Вихрь

Я нашла себе не вызывавшее подозрения местечко под сигнальной вышкой, села и приготовилась ждать.

Через некоторое время я забеспокоилась, испугалась, что Турк не придет. Что он не появляется, потому что его задержали. Потому что он сам решил остаться. Потому что щупальца «узла» проникли наконец в те участки мозга, где гнездятся любовь, верность, потребности и желания, и теперь влияние на него Сети усиливается с каждой минутой, а вкрадчивая и сладостная мелодия «Корифея» все настойчивее вибрирует в его средней предлобной коре…

Что, если он не придет? Ответить на этот вопрос было нетрудно. Я умру прямо здесь. По всей вероятности, машины гипотетиков разрушат и поглотят Вокс-Кор так же, как расправились с авангардом посреди Антарктики, и дело с концом. Меня охватил безотчетный ужас: не предсказуемый страх смерти, а особенный и сугубо Вокский страх умереть в одиночку…

Потом я услышала, как в одной из лифтовых шахт вдалеке разъезжаются двери. Я спряталась и затаила дыхание, пока не убедилась, что это Турк. Он шагал ко мне, как на шарнирах, будто через силу. Вид у него был совершенно измученный. Я окликнула его и бросилась ему навстречу.

На Воксе царил внутренний мир, преступности не существовало, поэтому роль службы безопасности у нас исполняла Сеть с ее бдительностью. На протяжении всего своего существования Вокс воевал с внешними врагами, главным образом с бионормативными обществами Срединного и Раннего Миров. Наши летательные аппараты являлись оружием войны и обладали соответствующими устройствами защиты.

Я выбрала крупный, но легковооруженный борт — из тех, что использовались для доставки вооружений и живой силы. Люк аппарата открывался с помощью интерфейса Сети, похожего на те, пользоваться которыми Турк уже научился. Будь я Трэей, и я бы без труда могла его открыть, просто приложив ладонь к поверхности управления и отдав мысленный приказ. Но эту способность я утратила вместе с «узлом». Как Эллисон я могла пользоваться только простейшими вокскими приспособлениями. Проблема заключалась в том, что Турк был новичком, и ему нелегко было сосредоточиться на передаче своих намерений. К тому же он мог испытывать неуверенность, чего ему в действительности хочется. Мы ждали, затаив дыхание; наконец люк открылся.

Мы забрались внутрь, где тут же включилось освещение. Я проверила запасы и убедилась, что всего, включая еду и воду, достаточно, чтобы, миновав Арку, долететь до Экватории. Датчики заправки показывали «добро», никаких предупреждающих сигналов не было, значит, мы могли взлетать. Турк занял кресло в носовой кабине аппарата. Управлять им можно было с любого пульта, даже без оптических приборов. Но Турк был пилотом в своей прошлой жизни и летал по старинке, доверяя глазам и рукам. Первым делом он поместил изображение окна на переборке перед собой, чтобы почувствовать себя сидящим в кресле пилота. Увидев вдруг впереди пустую взлетную площадку, я ощутила себя беззащитной. Лучше уж глухая стена!

Но если это Турку поможет, пусть будет так. Сев рядом с ним, я поискала глазами признаки того, что нас заметили. Долго искать не пришлось: мигание желтых лампочек над дверью одного из лифтов предвещало нам скорую компанию. Странно, что незваные гости не поспели раньше. Их задержка могла быть результатом стараний Айзека, обещавшего нам помочь, но все равно…

— Немедленно взлетаем! — взмолилась я.

На управление аппаратом нельзя было повлиять извне — на это была вся надежда; но другой аппарат, погнавшись за нами, вполне мог нас перехватить или сбить.

Наш аппарат оставался неподвижен.

— Мне трудно удержать перед глазами все меню, — пожаловался Турк, и я поняла, что он говорит о воображаемом дисплее. С него градом катился пот.

— Вспомни учебные интерфейсы. Нам всего-то и нужно, что взлететь!

Ближайший к нам лифт уже доставил на площадку целый взвод солдат.

— Либо сейчас, либо никогда! — крикнула я.

Турк беспомощно посмотрел на меня.

— Не хочу здесь умереть, — сказала я.

Он кивнул, крепко зажмурился, судорожно глотнул. Площадка резко ушла вниз и в считанные секунды исчезла из вида.

Наш аппарат вырвался за электростатический барьер, в атмосферу пасмурного дня.

Вокс тут же превратился в темную заплату на поверхности моря Росса далеко внизу. Окружавшие его острова фермеров походили на тонущие рифы. Мы неслись вверх с головокружительной скоростью, и скоро море исчезло за пеленой: мы проскочили за сплошной облачный слой.

Турк корректировал направление полета по бортовым системам и не позволял им реагировать на сигналы, поступавшие с Вокса. Тем самым он изолировал свой «узел» от «Корифея». Я видела, как он вздрогнул, избавившись от этого наваждения, как покачал головой. Борт получил его приказ подать сигнал в случае преследования (но преследования не было — наверное, за это мы должны были благодарить Айзека). Турк откинулся на спинку кресла и походил на выжатый лимон, благо его участие в управлении полетом уже свелось к минимуму. Облака под нами выглядели грозно, как гряда диких горных вершин.

Турк повернулся ко мне и устало прищурился. Я поняла, что он чувствует, потому что сама уже прошла через это, когда была Трэей и отключилась Сеть — когда мир разом утратил все свои краски и смысл.

— Обещай мне одну вещь, — попросил он.

— Что?

— Эта штука, которую они присобачили к моему хребту… Когда мы доберемся до места назначения, обещай ее выдрать.

И я торжественно дала ему слово сделать это.

«Когда мы доберемся до места назначения…» У нас еще не было возможности толком это обсудить.

В Вокс-Коре я подолгу изучала материалы вокских архивов (пользуясь ручными пультами управления — удручающе медленный процесс!) и читала исторические статьи, приготовленные для Турка. Вокс столетиями страдал от зависти кортикальных демократий — так меня, во всяком случае, учили. Но без опекуна-«Корифея» я стала воспринимать эти знакомые рассказы с сомнением и беспокойством. Вокс основали активисты радикальной веры, отвергнутые бионормативным большинством Срединных Миров за их эксперименты с запрещенной биотехнологией гипотетиков. В отместку они решили создать собственное закрытое государство — лимбическую демократию с особой метафизикой.

Сначала Вокс казался, наверное, всего лишь более эксцентрическим вариантом среди множества искусственных островных общин, росших, как грибы, в океанах Эстер — покрытого водой Срединного Мира. Основатели отказались от экспериментов с биотехнологией гипотетиков и вместо этого уверовали в неизбежный союз между гипотетиками и людьми, отчего стали объявлять святыми всех, к кому прикасались гипотетики, начиная с Джейсона Лоутона на заре эры Спина, а также бесчисленных поборников культа долголетия, древних марсианских «Четвертых» и всех бедолаг, захваченных Арками Времени.

Бионормативное большинство представало в истории Вокса воплощением зла. Вскоре после трагедий с Хьюмом и Луа на Эстер были запрещены нейролимбические сообщества, и Воксу пришлось поднять якорь и отправиться в растянувшееся на века паломничество на старушку Землю. Теперь на большинстве планет Кольца, особенно на Эстер и на Пристани Туч, процветали кортикальные демократии. «Добраться до места назначения» значило оказаться в конце концов в одном их этих процветающих в условиях мира Срединных Миров.

Мы мчались на север, а я размышляла. Турк наскоро перекусил, глядя то на голую луну вверху, то на ядовитые облака внизу. У него не выходили из головы старые печали.

— Ну и изгадили же мы эту планету!

— Смотря кто это «мы».

— Люди. Особенно мое поколение.

То, что представало нашему взору, служило красноречивым подтверждением поражения человечества. Облака можно было бы назвать даже красивыми, если бы в лунном свете они не отдавали ядовитой зеленью.

— Возможно, — согласилась я. — Но это еще не конец. Каким было население Земли, когда ты ее покинул? Шесть-семь миллиардов?