Под небом Испании

В тот же день вечером я на несколько часов приехал в Мадрид. В гостинице, где я остановился, мне передали свежие газеты и письма из Москвы. Положив все это богатство в карман, я отправился к Петровичу. Он меня уже ждал и попросил подробнее описать обстановку на участке, где дерется итальянский экспедиционный корпус.

Я стал рассказывать Петровичу о действиях наших танкистов, о мужестве и находчивости майора Баранова, старшего лейтенанта Погодина и Эрнесто Феррера в последней операции.

– На поле боя против 11-й интернациональной бригады вели наступление только итальянские войска. Вся пехота экипирована в новое обмундирование. Каждый солдат вооружен новым стрелковым оружием, снабжен шанцевой лопатой. Танкисты одеты в новые синие комбинезоны.

Итальянские танки имеют на вооружении только пулеметы. И тем не менее они несомненно помогали наступающей пехоте. Поддерживала наступление войск артиллерия всевозможных систем и калибров, бомбардировочная авиация.

– Ну, а что нового в их методах ведения боевых действий? – допытывался Петрович.

Я понял, что он не только хочет быть сам в курсе всех событий, но и требует от подчиненных умения обобщать, анализировать увиденное. Вспоминая все, что осталось в памяти, я действительно нашел много нового в методах итальянцев. Тактические приемы их претерпели значительные изменения. Авиация противника теперь сильнее всего бомбит наши боевые порядки непосредственно впереди наступающей своей пехоты и танков, как бы прокладывая им путь.

Небольшие группы из четырех-шести самолетов-бомбардировщиков «юнкерс-52» нацеливаются на артиллерийские огневые позиции, сбрасывая с одного захода по восемь-двенадцать бомб среднего калибра. Истребители «хейнкель-51» с малых высот выводят из строя бомбовыми ударами живую силу и огневые средства. Мощным огнем они подавляют республиканские войска и открывают своим солдатам дорогу.

После доклада мне было приказано возвратиться в штаб дивизии Листера, которая формировалась на Гвадалахарском направлении в составе двух интернациональных бригад – 11-й и 12-й – и двух испанских – 1-й и 2-й. Я узнал также и о других мероприятиях командования по реорганизации войск Гвадалахарского направления. Решено было сформировать 4-й армейский корпус, куда должны были войти, кроме 11-й дивизии, 12-я, пополненная 35-й бригадой, под командованием итальянского антифашиста Нино Наннети, и 14-я в составе трех бригад под командованием анархиста Мера. Корпусу придавались танковая бригада, два кавалерийских полка и артиллерийские части.

Собираясь в обратный путь, я встретил своего хорошего друга артиллериста Николая Гурьева, сообщившего мне, что 11 марта с вновь сформированным испанским артиллерийским дивизионом он должен ехать в район Торихи.

– Ой, что это я болтаю и болтаю, а тебе и слова выговорить не даю, – радостно тискал он меня. – Очень торопишься?

– Завтра должен быть на месте.

– Куда едешь, если не секрет?

– К Листеру.

– И я тоже еду к нему. Значит, нам с тобой по пути. Но поскольку сегодня вечер у нас свободный, предлагаю остаться ночевать у меня. Сходим к моему командиру Воронову на чаепитие. Приглашал он меня, но думаю, если его навестят сразу двое москвичей, будет только рад. По рукам?

– Согласен.

Я давно скучал по чашке хорошего крепкого чая.

Вечером, часов в десять, мы подъехали к утопающему в зелени зданию. Дверь открыла нам высокая, стройная блондинка в очках. Тася, так звали девушку, знала Колю и очень обрадовалась его приходу. Девушка принялась собирать на стол, а Коля помогал ей.

– Чай и сахар я достала, а самовара нигде нет, – рассказывала Тася.

– Ай, ай, все теперь пропало, – делая испуганные глаза, всплескивал руками Коля. – Какой же чай без самовара, придется отложить.

– Но я нашла большой чугун, в него входит тридцать литров.

С деловым видом Коля пошел осматривать чугун. Задумчиво повертел его, стукнул по дну и даже приложил ухо, то и дело приговаривая: «Так-так, чугун, значит, говоришь».

– Мытый? – начал он допрос.

– Сама чистила.

– Чугун настоящий?

– Спрашивала, хозяин сказал, настоящий.

– Кочерга есть?

– Откуда еще кочерга? – расстроилась девушка.

Видя, что дальше испытывать терпение ее нельзя, Коля разрешил кипятить чай в чугуне.

Вскоре появился и сам хозяин – Николай Николаевич Воронов. Он одобрил наше предложение устроить чаепитие, но внес небольшую поправку: «По русскому обычаю вначале надо хорошенько покушать».

Быстро накрыли на стол. Немного замешкавшись, Николай Николаевич достал из неприкосновенных запасов бутылку водки: «Ну, сегодня понемногу можно».

После плотного ужина, принялись «гонять чаи». И хотя воду кипятили не в самоваре, чай показался очень вкусным. Ну, а заварка, которую Николай Николаевич готовил собственноручно в маленьком фарфоровом чайничке, была просто великолепной. За веселыми разговорами выпили по нескольку чашек. Мы с Колей напились, а Николай Николаевич, обругав нас маломощными, продолжал чаепитие. Он пил, смакуя каждую чашку и приговаривая: «Еще одну, и баста». Наконец перевернул чашку вверх дном, смеясь, положил сверху оставшийся кусочек сахару и мечтательно произнес: «Эх, хотел бы я пить этот чай в Москве».

Поблагодарив Воронова за угощение, мы с Колей Гурьевым направились ночевать в Колину комнатку, где стояли две кровати, гардероб и несколько стульев.

– Кто с тобой живет?

– Переводчик Пенио. Веселый, добрый парень, но сильно грустит по дому, по жене.

– Он испанец?

– Кубинец, но жил в Москве. Там и женился на русской девушке Татьяне. Через два дня после свадьбы молодожены расстались. Пенио послали в Испанию работать переводчиком. Первые дни парень держался, а теперь тоскует, места себе не находит. Вот и сейчас где-нибудь бродит в одиночестве и сочиняет стихи своей Татьяне. Тут я вспомнил о письме, которое получил из Москвы. Быстро разорвал конверт, развернул небольшой листок, вырванный наспех из блокнота. На кровать выпала фотография Кати и Ирочки.

– Из дома? – спросил Коля.

– Жена.

Я подал ему фотографию, а сам занялся письмом.

«Дорогой и любимый Саша! Получила от тебя первую весточку. Я рада, безраздельно рада, что ты жив и здоров, что дела у тебя идут хорошо. Вчера вечером наша соседка Муся Орел передала мне от тебя письмо и подарок. Муся рассказала, что заходил молодой человек в гражданском, хотел видеть меня, но не дождался. Очень жаль – разошлись. Он мне хоть немного рассказал бы о тебе. Саша, пиши чаще и, если можно, сообщи, где находишься. Мы тебя будем всегда ждать. Крепко обнимаем и целуем, твои Катя и Ирочка».

Несколько раз перечитал письмо, пытаясь представить и нашу комнату, и соседку, передающую в коридоре записку Катеринке, и дочку, пляшущую возле кукол.

– Родственники есть у нее в Москве? – спросил меня Коля.

– Никого. Односельчане мы, из Шарлыка.

Я вспомнил, как познакомился с Катей. Курсантом я очень скучал по дому и даже увольнительные мало радовали. В свободное время любил бывать у моего земляка и односельчанина Володи Шеина. Посидишь с ним вечерком, переберешь всех шарлыкских, вспомнишь места, где лучше рыба клюет на Урале, и на душе становится легче, словно побывал дома. Однажды я встретил у Володи застенчивую девушку.

– Может быть, тебе не интересно об этом слушать? – повернулся я к Николаю.

– Рассказывай, рассказывай, – сказал притихший Коля.

– Увидел я девушку и сам не свой стал. Ребята в училище даже заметили. Митя Цюрупа догадался: «Ты, Саша, влюбился, что ли?» – «Да нет, – говорю, – просто познакомился с девушкой».

Катя, так звали сестру Володи, вначале проходила практику на Савеловском вокзале, а потом осталась работать техником в диспетчерской группе. Долго стеснялся я признаться, что люблю ее, а потом набрался храбрости и в театре между первым и вторым актом выпалил все. Думал, смеяться надо мной станет… А она ничего. Серьезная стала… А потом мы поженились.