Страница 6 из 12
– Угу. Поздравила через два месяца. И даже заехать хотела, за деньгами, – подтвердила Яна. – Ничего не дам, пускай твой мальчик сам себе на костюм зарабатывает, – жестко отрезала она и отключила трубку, не обращая внимания на Лерин скулеж.
К матери она всегда обращалась по имени, лет, наверное, с четырех. Лере казалось, что так она выглядит моложе, и всегда старалась выдать Яну за младшую сестру. От разговоров с матерью настроение девушки неизменно портилось. Вот и сейчас, вместо того чтобы выключить в кабинете свет и отправиться домой, она уселась обратно за стол и просидела так, наверное, с полчаса, угрюмо глядя в стену и бездумно грызя «М&M», дежурный пакетик которого всегда имелся у нее в ящике стола, для борьбы со стрессом и депрессией. Так она сидела, пока в общем зале не погасили верхний свет, и только потом заставила себя надеть пальто и двинуться на выход.
Выйдя из метро у себя на Ленинском проспекте, она зашла в «Пятерочку», купила своей любимой «Краковской» колбасы, свежий батон, свеклы, капусты, банку пряной фасоли в томате и отправилась домой варить борщ с фасолью, потому что суп полезен, и лопать колбасу с чаем, потому что вкусно.
Сразу за «Пятерочкой» возле мусорного контейнера к ней привязалась рыжая худая дворняга с жалостной мордой и наглыми глазами. И пока Яна петляла в лабиринте хрущевских пятиэтажек, пробираясь к своему пятому корпусу, собака так и вертелась возле Яны, то тыкаясь ей в колени, то отбегая в сторонку.
– Не буду я тебя колбасой кормить. Ясно? – урезонивала ее то и дело девушка, но собака к увещеваниям была глуха и продолжала вымогательство.
На улице уже стемнело, но во дворах было оживленно, гуляли на площадках дети, торопились домой трудящиеся, парковались на узких дорожках машины.
– Просто Невский проспект, а не родное захолустье, – ворчала себе под нос Яна, протискиваясь между припаркованным здоровенным «Лендровером», проезжающей мимо «Шкодой» и идущим навстречу парнем. Собака, решив, что ее час пробил, вынырнув из-за «Лендровера», подскочила сзади к Яне и вцепилась в пакет с колбасой зубами. Идущий навстречу парень выкинул из-за спины руку и, коротко сверкнув серебристой искрой, метнулся к Яне, втыкая в ее пальто, в пиджак, в блузку, в кожу острый страшный стальной нож. Девушка видела и ощущала все это, словно в замедленной съемке. Собака, крепко вцепившаяся в добычу, резко рванула пакет, Яна дернулась куда-то вбок и назад, парень выдернул нож и прибавил шагу. Яна завалилась туда, куда ее дергала собака, и рухнула на асфальт. В голове пульсировала страшная мысль: «Убили?»
– Та-ак. Теперь, значит, ножевое ранение? – приподняв бровь, спросил отец.
Он сидел в палате, на этот раз отдельной, в приличной городской больнице, и, небрежно закинув ногу на ногу, рассматривал Яну. Назвать эту взрослую женщину дочерью у него не получалось даже наедине с собой.
– Да нет. Это просто царапина, – поспешила успокоить его девушка. – Только пальто жалко, хотя я все равно новое собиралась покупать. Так что, можно сказать, отделалась легким испугом. Правда, дворняга колбасу съела, ну да бог с ней. Пусть лопает на здоровье.
Яна чувствовала себя неспокойно. Она то сурово сводила брови, то нервно передергивала плечами, то улыбалась с наигранной веселостью и повыше натягивала одеяло.
«Он снова здесь. Приехал меня навестить. Опять привез фрукты, даже клубнику в коробочке, а она сейчас ого-го сколько стоит», – нервно размышляла Яна, продолжая рассказывать отцу о своих неурядицах. А вдруг он подумает, что она теперь специально всякие глупости придумывает, в несчастные случаи попадает, чтобы его вовлечь в свою жизнь? Ведь она опять позвонила ему, а не матери, потому что у нее снова не было с собой ни полиса, ни паспорта. Пора уже начать таскать их в сумке.
Виктор Александрович слушал дочь и думал о том, что на этот раз – в приличном халате, в чистой отдельной палате, причесанная и даже, кажется, слегка подкрашенная – Яна понравилась ему больше, чем при их первой встрече. Она по-прежнему не выглядела красавицей, но глаза у нее были умненькие, руки ухоженные, речь уверенная, манера держаться выдавала личность волевую, решительную. Даже несмотря на легкое волнение.
Последнее ему неожиданно польстило. Он без труда понял, что именно его визит привел Яну в некоторое замешательство.
Виктор Александрович не был сентиментален. Но сегодня то ли погода повлияла, то ли возраст давал себя знать, ему вдруг полезли в голову странные, непривычные мысли.
Неужели он ей не безразличен? Никогда она его не видела, подарков он ей не делал, на день рождения не приезжал, не звонил даже. Да что там говорить, он о ней и не помнил. Что-то непривычное, теплое, какое-то пробирающее до печенок неведомое чувство заворочалось в душе Виктора Александровича. Он заерзал на стуле, принялся поправлять халат и откашливаться и чем больше суетился, тем больше сердился на самого себя. Что еще за ребячество такое? Телевизор вроде не смотрит, книжками не увлекается, откуда эта сентиментальная пижонская дурь?
Пришлось даже выматериться. Про себя, конечно. Грязно, грубо. Последнее помогло. Виктор Александрович успокоился и, снова развалившись на стуле, произнес:
– Пустяки, говоришь? – Потом вернулся к тому, на чем его прихватило: – А скажи-ка ты мне, как часто ты раньше в больницу попадала с несчастными случаями, начиная с раннего детства?
Ну, вот. Так и есть. Яна горько скривилась.
– Ни разу. Я была ребенком неспортивным, по крышам не лазила, предпочитала в библиотеке сидеть. – В голосе ее явно слышались независимость и вызов.
– На улице не спотыкалась, в люки открытые не падала, снег с крыши тебе на голову не сваливался, – язвительно, с подколом уточнил отец.
– Нет, – сухо ответила Яна. Оправдываться перед ним она не собиралась.
– Так с чего же ты взяла, что ножевое ранение было пустяком? На твоих подруг часто бросаются незнакомцы с ножом на улице? – обычным маловыразительным тоном поинтересовался он и после короткой паузы спросил без всякой связи: – Кстати, ты вспомнила, что делала на том проселке?
Она не вспомнила. И если честно, не очень старалась. Почему? Она и сама не знала. Просто не думала об этом, и все.
Отец молча ждал ответа. Наконец Яна не выдержала и взглянула ему в глаза.
– Между этими двумя происшествиями должна быть связь. И тебе будет лучше, если ты, наконец, поймешь это и вспомнишь, как оказалась на проселке и кому ты помешала настолько, что тебя дважды пытались прикончить, – твердо посоветовал отец, поймав ее взгляд.
От таких заключений у Яны все внутри забурлило. Она кому-то помешала! За ней охотятся! Она что, криминальный авторитет? Нет, все же образ жизни накладывает на человека неизгладимый отпечаток, формирует его сознание, которое потом штампует оценки людей и событий по заложенной программе.
Яна со снисходительной улыбкой взглянула на отца и мягко проговорила, стараясь его не обидеть:
– Ну кому я могу помешать? Рядовой сотрудник фирмы, торгующей рыбой? Кому я нужна, чтобы за мной охотиться? А насчет проселка я обязательно подумаю, мне и самой интересно, как я туда попала.
– Подумай, – не обращая внимания на ее неуместное веселье, произнес отец. После чего попрощался и отбыл.
Дура. Зачем она стала над ним насмехаться? В конце концов, мы те, кто мы есть, и глупо упрекать человека, если жизнь его научила подозревать всех и каждого и в любом происшествии искать следы преступления. Звонить отцу и извиняться она, конечно, не стала.
Глава 5
– Я завтра уезжаю по делам, меня не будет недели три, возможно, чуть больше. За тобой присмотрит мой зам, – сидя на Яниной кухне прямо в пальто и ботинках – даже раздеться не соизволил! – говорил отец.
Вчера он привез Яну домой из больницы. Дома ее, как это ни удивительно, ждал забитый продуктами холодильник.
– Из дома не выходи. Если надо в аптеку, давай рецепт, мой водитель прямо сейчас сгоняет, – распоряжался отец, заводя ее в квартиру. – Продукты тебе купили. Дверь никому не открывай. Завтра у тебя установят сигнализацию и тревожную кнопку.