Страница 4 из 9
– Рано об этом говорить, Китти Кэт, – ответил папа, назвав подругу детским прозвищем, которое дал ей еще со школьных времен. – Но, судя по тому, что творится в Европе, думаю, скоро многие отправятся на фронт. Я сегодня встретил в городе Стивена Редклиффа, оказывается, близнецы Ларсон отправляются на фронт в четверг.
У меня внутри все сжалось.
– Терри и Ларри?
Папа торжественно кивнул.
Близнецы, на год младше нас с Китти, отправлялись на войну. На войну. Это казалось невероятным. Еще вчера они учились в начальной школе и дергали меня за косички. Терри был тихим мальчиком с веснушкам на щеках. Ларри – немного повыше и не такой веснушчатый, прирожденный комик. Эти рыжие мальчишки всегда были вместе. Интересно, позволят ли им выйти на поле боя плечом к плечу? Я закрыла глаза, пытаясь отогнать подальше эту мысль, но было слишком поздно. Поле боя.
Папа словно прочитал мои мысли:
– Ты не переживай из-за Герарда, не волнуйся.
Герард не уступал в силе и мужественности всем моим знакомым ребятам, но я, как ни пыталась, не могла вообразить его где-либо, кроме как в банке, одетым в деловой костюм. Конечно, я за него тревожилась, но иногда мне хотелось увидеть его в военной форме, на поле боя.
– Его семья занимает слишком солидное положение в обществе, – продолжил отец. – Джордж Годфри проследит, чтобы его не призвали.
У меня внутри все бурлило: защищенность Герарда успокаивала меня и одновременно вызывала отвращение. Несправедливо, что мужчины из бедных семей воюют за свой народ, а привилегированное сословие увиливает от службы без особых на то причин. Джордж Годфри, банковский магнат с увядающим здоровьем, когда-то был сенатором, и Герард должен был унаследовать его место в банке. Мне было неприятно, что близнецы Ларсон рискуют жизнью в холодной зимней Европе, а Герард комфортно проводит время в теплом офисе на удобном кожаном кресле.
Тревога в моих глазах не ускользнула от папиного взгляда:
– Не беспокойся. Терпеть не могу, когда ты волнуешься.
Китти сидела, опустив взгляд и сложив на коленях руки. Наверное, думала о мистере Гельфмане. Он тоже пойдет на войну? Ему не может быть больше тридцати восьми – он достаточно молод для того, чтобы стать солдатом. Я вздохнула, мечтая, чтобы война поскорее закончилась.
– Мама сегодня ужинает в городе, – сказал папа, поглядывая на дом. Он встретился со мной взглядом.
– Дамы, окажете мне честь, отужинаете сегодня со мной?
Китти покачала головой.
– У меня встреча, – туманно отговорилась она.
– Прости, папа, но я ужинаю с Герардом.
Отец задумался, и его взгляд вдруг стал сентиментальным:
– Вы стали совсем взрослыми. У каждой свои планы. А, кажется, еще вчера играли здесь в куклы…
Честно говоря, я скучала по тем давним, незамысловатым денькам, когда жизнь вращалась вокруг бумажных кукол, нарядов и чаепитий на веранде. Я застегнула пуговицу на свитере: мне вдруг стало холодно от ветра. Ветра перемен.
– Пойдем внутрь, – предложила я, взяв Китти за руку.
– Давай, – просто согласилась она. И мы снова стали прежними девочками: Китти и Анной.
Клубы сигаретного дыма, низко стелющиеся над столами, пощипывали глаза. В «Кабана Клаб», модном местечке, куда субботними вечерами съезжался потанцевать почти весь Сиэтл, царил полумрак. Я прищурилась, пытаясь разглядеть сцену.
Китти подвинула в мою сторону коробочку, обернутую голубой бумагой. Я посмотрела на золотую ленту.
– Что это?
– Это тебе, – с улыбкой сообщила подруга.
Я вопросительно посмотрела на нее, потом на подарок и осторожно развязала ленту. Сняла крышку с белой ювелирной коробочки и откинула хлопковую подкладку, открыв сияющий предмет внутри.
– Китти?
– Это булавка, знак нашей дружбы. Помнишь те маленькие колечки, что были у нас в детстве?
Я кивнула, не понимая: мои глаза увлажнились от дыма или от воспоминаний об ушедшем детстве?
– Я подумала, что нам нужен более взрослый вариант, – объяснила Китти и отвела с плеча прядь волос, демонстрируя такую же булавку на платье.
– Видишь? У меня такая же.
Я рассмотрела серебряную безделушку – круглую, покрытую маленькими голубыми камушками, образующими узор в форме розы. Она сверкала в слабом освещении клуба. На обратной стороне я обнаружила гравировку: Анне от Китти с любовью.
– Очень красиво, – восхитилась я, прикрепив булавку к платью.
Подруга просияла.
– Надеюсь, она станет символом нашей дружбы, будет напоминать, что у нас нет друг от друга секретов, и мы не позволим времени или обстоятельствам изменить наши отношения.
Я согласно кивнула:
– Всегда буду ее носить.
Китти улыбнулась:
– Я тоже.
Потягивая содовую, мы разглядывали шумный клуб, где друзья, одноклассники и знакомые веселились, возможно, последний раз, прежде чем жизнь раскидает всех в разные стороны. Война. Брак. Неизвестность. Мое сердце сжалось.
– Посмотри на Этель и Дэвида Бартона, – прошептала Китти мне на ухо. Она показала на парочку у бара. – Его руки так по ней и блуждают, – отметила подруга, смерив их чересчур долгим взглядом.
– Стыд какой! – покачала я головой. – Она ведь помолвлена с Генри. Он, кажется, еще на учебе?
Китти кивнула, но я не заметила неодобрения в ее взгляде.
– А ты разве не мечтаешь о такой любви? – задумчиво спросила она.
Я наморщила нос:
– Дорогая, но это не любовь.
– Именно любовь, – возразила она, подперев ладонью щеку. Мы наблюдали, как парочка рука об руку движется к танцполу. – Дэвид от нее без ума.
– Без ума, верно, – согласилась я. – Но не любит ее.
Китти пожала плечами:
– Зато между ними есть страсть.
Я достала из сумочки пудру и припудрила нос. Скоро придет Герард.
– Страсть – для дураков, – заявила я, защелкивая косметичку.
– Возможно, – ответила она, – но я все равно рискну.
– Китти!
– Что?
– Не говори так.
– Как?
– Как падшая женщина.
Китти захихикала, и в этом момент у нашего столика появились Герард и Макс, его приятель и коллега из банка – невысокий, кудрявый, с простым, честным лицом. Он имел планы на Китти.
– Поделись с нами шуткой, Китти, – с улыбкой попросил Герард. Мне нравилась его улыбка, очаровательная и самоуверенная. На нем был серый костюм, он возвышался над столиком, приводя в порядок слетевшую запонку. Макс стоял по стойке смирно, дыша, словно немецкая овчарка, и сосредоточив все внимание на Китти.
– Расскажи им, Анна, – с ухмылкой обратилась ко мне Китти.
Я растерянно улыбнулась:
– Китти заявила, мол, они с Максом составят лучшую пару в танцах, чем мы с тобой, Герард, – я победоносно посмотрела на Китти, – представляешь?
Герард улыбнулся, а у Макса загорелись глаза.
– Мы не позволим ей так говорить, да, дорогая? – Он посмотрел на танцпол и протянул мне руку.
Музыканты заиграли, и Макс неуклюже затоптался возле моей подруги, широко улыбаясь. Китти закатила глаза и взяла его протянутую руку.
Герард плавно и элегантно положил руки мне на талию. Мне нравились его твердые объятья, его уверенность.
– Герард? – прошептала я ему на ухо.
– Да, дорогая?
– Ты испытываешь… – я замешкалась, пытаясь подобрать слова, – испытываешь ко мне страсть?
– Страсть? – повторил он, сдержав смешок. – Ты такая смешная. Конечно.
Он сжал меня немного сильнее.
– Настоящую страсть? – продолжила я, не удовлетворившись ответом.
Он остановился и любовно притянул мои руки к подбородку.
– Надеюсь, ты не сомневаешься в моей любви? Анна, я хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя сильнее всего на свете.
Я закрыла глаза. Вскоре музыка остановилась и заиграла новая, более медленная песня. Я крепче прижалась к Герарду – так я могла слышать, как бьется его сердце, а он, несомненно, слышал мое. Мы раскачивались под мелодию кларнета, и с каждым шагом я убеждала себя, что у нас это есть. Конечно же, есть. Герард без ума от меня, а я от него. А сомнения – полная чушь. Это все Китти. Китти. Я смотрела, как она безрадостно танцует с Максом, и вдруг словно из ниоткуда возник мистер Гельфман. Он направился прямо к ней, что-то сказал Максу и тут же заключил ее в объятия. Удрученный Макс направился к столику.