Страница 51 из 58
Животное не было убито — я обнаружил лишь легкое пятнышко крови рядом со следом лисицы, сама лисица скрылась.
Не появлялась она несколько дней, я оставил свой боевой пост, но в конце недели за мной пришли снова с той же просьбой: угомонить вредителя. Председатель колхоза, человек интеллигентный, видимо, решил пощадить мое охотничье самолюбие и объяснил новое стихийное бедствие появлением еще одной лисы.
Но лиса была прежней. Она уходила в тот же овраг, пробиралась к той же норе, куда человеку не подступиться без помощи саперного взвода. Говорить об одном и том же животном позволяли и совершенно одинаковые следы. И наконец, шкура — шкуру добыли позже более опытные охотники, она оказалась облезлой, но после этого лиса, воровавшая колхозных кур, исчезла навсегда.
Итак, лиса была одна и та же. После моего выстрела она вскоре пришла в себя — ранение, видимо, было совсем пустяковым, и, как вороны, она отказалась покидать выгодное место охоты. Только теперь эта охота проводилась на другой манер.
Теперь лиса не лежала в овсе и не ждала часами утреннюю прогулку суматошных птиц — она являлась к курятнику вдруг, незаметно обходила его стороной, приглядывалась, принюхивалась, ничем пока не выдавая себя, а потом неожиданно и дерзко бросалась к курам именно с той стороны, куда не выходили ни окна, ни двери курятника, которыми я мог воспользоваться как бойницей.
Вороны и лиса приводили меня к очень интересной догадке… А не это ли умение хорошо знать именно источник опасности, долго помнить его, иметь в запасе целый арсенал охотничьих маневров, не эта ли гибкость поведения и умение дифференцировать происходящее и позволили и воронам, и лисе без особых потерь оставаться около опасного человеческого жилья и прекрасно пользоваться «услугами» людей…
Я не хочу обвинять рябчиков, глухарей и прочих представителей отряда куриных в тугодумии, но далеко не в их пользу вспоминались мне грустные слова бывшего таежного охотника: «Рябчики, глухари?.. Этих перевели по всей округе. Легко перевести — дура птица. Не промахнись только…»
Когда-то и мое ружье редко промахивалось на охоте за рябчиками, тетеревами, глухарями… Нет, я никогда не горел особым желанием убить — просто никто не подсказал мне в свое время иных троп по лесу. Я выбирал свои тропы сам по книжкам об охоте, по рассказам бывалых стрелков и, наверное, поэтому считал ружье тем главным путеводным посохом, который и приведет меня в мир животных.
К сожалению, такой «громкий посох» подводил редко. Даже сейчас, когда поезда, самолеты, автобусы, а то и такси могут доставить вас в глухие уголки леса, многие все еще предпочитают начать свое путешествие по лесу именно с ружьем в руках.
Зачем, чтобы убить?.. А вы знаете, подчас человек приобретает оружие совсем не для этого — просто еще никто по-настоящему не объяснил ему, что кроме охотничьих троп есть и другие, более интересные и менее разорительные для природы тропы-дорожки.
А правда, что интересней и увлекательней: преследовать напуганную стайку уток, чтобы еще раз выстрелом вслед напомнить этим птицам о грозном враге-человеке, или из тихой, тайной засады наблюдать за занятием в школе утят, чтобы познакомиться с законами обучения будущих пернатых странников?.. Что принесете вы с охотничьей тропы? Чем отблагодарите вы лес, поле, озеро за стрельбу по выводкам рябчиков, тетеревов?
Пожалуй, только в нашей стране и встретишь сегодня настоящий Край Непуганых Птиц и Зверей, о котором писал еще в начале века Михаил Михайлович Пришвин. И пусть этот Край обучился уже некоторой осторожности, но он есть, и поэтому я позволил себе ненадолго прервать повествование и вспомнить свои собственные выстрелы, вспомнить, как неудачный опыт своих первых лесных дорог, чтобы предостеречь идущих следом и оградить чудный край, где птицы и звери могут встретить вас откровенным доверием, от нашествия людей, которые редко задумываются перед выстрелом из ружья…
Да, при охоте за рябчиками, тетеревами, глухарями я действительно промахивался очень редко. Выводок лесных кур и петухов слышал выстрел, мог бы вроде и запомнить его, мог бы вроде запомнить, как у всех на глазах падал на брусничный лист и последний раз бил крылом их собрат. И действительно, выводок несколько перемещался в сторону, но не улетал далеко, не менял места жительства. Правда, и рябчики, и тетерева, и глухари после встречи с охотником и ружьем становились несколько осторожнее, но продолжать избиение можно было с прежним успехом.
Что держало на месте этих птиц, что позволяло человеку снова и снова разыскивать их пореженные выводки и совершать удачные нападения?.. Закон территории?.. Неужели для представителей отряда куриных закон территории был той догмой, которая и обрекала на гибель?..
За рябчиками, тетеревами и глухарями охотился не только человек. Лиса и куница тоже совершали опустошительные набеги. Выводки редели, к осени куница могла уничтожить почти всех птиц, но даже жалкие остатки семейства продолжали все-таки крутиться около прежнего ягодного болота.
Но ведь рябчики, тетерева и глухари умели и кочевать, менять места кормежки, когда прежнее болото или прежние вырубки почему-либо их не устраивали. Эти птицы хорошо знали, где отыскать чернику, бруснику, клюкву, сережки ольхи и березы. Почему же выводок не ушел от опасности, почему не перебрался на другое место, в другой «дом», как, например, гагары, выселенные мной с озера?.. Или, может быть, рябчики, тетерева и глухари стоят на самой низкой ступеньке той лестницы, имя которой Мастерство Осторожности?
Наверное, у этих куриных опасный опыт мог запомниться лишь теми птицами, которые сами получили ранение… Пожалуй, это так — ведь одним и тем же методом охоты можно истребить по очереди весь выводок беспечных и беззащитных обитателей брусничных полян и клюквенных болот.
Неосторожность лесных и домашних кур, видимо, хорошо была известна и той лисе, которая долгое время посещала упомянутый мною курятник. Эта лиса появлялась возле кормушек с зерном почти в одно и то же время, отлавливала себе петушка или курочку почти на одном и том же месте, птицы видели и разбойника, видели и облачко пуха, взметнувшегося после броска рыжего охотника к добыче, слышали и тревожный крик напуганных собратьев, но уже через пятнадцать минут снова топтались там, где только что заплатили дань своей беспечности жизнью одной из птиц.
Но если куры занимают самую последнюю ступеньку в Мастерстве Осторожности, то кто стоит выше, кто менее беспечен и более осторожен?
И снова мне приходится вспоминать свои охотничьи тропы, на этот раз ведущие к небольшому заливу красивого озера в пойме Оки… Каждый вечер залив посещали кряковые и чирковые утки. Их просто было подстеречь, я прятался в кустах и ждал. Чирки обычно появлялись шумно, круто пикировали вниз и, раскинув над самой водой крылья, разом опускались на воду среди листьев кувшинок. Крякуши же опускались в стороне от чирков и берегом-берегом пробирались через тростник к моей засаде.
Наверное, сидеть в шалаше, снимать на кинопленку встречи птиц, их разговоры, а потом расшифровывать эти разговоры и составлять азбуку утиного языка жестов было бы куда интересней, Но о языке жестов животных тогда почти никто ничего еще не знал, а кинокамера была много дороже охотничьего ружья… И вот выстрел предательски нарушал мирную тишину залива, ближняя ко мне утка оставалась на воде, а остальные с тревожным криком улетали.
Залив пустел. В этот вечер уже можно было не оставаться в шалаше. Следующий день тоже не приносил охотнику так называемой удачи. Порой еще и еще вечер птицы не показывались около моей засады, и только спустя трое-четверо суток утиная стайка отваживалась заглянуть в предательский залив.
Но теперь, после моего выстрела, в заливе появлялись только кряковые утки. Прошлый раз я убил чирка, и теперь стайка, потерявшая собрата, не желала посещать опасное место. Крякуши пока не понесли личных потерь, и их опыт оказался менее прочным. Сейчас кряковые утки снова крутятся около моего шалаша на расстоянии ружейного выстрела. Выстрел гремит, утка остается на воде, и теперь залив опустеет уже надолго.