Кузнец человеческих судеб

Когда Виктору Александровичу позвонила старшая дочь, он сперва насторожился. Заподозрил какую-то подставу, даже занервничал, хотя вида и не подал. Потом взял себя в руки, успокоился, навел справки.

О том, что у него есть дочь, он знал, хотя желания разыскать ее, познакомиться никогда не испытывал. А тут этот звонок.

Леру Сорокину, молоденькую артисточку из драматического театра, он помнил хорошо. Можно сказать, долго не мог забыть. Веселая, разбитная, бесшабашная, красивая Лерка очень ему понравилась. Если бы он тогда не сел в очередной раз, возможно, их роман бы и затянулся, возможно, он даже женился бы на ней. Во всяком случае, какое-то время, пока Лера не сообщила ему, что выходит замуж, он всерьез раздумывал об этом, особенно когда узнал, что у Леры будет ребенок. Потом, конечно, все забылось, рассосалось, прошли годы, он повзрослел, Лера, наверное, тоже, он никогда не пытался разыскать ее или навести о ней справки, даже когда остепенился и разбогател.

И вдруг звонок дочери. Виктору Александровичу вдруг стало интересно. А вдруг она похожа на Леру? Такая же красавица. К тому же она уже совсем взрослая, возможно, даже замужем. Хотя нет. Если бы была замужем, не стала бы просить его о помощи. Но, может, у нее есть дети, его внуки. Курышев прислушался к себе, но его душа ничем не отозвалась. Нет. Ему неинтересны были внуки, ему интересна была память о Лере.

И он поехал. Сперва заехал к дочери в квартиру, скромную однушку, обставленную старенькой немодной мебелью, потом в больницу. Дверь квартиры он открыл без труда, замок примитивный, а опыт у Виктора Александровича был большой, ему даже показалось забавным тряхнуть стариной. Документы он нашел быстро, в квартире дочери царил безупречный порядок. Все лежало именно там, где она сказала. А потом он поехал в больницу, по пути даже в супермаркет сообразил заскочить, купить деликатесов, колбаски, йогуртов, фруктов.

Яна его разочаровала. От Леры в ней не было ничего. Перед ним лежала на железной больничной койке взрослая незнакомая женщина, полноватая, строгая, совершенно чужая, и смотрела на него критическим изучающим взглядом.

Потом, когда они разговаривали, он понял, что Яна похожа на него. И взгляд этот пронизывающий, оценивающий, критичный, и плотная тяжеловесная фигура, как у его покойной матери, и прямой, ровный, широковатый нос. Вся она пошла в него. Постепенно разочарование прошло, и он смог преодолеть первоначальную неприязнь, почти детскую обиду на дочь за то, что она вышла совсем не такая, как он себе напридумывал. Наверное, из-за этой обиды, точнее, из-за собственной несправедливости – в конце концов, Яна была совершенно не виновата, что уродилась такой, – он пообещал уладить ее неприятности, а вовсе не из родственных чувств.

А раз пообещал, обещание надо выполнять.

Виктор Александрович вылез из машины и, запахнув дорогое кашемировое пальто, двинулся к развеселой компании.

– Здорово, мужики, – не вынимая рук из карманов, кивнул он в ответ на удивленные взгляды. – Разговор есть.

Парни с интересом окинули взглядом Виктора Александровича, потом машину, затем, слегка присмирев, поздоровались, с интересом ожидая продолжения.

– Говорят, вы на днях девицу на обочине подобрали, – ленивым бесцветным голосом спросил Курышев, глядя на парней цепким жестким взглядом.

– Какая еще девица? – засовывая руки в карманы куртки и набычиваясь, спросил владелец «девятки». – Мы если и подбираем кого на обочине, так только своих.

– А эта была как раз чужая, – вкрадчиво произнес Курышев. – Вы ее сперва подобрали, а потом в лесу бросили. Думали, что уже мертвая? – Виктор Александрович старался избегать без крайней надобности жестких, тем более нецензурных формулировок, не бросаться бездумно угрозами и не употреблять блатной жаргон, поскольку все это было дешево, несолидно и только выдавало дворовое происхождение и понижало его реальный статус. Не добавляло ни весу, ни солидности. Но, как правило, даже его вежливая, подчеркнуто сдержанная речь достигала цели. Собеседники улавливали нутром исходящую от него скрытую угрозу. Конечно, речь шла о людях умных.

Как показало развитие событий, в данном конкретном случае его собеседниками оказались люди недалекие.

– Слышь… а кто ты ваще такой? – грубовато спросил его нагловатый рыжий Песков, главарь этой «шайки благородных разбойников», щедро пересыпая свою речь нецензурной бранью. – Тебе что от нас надо, …? Думаешь, прикатил на крутой … тачиле, и все тут типа прогибаться перед тобой будут? … … Тебе … сказали, не подбирали никого? Ну и вали отсюда, …, пока не наваляли по самые…

И так далее и тому подобное. Рядом с Песковым плечом к плечу встали его соратники, вызывающе сплевывая чуть ли не на ботинки Виктора Александровича.

– Слышь, а может, тебе навалять, а?.. И тебя подрихтуем, и тачку твою, – туповато лыбясь, предложил его чернявый приятель, тот, что был повыше.

То, что произошло дальше, было сплошным ребячеством, и в городе Виктор Александрович ни за что себе такое бы не позволил. Но сельский воздух, какое-то особое пьянящее чувство простора и древней удали, которые буквально струились по деревенской улице то ли с полей, то ли еще откуда, буквально толкнули его на несерьезное, прямо скажем, неподобающее поведение.

Он неожиданно врезал коротким, точным ударом Пескову под дых, тот согнулся, Виктор Александрович схватил его за загривок и прижал лицом к грязному пыльному капоту «девятки». Всего и делов-то, пара секунд времени. Но водитель с помощником были уже тут как тут, грозной стеной стояли за спиной Курышева.

Виктор Александрович ткнул Пескова еще разок носом в капот и отпустил.

– Ну, так что с девицей? – спросил он у троицы как ни в чем не бывало, ровным, спокойным голосом.

– А что с девицей? – пробубнил чернявый, тот, что был пониже. – Не трогали мы ее, она сама о пень башкой треснулась.

– Та-ак. Сама, говоришь, – убрав руки за спину и слегка раскачиваясь на носках дорогих итальянских ботинок, уточнил Виктор Александрович.

– Да вот клянусь, сама! – страстно заверил его парнишка. – Мы вообще ее не трогали, просто пошутить хотели.

– Пошутили?

Лица всех троих выражали искреннее пламенное раскаяние, крепко замешенное на страхе.

– Сумку ее куда дели?

– Не было у нее никакой сумки! – поспешили сообщить ему сразу все трое. – Точно не было. Да она вообще странная была, обдолбанная, наверное. Точно под кайфом! Да она почти не соображала, когда сажали, думали, пьяная.

– Где сажали, место показать можете? – Известие о том, что его дочь, точнее, Лерина дочь, – обычная наркоманка, неприятно резануло Виктора Александровича, а он-то посчитал ее порядочной девицей.

– Да. А зачем вам? Да мы правда ничего не делали. Да зачем нам неприятности?

Виктор Александрович зачем-то осмотрел место, где парни подобрали Яну, затем – где они бросили ее возле оврага. Парни ему не врали. В этом он был уверен.

Глава 4

Яна входила в родной офис с определенным трепетом. В ее собственной жизни за последние три недели произошло столько перемен, столько новых впечатлений она испытала, что ей отчего-то казалось, что и вся жизнь вокруг должна была перемениться.

Ничего подобного.

– Здравствуйте, Яна Викторовна. Ой, Ян, привет. С возвращением, Яна Викторовна. Яна Викторовна, завтра в десять совещание по поставщикам. Добрый день. Договора за последний месяц. Яна Викторовна, с сертификатами проблема, звонили с Камчатки, там партия краба зависла.

Ничего не изменилось. Яна кивала, собирая папки, и наконец добралась до своего кабинета в конце рабочего зала, разделенного по западной моде на рабочие закутки. Она толкнула задом дверь кабинета, свалила документацию на стол и, стянув с себя шарф, пристроив на вешалку за дверью пальто, плюхнулась в рабочее кресло.

– С прибытием вас, Яна Викторовна, – поздравила она саму себя.

И рабочий день потек. Потянулся, понесся, набирая обороты. Про обед Яна вспомнила только ближе к вечеру, идти куда-то в поисках пищи было поздно, и она после недолгого колебания решила совместить приятное с приятным. Перекусить, а заодно поболтать, наконец, с подругой, узнать последние сплетни, просто поговорить с живым человеком.