Страница 6 из 10
Вернувшись на берег, она подняла туфли и босиком пошла вдоль воды. Скоро увидела впереди знакомую мужскую фигуру.
– Иван Ильич! – Она помахала рукой. – Подождите!
Старик обернулся. Ускорив шаг, Полина догнала Мохначева и, запыхавшись, спросила:
– Можно я с вами?
– Буду счастлив. – Он тронул ее за локоть. – Я здесь каждый день гуляю. Километров пять по берегу прохожу. Зато с каким аппетитом иду на обед!
– Я тоже хочу пять.
– Кто мешает? Хотите, будем вместе гулять? Со всех сторон хорошо: поговорить можно, и с точки зрения безопасности. Я хоть и старик, в случае чего отпор дать смогу.
– Здесь опасно? – поинтересовалась Полина.
– Нисколько. – Мохначев улыбнулся. – Это я так… Страху нагнать, чтобы не передумали.
Они шли вдоль кромки воды. На берег накатывали волны, всякий раз меняя очертания мокрых пятен на камнях и буром песке. Глядя под ноги, Иван Ильич задумчиво покачал головой.
– До чего дело дошло…
– Вы снова про ограбление? – спросила Полина. – Неужели такого никогда не бывало?
– Конечно, бывало. Но не так варварски… – Он вскинул руки. – Убить двоих человек! Они бы этим варнакам и так все отдали, пригрози им оружием. Зачем же было их убивать?
– Варнаки… Слово колоритное.
Иван Ильич внимательно посмотрел на Полину.
– В Сибири и Забайкалье так испокон веку называли убийц и грабителей. – Он тяжело вздохнул. – Многострадальная она, Сибирь наша матушка. Сколько лет сюда со всей России подонков и преступников отсылали. Оттого и жизнь здесь суровая. В каждом доме – ружье, во дворе цепной пес, и ставни на железных болтах. Впрочем, – он еще раз вздохнул, – все мы не без греха.
– В каком это смысле? – поинтересовалась Полина.
– Каждый второй сибиряк – потомок каторжанина или ссыльного. Остальные – из переселенцев или эвакуированных в годы войны.
– А вы? Ваши предки тоже из каторжан?
– Мои-то из казаков, – Иван Ильич оживился и ухватился за любимую тему: – Раньше ведь как… Целые деревни казачьими были, выселками их называли. К примеру, сбежит с каторги каторжанин, жандармы его ловят. А были еще казаки-добровольцы, которым, если поймают, за каждого беглого по десять рублей выдавали.
– Всего-то десять? – удивилась Полина.
– Ну, это когда было… Тогда корова стоила четыре рубля, максимум четыре с полтиной.
– Как же их ловили? Тайга-то большая.
– Очень просто. Как только сбежит кто-то с каторги, оттуда сразу передают. А ведь бегут все на запад. На восток никто не бежит. С севера Байкал не обойдешь, значит, только югом. Двести пятьдесят – триста километров пешком по тайге. Беглый-то не знает, а местный знает, где удобней пройти. Ловили их, как куропаток. Он же не пойдет в дурнину, он пойдет, где удобней. А там его уже казаки поджидают. – Старик удовлетворенно вздохнул. – Десять рублей как минимум давали за каждого.
– Откуда вы все это знаете?
– Дед рассказывал. Ему – его дед и отец.
– Значит, вы из тех казаков, которые беглых ловили?
– А что в этом плохого? Почтенное занятие, не хуже любого другого.
Прибрежная полоса резко сузилась, кромка леса подступила к самой воде. Там, на береговой луговине, стреноженная лошадь щипала траву. Завидев Мохначева, она затрясла гривой и подскоком заторопилась к нему.
– Иди сюда… Иди чего дам… – Иван Ильич достал из кармана салфетку, в которую были завернуты кубики сахара, выложил их на ладонь и протянул лошади.
Та, вытянув шею, осторожно взяла сахар губами.
– Идемте обратно, – сказал Мохначев. – Это конечный пункт нашего путешествия. – Он указал на серый забор. – Дальше – подсобные хозяйства и очистные сооружения.
Они зашагали назад.
– На чем мы остановились? – спросил Иван Ильич.
– На том, что охота на каторжан – занятие не хуже других.
– Точно.
– В здешних местах много приисков?
– Приисков здесь – пруд пруди. Артели частные тоже есть. Золото добывать – дело нехитрое. В артелях мужики моют золото самым простым, дедовским способом. Нужны только лоток, кайло да лопата. Еще кусок сита (породу просеивать) и метра два коврика…
Полина улыбнулась:
– Вы так говорите, как будто занимались этим всю жизнь.
На что Мохначев ответил:
– Деду пару раз помогал. Только ему не очень везло. А вот я однажды самородок нашел.
– Большой? – оживилась Полина.
– Маленький. Дед мне за него мороженое купил, когда в город поехали.
– А на приисках?
– Что? – Старик не понял вопроса.
– Так же моют?
– Там посерьезней. Механизмы всякие, драги. Только работа не легче. Каторжный труд.
– Те люди, что работают там…
– Хотите спросить, не воруют ли? – догадался Иван Ильич и тут же ответил: – Воруют. Кто-то добывает, кто-то ворует, а кто-то выносит. В советские времена целая воровская индустрия на этом была построена.
– Неужели и тогда воровали?
– Еще как воровали! А потом через тайгу выносили. Говорю – целая индустрия. – Он остановился и повернулся к Байкалу. Закинул назад голову, набрал в легкие воздуха, выдохнул и улыбнулся. – Хорошо…
Полина вернула его к разговору:
– А как его выносили?
– Золото? – Старик зашагал дальше. – Для этого нужен насун.
– Несун?
– Насун. Их так называют.
– Ну…
– Парень должен быть крепким. Это во-первых… Во-вторых, перед походом его две-три недели откармливают, потому что идти ему по горам и тайге, где нет ни одного населенного пункта. И, что характерно, для каждого насуна изготавливался специальный кожаный пояс…
– Чтобы штаны не потерял по дороге? – пошутила Полина.
Старик улыбнулся.
– Нет, не для этого. Пояс типа патронташа из грубой и прочной кожи. Только карманы не как для патронов, а больше. Каждый по объему с четыре, а то и с восемь спичечных коробков. Смотря какой человек, сколько унесет, какие у него физические возможности. Затянут его туго поясом, чтобы из-под одежды не выделялось…
– А в кармашки сыпали золото? – догадалась Полина.
– Что же еще?.. – развел руками старик. – Рассказывают, некоторые по два, а то и по три пояса на себе выносили. А это килограмм двадцать – двадцать пять. Больше человеку не унести. У него же еще оружие, питание, нож и топор. Все вместе – порядка сорока пяти килограмм…
– И со всем этим грузом он шел по тайге?
– Километров триста, не меньше. Например, идет он от Закаменска через Хамар-Дабан, а выйти может в Тунке, в Слюдянке или в районе Байкальска.
– К вокзалу или к железнодорожной станции? – предположила Полина.
Мохначев весело рассмеялся:
– Не-е-ет… Они всегда выходят в определенных местах, где их встречают заказчики. Один раз выйдет сюда, в следующий раз в другое место.
– Не проще ли идти по одному и тому же маршруту?
– Не проще. Если кто-то обнаружит насунью тропу, два года будет его там караулить, пока не дождется, не убьет и не заберет себе золото. Насун ведь тоже не каждый раз тропит[8].
– И много их убивали?
– Много. На каждого насуна – человек по двадцать охотников.
– Та же история, что с каторжанами.
Иван Ильич усмехнулся:
– Не скажите… Насун, как правило, из местных и все вокруг знает. Он, когда идет, погоду выберет, чтобы туман стоял или дождь. И если он где-то след оставил, его тут же дождем смоет. Когда по скалам идет, старается не повредить мох. Мох же долго восстанавливается, два-три раза прошел по одному месту – все, уже тропа образуется. Солнце встало или луна – он затаится. Днем спит, а ночью идет. Насун, когда хочет костер зажечь, он часов шесть сучки собирает. И не в одном месте. С собой несет. Потом находит чистую площадку возле воды, костерок разведет, горячего поест, а потом все замоет, чтобы никаких следов не осталось. В тайге все видно. Если была палочка, куда она делась? Летать она не умеет. Даже если сгнила, все равно что-то останется. Нутро сгниет, кора-то останется. Не каждый из них доходил. Ну а который дойдет и золото донесет, считай, на всю жизнь обеспечен.
8
Прокладывает новую тропу.