Под небом Испании

Линия обороны шла от южных отрогов Гвадаррамских гор на юго-восток к западной и южной окраинам Мадрида и далее вдоль реки Харамы. На восточном берегу реки у высоты Пингарон закрепились мятежники. Противник имел под Мадридом четыре пехотные дивизии, которые объединялись в мадридский корпус.

Разведка установила, что в этом корпусе свыше пятидесяти тысяч солдат и офицеров, до трехсот всевозможных орудий, около сотни танков. Линия обороны имела протяженность более ста километров и была оборудована неравномерно. Чтобы усилить ее, мятежники установили перед траншеей колючую проволоку в два ряда. В центре оборона была укреплена значительно лучше.

На самых опасных направлениях мятежники оборудовали огневые бетонированные точки для фланкирующих пулеметов.

Листер каждый день подолгу засиживался над картой, перечитывал донесения разведчиков, изучал возможности своих войск. Перед тем как принять то или иное решение, он всегда рассуждал вслух, как бы споря с воображаемым соперником. В такие минуты в комнате словно было два Листера. Один выдвигал какие-то предложения, другой их опровергал, толково, аргументирование, веско. И трудно было различить, кто из спорящих более мудр. Только когда Листер, которому предстояло руководить наступлением, неопровержимо доказывал свою правоту, рождался приказ по дивизии.

Особенно долго и мучительно Листер готовился к Брунетской операции. Каждую деталь, каждый приказ он кропотливо, тщательно обдумывал, взвешивал, часто спорил сам с собой. Обычно анализ предстоящего боя Энрике любил проводить в одиночестве. Однажды перед Брунетской операцией я по спешному делу забежал к нему и прервал ход его мыслей. Он рассердился, но не надолго.

– Ну, да ладно. Я уже семь раз примерил, пора и отрезать. Так, что ли, Павлито, говорится в русской пословице?

– Ты уже все наши присказки и поговорки выучил, – улыбнулся я.

Энрике стоял у окна, сильный, крепкий, готовый сейчас же броситься в бой. Из-под густых черных бровей глядели внимательные умные глаза.

– Садись, Павлито, и слушай, каковы наши дела. На Мадридском участке мы имеем три корпуса в составе десяти пехотных дивизий, которые занимают оборону от Вильяфранка-дель-Кастильо на северо-западе до Аранхуэса на юге. Кроме того, в резерве у нас 5-й и 18-й корпуса. Общая численность всех республиканских частей и соединений на этом направлении достигает ста пяти тысяч человек, около двухсот пятидесяти орудий, сто тридцать танков и около ста сорока самолетов. Одно плохо: слишком мало у нас боеприпасов, особенно мало артиллерийских снарядов.

– Приказ уже есть? – спросил я у Листера.

– Официально пока нет, но мне известно, что командование Центральным фронтом приняло решение силами двух корпусов нанести главный удар с фронта Вальдемарильо – Мадрональ в направлении на Брунете. После взятия этого города соединения ударной группировки станут развивать атаку либо на Навалькарнеро, где располагается штаб мадридского корпуса противника, либо на Мостолес с целью захвата большого узла дорог. Еще два корпуса наносят вспомогательные удары из районов севернее Аранхуэса и юго-восточнее Мадрида навстречу силам Центрального фронта. Так что нам нельзя сидеть и ждать официального приказа. Надо исподволь уже сейчас быть готовым к его выполнению.

На следующий день я, начальник штаба дивизии Иглесиас и начальник разведки Гарсиа рано утром выехали на рекогносцировку нового района сосредоточения дивизии. В семь часов утра мы уже были в Каса-дель-Пино, где предполагалось сосредоточить наши войска.

Красная, потрескавшаяся от жары сухая земля, ни кустика, ни деревца. Лишь немного в стороне небольшие оливковые рощи, закрытые от противника высотой Санта-Ана. Несколько разрушенных каменных строений. По полу редкий ветерок покручивает обрывки бумаг. В одной из комнат, очевидно детской, разломанная кроватка и кукла с оторванной ногой. На стене портрет годовалого малыша, улыбающегося толстяка с пухлыми щеками. Наверное, в спешке родители забыли снять фотографию. Или, может быть, уже не было времени.

Из-под обломков комода подняли семейный альбом. Открывался он старинной фотографией: черноволосый, с тонкими усиками молодой человек в костюме матадора и сияющая девушка. Через несколько страниц в благородных старцах мы узнали молодую чету. Очевидно, это были основатели рода. Потом шли фотографии многочисленных родственников: на даче, возле озера, на спортплощадке, на улице. Много разных лиц. Серьезных и беспечных, грустных и веселых, старых и молодых.

Плакала девочка лет четырех. Пухлые ручонки не успевали вытирать слез. Девочка была как две капли воды похожа на женщину, фотография которой была на первой странице альбома. Наверное, это ее дочка. А вот четырехлетняя девочка стала невестой. Судя по фотографии, на свадьбе было весело и шумно. И теперь уже слезу смахивала мама девочки, добрая седеющая женщина. Появление внука, Мануэля, как свидетельствовала подпись под снимком, внесло в дом много нового, но дед и бабушка были довольны маленьким. Из фотографии, что осталась в альбоме, родители сделали огромный портрет Мануэля и повесили его над кроваткой. Большая история испанской семьи. Где они сейчас? Наверное, скитаются, гонимые войной. Бедный маленький Мануэль, кем-то ты вырастешь?

– О чем задумался, Павлито? – тронул меня за плечо начальник штаба.

– Да вот, все вместе, – показал я на портрет малыша.

– Что и говорить, война многим калечит жизнь, – начальник штаба бережно смахнул пыль со стекла портрета.

Мы осмотрели дом и пришли к выводу, что именно здесь придется расположить штаб дивизии. По соседству в таких же домах можно было бы поместить тыловые части.

– Когда начнем переезжать? – обратился к Иглесиасу начальник разведки Гарсиа.

– За сутки до начала атаки.

Начальник штаба был прав. Если раньше начинать перегруппировку, то авиация противника может обнаружить сосредоточение дивизии и разбомбить войска на марше.

К югу от Вальдемарильо простиралась всхолмленная открытая равнина с глубокими песчаными оврагами. Севернее Брунете зеленела редкая оливковая роща. Вдоль реки Ауленсия тянулась небольшая полоса лесонасаждений.

Местность в районе исходного положения наших войск господствовала над обороной противника. Основная трудность для нас заключалась в том, что коридор между сильно укрепленными пунктами врага Кихорна и Вилья-нуэва-де-ла-Каньяда составлял всего около пяти километров. А если учесть вынесенные на триста метров вперед некоторые участки обороны, то ширина этой горловины была не более трех километров.

На правом фланге дивизии нас беспокоила высота Льянос. Не менее опасным считали мы и населенный пункт Кихорна, расположенный на дороге Вильянуэва-де-ла-Каньяда и Паралес де Милья. Оба опорных пункта были очень грамотно оборудованы инженерами мятежников.

Разведчики, ходившие накануне в поиск, рассказывали, что фашисты вынесли пулеметные окопы вперед к проволочному заграждению и имели очень выгодную позицию для обстрела.

И на левом фланге мы не ждали легкой жизни. Здесь на главном шоссе Эскориаль – Брунете располагался населенный пункт Вильянуэва-де-ла-Каньяда, который также обладал большой огневой мощью.

Совершить ночной марш под самым носом у врага, пройти незамеченным, когда слева и справа почти вплотную окопы мятежников, не менее рискованно, чем пройти по тонкому прутику через горную реку. Но у нас иного выхода не было. Дивизия Листера готовилась совершить ночной марш по открытой местности, перерезанной трудно проходимым оврагом.

К вечеру мы вернулись в штаб, и я пошел докладывать обо всем Листеру. Но его не застал. Адъютант передал, что Листера вызвали в штаб командира 5-го корпуса за получением боевой задачи. Офицеры, собравшиеся в штабе, были возбуждены и обсуждали предстоящую операцию. Все радовались, что на Центральном фронте скоро развернутся боевые действия.

– Давно уже пора расшевелиться Центральному фронту, – басил толстяк майор. – На севере люди истекают кровью, не хватает боеприпасов, продовольствия, обмундирования, но они бьются.