Страница 33 из 45
По дому снова стала бить вражеская артиллерия, снова помещения наполнились пороховой гарью и известковой пылью. Но вот в грозную музыку артподготовки стал вплетаться новый звук - звук разогреваемых моторов. Танки!
И действительно, как только смолкли орудия, на площади, заваленной трупами гитлеровцев, из-за "молочного дома", прозванного так за белизну его стен, показались танки, а следом за ними из-за развалин поднялась немецкая пехота.
Заговорили наши автоматы, застрочил "максим", раздались выхлопы противотанковых ружей. Первый танк, наткнувшись на мину, закружился на месте, распластывая на снегу перебитую гусеницу, но второй, как заговоренный, невредимым шел к дому.
Ни с одной огневой позиции не удалось подбить этот танк: слишком искусен был его водитель, бросавший машину то вправо, то влево.
Пули, выпускаемые из нашего противотанкового ружья, рикошетили от бортов танка, не говоря уже о его лобовой броне. А наступавшие фашистские автоматчики, пулеметчики, стрелки и снайперы из ближайших развалин зданий и окопов вели такой огонь по дому, по его окнам, амбразурам и бойницам, что нечего было и думать о прицельной стрельбе.
Один за другим выбывали бойцы. В живых осталось только одиннадцать человек, а танк уже подходил к зданию. Под его прикрытием вражеские автоматчики могли ворваться в дом.
Но вот из развалин четвертой секции выполз Ефремов с противотанковыми гранатами в руках.
Все в доме, кто в эту минуту наблюдал за единоборством ничем не защищенного человека со стальным чудовищем, увидели, как в танк полетели одна за другой две гранаты, как он весь окутался черным дымом, как приподнялась и тут же захлопнулась крышка люка.
Танк горел, и было слышно, как внутри его рвались патроны и снаряды.
Залегшие цепью гитлеровцы тоже видели это. Они кинулись было к зданию, но разом заговорившие огневые средства, какие только были в доме, заставили их снова залечь.
Несколько раз фашисты почти вплотную прорывались к стенам дома, но каждый раз откатывались назад. Наконец, оставив на площади несколько десятков трупов, они отступили.
Когда дым рассеялся, бойцы увидели Ефремова возле обгоревшего танка. "Что с ним, ранен и нуждается в помощи или убит?" - думали они.
Комсомолец Мурзанов, несмотря на знобящий душу посвист пуль, пополз к танку. Он дважды был ранен, но вынес товарища.
Павлов прижал ухо к груди Ефремова. Сердце не билось... Тогда Павлов, расстегнув шинель и воротник гимнастерки бойца, извлек из внутреннего кармана липкий от крови комсомольский билет. Осторожно раскрыв его, прочел номер: 5 348 153. Между листками билета была заложена записка:
"Клянусь мужественно и храбро драться с врагами нашей Родины немецко-фашистскими оккупантами. За нашу славную большевистскую партию, за наш народ не пожалею своей крови и самой жизни. Ефремов".
Герой выполнил свою священную клятву.
Вскоре на приступ дома бросилось до батальона гитлеровцев с танками, и, возможно, туго пришлось бы его гарнизону, если бы не оказанная накануне помощь - пулеметный взвод, выделенный из отдельного пулеметного батальона.
Пулеметы работали - беспрерывно. Они так перекалялись, что еле успевали менять в их кожухах воду. Вражеских танков было много, и наши артиллерия, противотанковые ружья и гранаты могли не задержать их. И все же к концу дня противник выдохся.
Беседуя с пулеметчиками, я спросил у одного, какую роль он выполнял в бою.
- Сразу три, товарищ генерал, - ответил он. - Командир расчета, наводчик и подносчик патронов выбыли из строя в начале боя. Вот и пришлось одному в трех ролях воевать.
Я нагнулся над его пулеметом. В секторе обстрела то тут, то там валялись убитые гитлеровцы. А один застыл в нескольких метрах от пулемета, с гранатой в руке.
- Перекос ленты произошел, - объяснял боец. - Пока устранял, этот фриц подбежать успел. Пришлось полоснуть по нему из автомата.
Столкнувшись в доме с заместителем командира отдельного пулеметного батальона майором Плетухиным, я предложил ему представить отважного гвардейца к награде.
При встречах с Плетухиным я не раз собирался спросить его, где мы виделись раньше. Его лицо казалось мне знакомым. Но все как-то не удавалось разговориться на не служебные темы.
- Где мы виделись раньше, майор? - обратился я к Плетухину.
Он заметно покраснел, смутился и, улыбнувшись такой грустно знакомой улыбкой, сказал:
- В детстве, товарищ генерал... В селении Шарлык, на нашем Оренбуржье...
Так вот оно что!..
- Саша! - вырвалось у меня.
- Я, Александр Ильич!
Мы обнялись.
- Что ж ты раньше-то молчал? - упрекнул я Плетухина.
- Да все как-то стеснялся, - признался он.
- В одну ведь школу вместе ходили...
- Тогда безо всяких знаков различия обходились... И если воевали, то больше в городки...
- Или на кулачках, - добавил я.
Наверное, всем, кто проходил мимо нас, было в диковинку: вот, мол, сидят два начальника и отрешенными глазами смотрят куда-то в пространство, сквозь эти ободранные и обшарпанные осколками стены.
В моей памяти вперемешку всплывали горестные и радостные картины далекого прошлого.
* * *
...Однажды вечером возвращаюсь домой. Увидев меня, соседка тетка Марфа почему-то уткнула лицо в фартук. В предчувствии какой-то злой беды я вскочил в хату. У окна плачущие сестры прыскают в бледное, какое-то безжизненное лицо матери водой. Потом все мы бережно переносим ее на кровать. Наконец, мать приходит в себя и, обняв меня за шею рукой, сотрясается в надрывном плаче. Из бессвязных слов сестер я узнаю, что наш отец сегодня умер в колчаковской контрразведке.
- Замучили нашего кормильца, - слышу я прерывистый голос матери.
- ...Красные! Красная Армия! - кричат на улице. Не доев, я бросаю ложку, выскакиваю в открытое окно и бегу вслед за орущей ребятней. Мы уже наслышались, что колчаковцы под ударами красных войск улепетывают в Башкирию.
Подымая пыль, в село въезжали конники. На фуражках и шлемах - красные звезды, за плечами - всамделишные карабины, а на левом боку - шашки с темляками.
То один, то другой из конников склонялся над седлом, выхватывал из толпы ошалелых от восторга ребятишек и усаживал перед собой.
- Сигай ко мне, хлопец, - услышал и я, когда потная грудь лошади поравнялась со мной.
Не помню, как я очутился в седле красноармейца. Горячая волна радости перехватила мне дыхание...
- Ты встречал тогда Красную Армию? - спросил я сейчас Плетухина.
- Встречал, - ответил он. - Меня даже один кавалерист в седло к себе поднял.
Не с того ли часу на улице мы играли только в "красные и белые", нашей вожделенной мечтой стало скорее подрасти, чтобы пойти Служить в Красную Армию, а нашей любимой песней была песня "Мы красная кавалерия и про нас..."?
- Пишут из дому? - продолжаю я интересоваться.
- Да, - словно встряхиваясь от воспоминаний нашего детства, отвечает Плетухин. - Колхоз этот год хорошо закончил. Там ведь движение началось: работать так, как защищают Сталинград.
- Слышал, - говорю я.
- Ну, а нам, выходит, воевать надо так, как там работают...
И мы, будто соревнуясь, кто больше знает, стали делиться друг с другом последними новостями из родного села.
Юные пахари Шарлыкского района - пятнадцати-шестнадцатилетние Александр Калужский, Николай Денисов, Иван Набатчиков и Михаил Стрельников - в три-четыре раза перевыполняли нормы при вспашке под зябь на быках. Они работали с рассвета и до поздней ночи...
Наши земляки помогли дивизии в приобретении вооружения и боевой техники. На свои сбережения житель села Каратай Миляев, председатель колхоза "Новый путь" Поздняков и председатель колхоза имени "Второй пятилетки" Сергей Евдокимович Кожман купили по боевому самолету Як-6.
Пчеловод Сергей Дубинин из колхоза имени Жданова, Скузаватов Иван Поликарпович из колхоза имени Калинина и Килигин Дорофей Кузьмич из колхоза "Зеленый лужок" внесли в фонд дивизии по сорок тысяч рублей на приобретение, как они писали, пушек, пулеметов и танков.