Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 43 из 45



Речи на митинге были кратки - все и без слов понимали друг друга.

- Это самый радостный день в нашей жизни, - сказал я, обращаясь к воинам Донского фронта. - Мы вас долго ждали, крепко держали город. И вот дождались...

Да, это был действительно радостный день. Части 62-й армии, отстоявшие город на Волге в битве, длившейся многие месяцы, встретились, наконец, с войсками Донского фронта, пришедшими с запада. Окруженная вражеская группировка была рассечена на две части; северную, занимавшую оборону в районе сталинградских заводов, и южную, находившуюся в центре города, где отсиживался со своим штабом фельдмаршал фон Паулюс. Окончательная ликвидация противника была делом нескольких дней.

Изнуряющее наступление, в котором мы отбивали у врага каждый метр земли, не прошло даром. Стоявший рядом Панихин тронул меня за рукав:

- Вот траншеи, которые захватил со своими бойцами старший лейтенант Васильев. Там же несколько дней дрались ребята лейтенанта Солоджи. Жаль, что Васильеву никогда не узнать, что бросок его штурмовых групп вывел наш полк почти к самому месту сегодняшней встречи.

Не успели замолкнуть приветственные возгласы у подножия Мамаева кургана, как произошла встреча пришедшей с запада гвардейской дивизии генерала Таварткеладзе с полком Долгова, который сражался левее панихинских батальонов. В одиннадцать часов утра здесь был составлен акт о встрече, и соединившиеся части ринулись добивать неприятеля.

А в Городе уже налаживалась мирная жизнь. Состоялся очередной пленум Сталинградского обкома партии.

Окруженная и разрезанная надвое вражеская группировка не думала сдаваться. Гитлеровские генералы надеялись, что им удастся вырваться из "котла", тем более что на помощь им стремительно двигалась армия фельдмаршала Манштейна.

Теперь перед воинами, которые так долго и упорно сражались за Сталинград, была поставлена задача - добить окруженную группировку противника в северной части города.

Бои разгорелись с новой силой и велись буквально за каждый клочок сталинградской земли, и снова радость наших побед омрачалась потерями.

Еще раньше, в конце декабря, наши соседи - войска 39-й гвардейской дивизии - выбили гитлеровцев из цехов завода "Красный Октябрь". В одном из этих разрушенных цехов был создан полевой лазарет, куда санитары доставляли раненых. Фашисты часто открывали огонь по цехам, но этот район наши бойцы уже считали тылом: здесь можно было ходить в полный рост.

В поселке Красный Октябрь за два дня до уничтожения окруженной группировки я встретил Мишу и Машеньку. Я давно их не видел. Мишу - с ноябрьских праздников, а Машеньку - со дня допроса "языка", захваченного Бакаем.

Был вечер, над городом по-прежнему перекатывался орудийный гром, а над Мамаевым курганом, изрытым снарядами и пропитанным кровью, висело тяжелое облако дыма. Там, на западном склоне, снова шел ожесточенный бой, но каждый наш воин понимал, что это было последнее сопротивление вражеской армии.

Да, она сопротивлялась. Бессмысленно гибли тысячи солдат. Горели танки, падали, зарываясь в землю, самолеты, взлетали от огня прямой наводкой дзоты и отлично построенные блиндажи. Ее дивизии таяли с каждым часом. А в воздухе, насыщенном запахом железа, порохового дыма и крови, уже угадывалась наша долгожданная победа.

В этом многострадальном городе, где воины месяцами жили среди развалин, спали в подвалах, на щебне, в снегу, многим из них, конечно, было не до бритвы, не до иголки и утюга. А я всегда ценил в солдате подтянутость, чистоплотность и аккуратность - проверенный признак внутренней дисциплины.

Машенька Боровиченко и Миша Кравченко, казалось, были одеты в новые шинели и ушанки, на ногах добротные да еще начищенные сапоги. Минутой позже, разговаривая с ними и присмотревшись, я заметил, что шинели их заштопаны так искусно, а сукно разглажено так старательно, что с первого взгляда ни дать, ни взять - новая шинель.

Конечно, это Машенька в свободный ночной час где-то в уцелевшем подвале занималась их фронтовой одеждой. Оба они выглядели свежими, будто и не были долгие месяцы в боях.

Они тоже радовались встрече, и, когда я спросил, куда они спешат, Кравченко ответил:

- Направляемся в цех завода "Красный Октябрь", чтобы отобрать для эвакуации за Волгу первую группу раненых.

- Вид у вас молодецкий, - заметил я. - Дня через два-три, когда добьем фрицев, поставлю вас перед строем и скажу: "Вот пример..."

Лицо Машеньки радостно просветлело.

- Мы в санитарной роте уже совещались об этом, - : заговорила она. Решили, сразу же, как уничтожим врага, все шинели, гимнастерки, шаровары, белье - передать в дезинфекцию и ремонт... Тогда нашу гвардию хоть на парад!

- Правильно, Машенька! А парад обязательно устроим: такую победу надо хорошо отпраздновать.

- Для нас с Мишей это будет второй праздник! - горячо проговорила девушка.



- Почему второй?

Они переглянулись, и я понял, а Кравченко подтвердил мою догадку:

- Когда эта битва закончится, мы поженимся...

- Ну что ж, дорогие, - я пожал им руки. - Успехов вам и долгой жизни!

Мог ли я в эту минуту знать, что вижу Кравченко в последний раз?

Через два часа мне сообщили, что военфельдшер Михаил Кравченко убит вражеским снайпером в цехе завода "Красный Октябрь".

Позже я узнал, как это случилось. Фашистский снайпер притаился в развалинах на территории завода. Долгое время он ничем не выдавал себя, по-видимому, имея задание убить кого-нибудь из высших офицеров. Но кроме санитаров, в цех никто не входил. Потом появился Кравченко. Здесь, среди медицинских сестер и санитаров, он был старшим, и снайпер, наверное, решил, что дождался высокого чина...

Когда Миша, просматривая список раненых, остановился посреди цеха и вдруг уронил бумагу, медленно опускаясь на бетонированный пол, Машенька бросилась не к нему, а к провалу, откуда прогремел выстрел.

Она пробежала вдоль стены и скользнула в другой пролом у самого фундамента. А через минуту прогремели два гранатных взрыва. Вражеский снайпер был уничтожен.

Девушка вернулась в цех и молча опустилась перед Мишей на колени. Он был мертв... Кто-то из санитаров с трудом оторвал руки Машеньки от его рук...

* * *

30 января гитлеровцы "отпраздновали" свой мрачный юбилей - 10-летие фашистского режима в Германии, а 31 января южная группировка противника, действовавшая в центре города, прекратила сопротивление. Фельдмаршал фон Паулюс и его штаб сдались в плен.

Северная группировка, насчитывавшая около тридцати тысяч солдат и офицеров, еще агонизировала. На наше предложение капитулировать ее командование ответило отказом. Впрочем, этот отказ имел чисто формальный характер. После мощного удара нашей артиллерии и авиации гитлеровские генералы запросили пощады. 2 февраля началась массовая сдача в плен вояк северной группировки.

За Волгу потянулись нескончаемые колонны пленных. Жалкий вид имели "завоеватели", прошедшие с огнем и мечом через всю Европу.

И глядя на них, мне невольно вспомнился один любопытный и характерный для того момента приказ командира 134-й германской пехотной дивизии:

"1. Склады у нас захватили русские; их, следовательно, нет.

2. Имеется много превосходно обмундированных обозников. Необходимо снять с них штаны и обменять на плохие в боевых частях.

3. Наряду с абсолютно оборванными пехотинцами, отрадное зрелище представляют солдаты в залатанных штанах.

Можно, например, отрезать низ штанов, подшить их русской материей, а полученным куском латать заднюю часть.

4. Я не возражаю против ношения русских штанов".

Не от хорошей, видимо, жизни на русской земле гитлеровский генерал издал этот приказ. Не до стратегии было этому вояке, если даже заплаты на задней части казались ему отрадными.

А пришли завоеватели к нам спесивые, гордые, нарядные. Вырядились как на праздник. Нас называли "руссиш швайн". Но прошло полтора года, и стала "великая" германская армия армией голоштанников. Здесь, в Сталинграде, она получила убедительный урок.