Киров

Советское правительство, по-прежнему желая наладить с Грузией добрососедские отношения, заключило с ней мирный договор. По этому договору, подписанному 7 мая, Грузия обязалась разоружить все находящиеся на ее территории воинские части и политические группировки, враждебные Российской Федерации. Кроме того, Грузия обязалась освободить из тюрем всех, кто арестован за приверженность к Советской России, а также легализовать коммунистическую партию.

Однако Жордания и компания его никак не хотели честно выполнять мирный договор.

Бывший первый секретарь советского полпредства Андрей Алексеевич Андреев вспоминал впоследствии, что Кирова окружили сыщиками, провокаторами. Куда бы он ни поехал на своей краснофлагой автомашине — кстати, самой лучшей в городе, — за ним всюду следили. Сотрудников полпредства и торговой миссии без всяких оснований арестовывали, дипломатических курьеров пытались обыскивать. Почти всех, в том числе советских подданных, посещавших полпредство или торговую миссию, задерживали, бросали в каталажки, высылали из Грузии.

Среди множества других арестовали приват-до-цента, закупавшего в Тифлисе пробирки, колбы и тому подобное стекло для лабораторий Владикавказского политехникума. Арестовали кустаря, и лишь потому, что он взялся сделать знамя для советской торговой миссии. А когда знамя все-таки было сделано, меньшевистская жандармерия, именовавшаяся почему-то гвардией, вздумала снять его — впрочем, совершенно безуспешно.

Еще хуже было то, что, грубо нарушая мирный договор, грузинское правительство не только ни в чем не препятствовало белогвардейцам, но всесторонне поддерживало их. Тифлис стал гнездом контрреволюционных банд, получавших военную помощь от правительства Жордания. Пароходы с белогвардейцами, а также с нефтепродуктами и различными военными грузами шли из грузинских портов в Крым, к Врангелю.

Всех нежелательных, всех, кто выражал хотя бы малейшую симпатию к Советской России, меньшевистские власти под предлогом разгрузки городов высылали в Крым, обрекая ни в чем не виновных людей на белогвардейскую расправу.

Обязательство о легализации компартии Жордания и его правительство словно не давали. Коммунистов всячески преследовали. Ими заполнили и Метехский замок в Тифлисе, и тюрьмы всех городов, и административные здания, превращенные в казематы. Без всякого повода были разогнаны большевистские комитеты, закрыты их газеты, причем в тюрьму засадили не только литературных, но и технических сотрудников редакций.

Киров был настойчивым защитником советско-грузинского договора. Нарушения договора, явные и тайные, где бы ни происходили они, не ускользали от него. Он работал под непосредственным руководством Ленина, систематически получал указания от наркома иностранных дел Георгия Васильевича Чичерина. Кирову помогал народ Грузии. Благодаря этому и партийному да и журналистскому опыту Сергею Мироновичу не понадобилось долго овладевать искусством дипломатии. В нотах и при встречах он загонял в тупик меньшевистских деятелей своей осведомленностью, объективностью, вынуждая грузинское правительство отрекаться от собственных незаконных решений, отменять нелепые приказы, выставлять себя в смешном свете.

20 августа Киров писал Владимиру Ильичу:

«Ваши предвидения о моей работе здесь подтверждаются блестяще и на каждом шагу. О том положении, в котором оказалось здесь наше представительство, Вам Чичерин, вероятно, сообщал.

Достаточно сказать, что до сих пор не изжиты еще самые уродливые формы проявления к нам совершенно своеобразного внимания со стороны агентов Грузинского правительства. Эта невероятная «бдительность» привела к тому, что даже такие невинные органы наши, как представительство Наркомвнешторга, оказались не в состоянии вести какую бы то ни было работу; всякий, выходящий из помещения представителя Наркомвнешторга, подвергался задержанию или аресту, или высылке за пределы Грузии. Все мои дипломатические шаги, предпринятые к устранению этого, ни к чему не привели, и я вынужден был заявить категорически Грузинскому правительству, что мы должны будем поставить Грузинское представительство в Москве в такое же точно положение, в каком находимся мы здесь. И только после этого стало замечаться несколько иное отношение к нам. Много содействовало такому действию Грузинского правительства по отношению к нам развитие операций Врангеля. Каждый успех Врангеля вселял здесь большие надежды, и это чувствовалось во всем. Совершенно иное настроение замечается теперь, когда мы так блестяще громим поляков…

Подробно о ходе своих работ здесь я сообщаю Чичерину и сейчас у Вас не буду отнимать время. Скажу только, что, как и следовало ожидать, пункт нашего договора, предусматривающий легальное существование коммунистической партии, оказался не по зубам здешним меньшевикам. Организованные в высшей степени прочно, грузинские меньшевики, освободив заключенных коммунистов и дав возможность остальным объявиться, немедленно предприняли широкие репрессии в отношении партии коммунистов… Тем не менее местные товарищи делают все к тому, чтобы так или иначе продолжить свое легальное существование и ни в коем случае не забираться в подполье».

Через десять дней Сергей Миронович сообщал Ленину:

«Здесь особых новостей нет. Грузинское правительство по-прежнему стоит в раздумье, не зная, куда ему совершенно определенно качнуться, — к нам или к Антанте».

Не зная, куда качнуться, меньшевики, по выражению Кирова, больше склонны были смотреть в Крым, к Врангелю, наемнику Антанты, чем в Москву, и лицемерили. Сергей Миронович извещал о том Чичерина:

«Все представители Грузинского правительства при каждой встрече неизбежно задают один и тот же вопрос: неужели я и мое правительство серьезно думают, что Грузия может стать на сторону борющихся с нами сил? И каждый раз получают от меня один и тот же ответ, в котором я указываю, что нашему правительству и рабочим России даже самые красноречивые словесные заверения мало необходимы. Нам нужны совершенно реальные факты, на которых мы будем основывать свое отношение к нашим соседям. Этот принцип нашей политики мы проводим неизменно, и было достаточно времени для всех, чтобы убедиться в этом».

Некоторые грузинские коммунисты не понимали, как это РСФСР признала клику Жордания. В центре же, в Москве, подчас превратно истолковывали это непонимание, в связи с чем Сергей Миронович писал Чичерину:

«Вы совершенно правильно отмечаете сложное положение, создавшееся здесь. Однако не могу не отметить, что Ваше предположение относительно существования глубокого противоречия между стремлениями революционно настроенных местных товарищей и политикой центра не совсем правильно. Необходимо отметить, что действительно факт заключения договора произвел на местных товарищей весьма отрицательное впечатление. Тем не менее большинство из ответственных работников по моем приезде сюда скоро усвоило нашу точку зрения и вполне согласилось с повелительными моментами окружающей объективной обстановки».

Хотя суть работы советского полпреда была известна лишь узкому кругу людей, население Грузии видело в Кирове искреннего друга. К нему обращались за помощью, когда невмоготу было сносить меньшевистский гнет.

В Южной Осетии, одной из областей Грузии, крестьяне восстали — меньшевики притесняли их так же, как в прошлом царские чиновники. Образовался Ревком, председателем его избрали Абаева. Это был тот учитель и общественный деятель, статью которого о Коста Хетагурове некогда напечатал Киров в «Тереке»: Абаев в 1918 году стал коммунистом.

Повстанцы прогнали притеснителей, но долго продержаться у власти не смогли — Жордания понаслал карательные отряды. В расправах участвовал начальник меньшевистской гвардии-жандармерии Джугели. Свои похождения громилы он запечатлел в дневнике:

«12 июня. Теперь ночь. И всюду видны огни!.. Это горят дома повстанцев…

13 июня. Я со спокойной душой и с чистой совестью смотрю на пепелища и клубы дыма.

14 июня. Горят огни. Дома горят!.. Осетины бегут и бегут. Бегут в горы, на снеговые горы. И там им будет холодно. Очень холодно!»