Страница 9 из 12
Птицы — наши соседи, пускают в дело все, что находят рядом. Стриж, лишенный возможности собирать строительный материал на земле, ловит ветром поднятые перья, нитки, соломинки, пух. Скрепляя находки быстро твердеющей липкой слюной, этот летун обходится легким гнездом-матрасом. Всеобщий любимец аист для подстилки птенцам носит различный хлам. (В одном гнезде я обнаружил обрывок чулка, кусок киноленты, страницу учебника алгебры, алюминиевую фольгу, детскую варежку, кусок шпагата, множество разноцветных тряпок и даже полинявшую двадцатирублевку, ходившую при Керенском.) Таким барахольщиком аист всегда и был. А вот новаторство.
У меня хранится гнездо вороны-москвички, сооруженное из веток вперемешку с обрывками электрических проводов и кусками железной проволоки.
Строительство — дело всегда хлопотливое, и кое-кто из птиц предпочитает этим не заниматься. Одни кладут яйца прямо на землю (чибисы, козодои, филин), другие занимают чужие гнезда. Все наши совы, исключая сову болотную, — квартиросъемщики.
Главными поставщиками жилплощади в наших лесах являются дятлы и сороки. Дупло — убежище очень надежное, и после дятла его по очереди занимают многие птицы. Так же надежен домик сороки. Немаленький шар из веток с прочным глиняным основанием имеет боковой лаз, и всякий в гнезде поселившийся хорошо защищен. (Сорочьи гнезда в разное время года птицы используют как гостиницу для ночлега. Сами сороки, по моим наблюдениям, предпочитают ночевать большим коллективом в плотных молодых ельниках — спугнул одну, и вся ночлежка подымается по тревоге.)
Врагов у любого гнезда великое множество, и поэтому птицы всегда стремятся надежно его укрыть и всячески маскируют. Зяблики, например, внешние стенки изящной своей постройки шпаклюют мхами, лишайником, а если гнездо на березе — в облицовку идет береста. Иные же птицы гнезда не прячут, а селятся массой (береговушки, грачи, бакланы, пингвины, ткачики, цапли, чайки). Тут защита гнездовий идет всем миром, и надежность ее проверена жизнью.
И это тоже — гнездо!
Есть в птичьем мире герои и в одиночку постоять за потомство. В Антарктиде, снимая яйцо поморника (оно лежало на голом камне), я убедился в смелости этой птицы — поморник пикировал сверху, почти касаясь моей головы. Точно так же на острове Врангеля защищала гнездо полярная сова (увечий фотограф не получил, но шапка с его головы сбивалась дважды). Однако такая смелость дана немногим. Большинство птиц защищают потомство разными хитростями: тщательно прячут гнездо, не выдавая гнезда, сидят в нем до крайней опасности, пытаются напугать, подражая шипенью змеи, отвлекают врага от гнезда, притворяясь ранеными.
Но лучшее средство укрыться от непогоды и от врагов — построить маленький домик-крепость.
Более всех преуспели в этом две наши синицы: длиннохвостая и синица ремез. Обе малютки, но обе первоклассные архитекторы.
Гнездо ремеза я много раз видел выставленным в качестве чуда в музеях, а этой весной в пойме Северского Донца обнаружил жилую постройку, наблюдал даже, как она возводилась.
В топком месте возле болота, на иве, на трех концевых свисающих книзу ветках, ветер покачивал маленькую корзину. Прутики ивы были в ней «арматурой», искусно оплетаемой ткацкой основой из волокон крапивы, а по основе скоро и споро шла набивка стенок корзинки пухом рогоза, росшего тут же невдалеке. Мое присутствие с фотокамерой двух маленьких пестрых ткачей слегка беспокоило, но работа не прекращалась. И постепенно корзиночка превратилась в глухой мешок с двумя отверстиями по бокам.
Одно синицы заделали, а к другому пристроили характерный сосок-крылечко, через который то и дело юркали внутрь постройки.
Две недели примерно продолжалась работа, работа без чертежей, инструментов, без предварительного обучения. Крошечный мозг архитекторов хранил в себе наследственную программу действий, где все учтено: место гнездовья, строительный материал, технология ткачества, чувство формы и меры, надежность конструкций. И вот он — ткацкий шедевр, напоминающий, впрочем, не ткань, а плотный и прочный войлок. Такое гнездо висит невредимым несколько лет, разве что сами синицы в поисках дефицитного материала разбирают его на постройку новой своей рукавички.
Сейчас в этом доме у ремезов и повсюду в гнездах, больших и малых, растет, наливается силой желторотая молодь. Велик соблазн подсмотреть, как это все протекает. Однако остережемся, не зря в народе говорят о «дурном глазе». Малейшая наша неосторожность гибельна для гнезда. Тревожный крик родителей, незаметное для нашего глаза изменение обстановки привлекают к гнезду разных охотников за птенцами. Одичавшая кошка, лисица, ворона, сойка, обнаружив гнездо, оставляют его пустым.
Недопустимо сейчас находиться в лесу, на лугу, на болоте с собакой, недопустимо, случайно обнаружив гнездо, кричать: «Эй, сюда!»
Июнь качает в своей колыбели разноголосую многоликую жизнь. Надо дать этой жизни спокойно стать на крыло.
Фото автора. 7 июня 1978 г.
От деда — к внукам…
(Окно в природу)
На минувшей неделе я получил три бандероли: книжку Сергея Владимировича Образцова, книжку зоолога Андрея Григорьевича Банникова и «Мурзилку» за июнь месяц от редактора журнала Владимира Федоровича Матвеева. Три разные книжки, но вместе по адресу «Окно в природу» они собрались не случайно, все три — разговор взрослых, умудренных жизнью людей с детьми о природе.
Листая книжки, я вспомнил знакомые с детства стихи: «Дедушка, голубчик, сделай мне свисток…» Два возраста, начальный и преклонный, тяготеют друг к другу. Жадность узнавания жизни и мудрость прожитого находят общий язык и общие радости. И первое, что роднит, что связывает начало и зрелость жизни, — радость от самой жизни. Мальчик ловит картузом солнечного зайчика, дед подставил зайчику руку — греется. И оба с интересом наблюдают, как ползет по скамейке с ношей маленький муравей, как дерутся у лужицы воробьи, как котенок крадется в траве у забора.
Много вопросов у внука, и на все у деда жизнь накопила ответы. Кое-что, взрослея, внук, возможно, вспомнит с улыбкой. Всем нам знакомо, например, деревенское наставление: «Лягушку трогать нельзя, корова молока не будет давать».
Забавно, но этот прием дедовской педагогики надежно спасал лягушек от цепких рук пятилетних естествоиспытателей.
Они и сейчас такие же любопытные, такие же цепкие, открывающие мир ребятишки. Мой внук недавно принес в картузе жабу: «Дедушка, давай сфотографируем, посмотри, какая она красивая!.. А потом мы ее оставим жить в доме».
У каждого времени своя педагогика. Сейчас мальчишку не убедишь стращаньем «корова молока не будет давать», сегодня ему нередко надо еще объяснить, что такое корова. Но цели у воспитания во все времена одинаковы: пробудить у растущего человека любопытство ко всему, что дышит, зеленеет, цветет, издает звуки, что составляет понятие жизнь. Человек, ощутивший родство с многообразием всего живого, более стоек в волнах бытия, легче находит ответы на неизбежный вопрос о смысле существования, ему не нужен бог для объяснения чуда жизни, он будет внимательно-бережливым ко всему, что рядом с ним соседствует на земле.
Человек, ведущий за руку внука, испытывает потребность передать ему эту простую, как воздух, мудрость. У каждого деда получается это по-разному. Но есть особо талантливые воспитатели, и знает их не одно поколение внуков.
Дед Ушинский, дед Толстой, дед Пришвин, дед Бианки. В этот же ряд справедливо поставим живущего рядом с нами мудрого деда Сергея Владимировича Образцова. Все, что делает этот человек в искусстве, коротко можно назвать воспитанием вкуса к жизни. Сергей Владимирович убежденно считает: без любви к природе, без понимания природы человек не может ощутить всю радость праздника под названием жизнь.