реконструкция ширилась, охватывая все новые отрасли и звенья производства, в том числе нефтепереработку, усовершенствованию которой отдавал много труда Матвей Алкунович Капелюшников, будущий член-корреспондент Академии наук СССР. Киров, как и Орджоникидзе, очень ценил этого ученого и, живя уже в Ленинграде, не переставал интересоваться его исследованиями, изобретениями, всегда передавая при случае привет и добрые пожелания. Впоследствии на весь мир прославился изобретенный Капелюшниковым турбобур для проходки скважин. В начале двадцатых годов при участии этого ученого, восстанавливая и обновляя старые нефтеперегонные предприятия, сооружали первые в Советском Союзе крекинг-заводы: они давали высококачественный бензин, без которого немыслимо было развитие авиации.

Крепла также собственная машиностроительная и ремонтно-механическая база. Промысловые мастерские, оснащенные новой техникой, превратились в заводы — имени Дзержинского, имени Фрунзе, «Бакинский рабочий». Машиностроительный завод имени лейтенанта Шмидта расширили настолько, что он изменился до неузнаваемости. Электрификация производства вытесняла невыгодные паровые двигатели, нефтяные моторы.

К концу 1924 года, на год раньше намеченного срока, подавляющее большинство бакинских предприятий оснастили передовой техникой. Нефтяная промышленность Азербайджана реконструировалась быстрее, чем другие отрасли народного хозяйства страны. По выражению Кирова, совершалась подлинная техническая революция. Она позволила в 1927 году перешагнуть довоенный объем производства, перешагнуть на таком высоком техническом уровне, что вскоре бакинские нефтяники одержали блестящую победу — они выполнили первую пятилетку за два с половиной года.

Среди бакинских рабочих при царизме преобладали русские, армяне и выходцы из Ирана. Ни те, ни другие, ни третьи, естественно, не имели корней в азербайджанской деревне. Поэтому революционные бури, охватывавшие Баку, почти не задевали крестьян. До самой революции они оставались крепостными беков и ханов. В некоторых местах господствовал феодальный уклад жизни с унизительнейшими законами и обычаями, превращавшими простого труженика в полураба.

После советизации Азербайджана крестьяне, отсталые, темные, отнюдь не сразу избавились от вековечной запуганности. Бедняки успели убедиться в справедливости новой власти, но не верили в прочность ее, и, хотя им дали землю, боялись переступить межу своих наделов. Опасения усиливались тем, что прежние хозяева, феодалы, сидели в своих имениях, распространяя слухи, будто пролетарскую власть скоро свергнут.

Киров с ленинской решимостью призывал покончить с беко-ханским строем. Феодалов выгнали. Их скот, дома, сельскохозяйственный инвентарь полностью передали трудовым крестьянам. Они почувствовали себя единственными хозяевами земли.

Много занимался Сергей Миронович западными пограничными районами республики. С древних времен крестьяне Таузского и Казахского уездов пасли свои стада на горных пастбищах — эйлагах Армении. Там же, в Армении, рубили лес для себя. Крестьяне Закатальского уезда пахали землю, косили сено в Грузии. Дашнаки лишили азербайджанских крестьян их давних прав. Это было одной из главных причин азербайджанско-армянской вражды. Притесняло азербайджанцев и меньшевистское правительство Грузии. Теперь Киров вместе с Орджоникидзе улаживал споры.

Плодородной земли в Азербайджане не хватало. Выход подсказал Ленин. На юго-востоке республики, в Куринской низменности, раскинулись Муганская, Мильская, Ширванская степи. Там властвовала засуха. Дождей выпадало мало, речушки и ручьи, стекавшие с гор, в знойную пору иссякали, не достигая Куры. Сероземы и солончаки были бесплодны, росли только полынь, солянка, верблюжья трава. В низовьях Куры и Аракса кое-где пестрели заросли тургаев — сырых лесов, камыша и рогоза, а на болотах рос лишь каспийский лотос. Владимир Ильич советовал орошать земли полупустыни, осушать болота.

Киров двинул на Мугань тысячи людей — рабочих и крестьян, мелиораторов и гидротехников, агрономов и строителей. Советское правительство выделило значительные средства, включая золотую валюту, а также лес, металл. Возникла одна из крупнейших строек страны.

Стройка располагала большим парком землечерпалок и других машин, в том числе таких, о которых раньше и представления не имели в Азербайджане. Между Баку и Муганью курсировали самолеты. Развернулось и орошение в Мильской, Ширванской степях. Уже в 1923 году началось заселение степных земель. К новому местожительству первые поселенцы ехали по грунтовым дорогам, заблаговременно проложенным на Мугани. В труднейших условиях сооружалась и железная дорога Баку—Джульфа, которая, по выражению Кирова, врезалась в самые дебри степей.

Осваивая новые земли, целину, внедряли технические культуры, особенно необходимые стране. Ленин, постоянно следивший за оросительными работами в Азербайджане, советовал развивать хлопководство. Киров призывал: «Лицом к хлопку». Чем тратить на него валюту, лучше самим выращивать, а за границей покупать машины. Хлопковые посевы ширились. Одна тысяча десятин в 1922 году — семьдесят тысяч в 1924 году. Сергей Миронович настаивал, чтобы темпы не сбавляли, и тогда республика достигнет невиданных успехов.

Благодаря прочным основам хлопководства, заложенным при Кирове, Азербайджан стал впоследствии второй хлопковой базой Советского Союза.

Сельскохозяйственная техника была очень бедна. Главным орудием земледельца оставался хыш — деревянная соха.

— Местами мы достигли кое-чего, например электрифицировали села, но, к сожалению, наше крестьянство не перешагнуло еще через те орудия, которыми ковыряло землю еще при святом Владимире, — говорил Сергей Миронович, не уставая напоминать, что с этим злом долго не покончить, если засиживаться на чужом иждивении.

Всюду создавали хотя и мелкие, но специализированные предприятия, поставлявшие деревне металлический инвентарь. Из Центральной России в Азербайджан перебросили станки и инструмент крупного завода сельскохозяйственных орудий.

Тракторы раньше всех в стране получил Азербайджан. Первую партию их, купленную за границей с разрешения Ленина, отдали Мугани. Вскоре не было такого уезда, где бы они не применялись. Не всем это нравилось. Рутинеры причитали: скачок от хыша к трактору не по силам азербайджанцу, а посему слишком сложен, хлопотен. Киров однажды сказал в докладе:

— У нас имеются агрономы, чуть не профессора, которые говорят, что с тракторами успеха не будет, что буйвол гораздо лучше, что у буйвола ноги хорошие и что буйвол очень хорошее и смирное животное, очень симпатичное, такое, которое можно использовать во всех направлениях…

Послышался дружный смех.

— Это, товарищи, не смешно! — воскликнул Сергей Миронович, потребовав пристального внимания к технике, заменяющей каторжный хыш.

Бедой азербайджанских полей была саранча. Она уничтожала подчас посевы целых уездов. Всюду создавали агрономические станции, крестьян учили обнаруживать площади, зараженные кубышками, истреблять вредителей. Уничтожение саранчи Киров считал подлинным фронтом. Когда она приближалась, партийная организация республики поднимала в бой тысячи людей. Киров говорил в 1923 году:

— Опасность надвигающейся беды настолько серьезна, что требуется массовое напряжение сил и энергии, массовый подъем всех рабочих и крестьян… Этому фронту все органы, как в центре, так и на местах, должны уделить максимум внимания.

Через год в бой шли уже не по старинке, а вооруженные химией.

— Вы знаете, что если в России сельское хозяйство на восемьдесят процентов зависит от настроения Ильи-пророка, то здесь, в Азербайджане, сельское хозяйство зависит на все сто процентов, пожалуй, в наиболее плодородных районах от той проклятой козявки, которая называется саранчой… Скажу только одно, что за все время существования советской власти мы за этой саранчой гонялись нисколько не с меньшей энергией, чем за Колчаком, Деникиным… Достижения были большие, и все-таки целиком и полностью овладеть этой стороной дела мы никак не могли. Только в этом году, и это надо отнести в заслугу нам всем, мы как будто бы вышли на настоящую дорогу. Мы уже подходим к саранчовому фронту, вы меня простите, не по-азиатски, с метлой, огнем, мечом и дубинкой, а уж с химией, что называется, дело ставим на научную ногу… И тут, боюсь, не к ночи будь сказано, дело у нас в этом году идет как будто бы хорошо.