Страница 6 из 15
Гуннора была рада, что ее сестра способна трезво мыслить, не предаваясь скорби. Но ее предложение ей не понравилось.
— Нам слишком мало известно о них, чтобы мы могли их найти. Мы даже не знаем, как их зовут. Нам лучше разделиться.
Сейнфреда потрясенно уставилась на нее.
— Но…
— Ненадолго, — быстро продолжила Гуннора. — Пока эти мужчины неподалеку. Вы идите в лес, а я останусь здесь, буду смотреть, не появятся ли они. Если я услышу, что они приближаются, то выманю их отсюда подальше.
— Но я не могу…
— Можешь!
Гуннора схватила Сейнфреду за руку. Девушка казалась невероятно хрупкой, но в глазах Сейнфреды читалась нерушимая воля бороться до последнего вздоха. Ради самой себя, а главное, ради своих сестер. Сейнфреда кивнула, но младшие сестры не могли на это согласиться. Вивея закричала, а Дювелина вцепилась Гунноре в юбку. Девушка с трудом разогнула ее цепкие пальцы. Это зрелище разбивало ей сердце. Но, впрочем, ее сердце и так было разбито, и она шла босиком по осколкам, чувствуя, как они взрезают ее ступни.
— Делайте, что я вам говорю!
Она еще никогда не разговаривала с сестрами так строго. И никогда еще не чувствовала себя настолько взрослой.
Девочки, испугавшись, последовали за Сейнфредой в чащу леса. «Надеюсь, это правильное решение», — подумала Гуннора, когда они скрылись из виду. Оставшись одна, она уже не чувствовала себя такой сильной и взрослой. Теперь Гуннора вновь стала маленькой девочкой, которой хотелось, чтобы отец обнял ее, а мать дала мудрый совет. Хотелось на родину.
«Нам и там жилось неплохо, и зачем мы только уехали? Да, иногда нам было холодно, но мне и теперь холодно. Да, иногда мы голодали, но там не было христиан, которые хотели нас убить».
Гуннора прислонилась к стволу дерева и спрятала лицо в ладонях. Жизнь на родине была простой, но мирной. Коннозаводчики и крестьяне, охотники и рыбаки… у всех всего было поровну, когда выдавались удачные годы и когда выдавались неудачные. Обычно всего не хватало. Однажды урожай был настолько мал, что выпустили закон, в соответствии с которым из ячменя разрешалось только печь хлеб, но не делать пиво. Однако мужчины, в первую очередь ее отец, не желали отказываться от спиртного. Они смешивали пиво с ухой или отваром коры деревьев, добавляли туда овощи и ели эту странную похлебку вместо хлеба.
В животе у Гунноры заурчало. Тут не было ни пива, ни хлеба. В лучшем случае ей удастся найти орехи, грибы и ягоды. Девушка опустила руки.
Земля была коричневой и сочной, мох — зеленым и влажным, но она не могла отыскать здесь ничего съедобного. Кроме того, Гуннора была не в силах отделаться от ощущения, что здешние земли прокляты. Они обагрены кровью. Она больше никогда не почувствует себя в безопасности в Нормандии. Этой стране не суждено стать ее новой родиной.
Гуннора подобрала платье, спряталась в кусты и прислушалась. Усеянные шипами ветки цеплялись за ее платье.
Гуннора посмотрела на свою одежду и увидела следы крови на сарафане, булавке, удерживавшей накидку, и двух овальных брошках, соединявших бретельки сарафана с лифом.
Ей хотелось поесть и согреться, а главное — вымыться. Но девушка держала себя в руках, не обращала внимания на кровь, старательно прислушивалась. Не треснет ли ветка под сапогом? Не послышатся ли голоса?
Какое-то время она слышала свое неровное дыхание, шелест листьев и пение птиц, но затем до нее донеслись голоса убийц.
— Это были женщины… девушки. Они где-то спрятались. Нам нужно поймать их… Они все видели… смогут донести на нас…
И вновь послышался топот и ржание коней. Еще ничего не было видно, но Гунноре показалось, что она чувствует на себе взгляды этих мужчин. Взгляд того христианина…
Она знала, что нужно стоять спокойно, нужно представить себе руну, дающую защиту. Нарисовать эту руну на земле, отогнать ею убийц. Но в голове было пусто, она позабыла о своем плане отвлечь этих людей от своих сестер. И девушка бросилась бежать — быстро и шумно. Слишком шумно.
Пробравшись через очередные заросли кустарника, она оказалась на другой поляне. А убийца уже поджидал ее там.
При дворе герцога Ричарда в Руане в этот день многие перешептывались по углам. Альруна вновь прижалась ухом к двери. Мать часто упрекала ее за такое поведение, говорила, что подслушивать — это плохо, но в то же время она утверждала, что знание дарует власть. Альруна была убеждена в том, что знание получить не так-то просто, нельзя задать кому-то вопрос и надеяться найти ответ. Иногда приходилось добывать знание обманом, как вор добывает на рынке свежее красное яблоко.
— Я волнуюсь из-за герцога, — говорила мать Альруны.
— Он молод. Он справится. — Отец должен был утешить ее, но и в его голосе слышалась тревога.
Они оба служили Ричарду, молодому герцогу Нормандии, и оба были потрясены тем, что ему придется справляться с такой потерей. Альруна была столь же преданна герцогу, как и ее родители, и потому ей было нестерпимо смотреть, как он мучается.
— Ты думаешь, он любил ее? — спросил Арвид.
Альруна не видела мать, но была уверена, что Матильда пожала плечами.
— Кто может заглянуть в чужое сердце? Я знаю лишь одно: пока она была жива, герцог мог рассчитывать на защиту и дружбу ее брата. Но теперь…
Они говорили об Эмме, дочери Гуго Великого и сестре Гуго Капета, правителя Франции, герцогства, граничащего с Нормандией. Сколько Альруна себя помнила, Ричард был обручен с Эммой, и, когда невеста подросла, Гуго пригласил Ричарда в Париж, где после праздничной мессы жених и невеста встретились в первый раз. Альруна не присутствовала на той знаменательной встрече, но потом ей говорили, что Ричард был очарован красотой Эммы. Впрочем, Альруна не особенно верила таким сплетням. Когда Эмма после свадьбы приехала в Руан, Альруна сочла ее серой мышкой, бледной и худосочной. Ей казалось, что такая женщина недостойна занимать место рядом с Ричардом. Но пусть она и не нравилась Альруне, девушка не желала ей смерти, хотя бы потому, что это нанесло такой удар по Ричарду.
— Как ты думаешь, как теперь поступит Гуго? — спросила Матильда.
— Гуго человек ненадежный, как и его отец, об этом все знают. Он уже не сдержал множества своих клятв. Но о Гуго я как раз волнуюсь в последнюю очередь… — Отец принялся расхаживать по комнате. — Ричард не должен замыкаться в своей скорби! Не сейчас!
Альруна отстранилась от двери. Она слишком волновалась за Ричарда и больше не могла оставаться наедине со своими тревогами.
Наверное, на ее лице тоже читалась боль, потому что матери достаточно было лишь мельком взглянуть на нее, чтобы понять настроение дочери.
— Ты наверняка тоже по ней тоскуешь…
Альруне стало стыдно. Матильда была умной женщиной и прекрасно разбиралась в людях, но часто неверно истолковывала чувства своей дочери. Матильде казалось, что Альруна очень привязалась к девушке, при которой состояла камеристкой. На самом деле Альруне вовсе не хотелось прислуживать Эмме, но она не могла отказаться от этой должности, поскольку каждый в их семье обязан был участвовать в жизни герцогского двора: Арвид когда-то был учителем герцога, теперь же стал одним из его ближайших советников, а мать помогала здешнему пономарю вести хозяйство.
— Мне бы так хотелось что-нибудь сделать… — пробормотала Альруна, отгоняя угрызения совести.
Отец погладил ее по голове, пытаясь утешить.
— Боюсь, ты ничего не можешь тут поделать. Я должен сам поговорить с ним, должен сказать ему, что…
— Это из-за Тибо де Блуа, да? — поспешно перебила его Альруна.
Отец удивленно посмотрел на нее.
— Откуда ты знаешь это имя?
Альруна едва подавила вздох. Отец еще не осознал, что она больше не маленькая девочка, которую можно порадовать костяными погремушками. Ей шестнадцать, она уже взрослая. Было и что-то хорошее в том, что ей пришлось провести столько времени с Эммой, — Альруна многое узнала о прошлом Нормандии и политике. Она запомнила имена многих врагов, угрожавших власти Ричарда, многих завистников в королевстве франков, которые считали герцога Нормандии пиратом, поскольку он был потомком жестоких язычников-северян. Одним из таких людей и был Тибо де Блуа по прозвищу Плут, герцог Шартра и Блуа и брат графа Шампани.