Страница 55 из 91
— Вы что за человек? — хмуро и сердито спрашивает казак, и вдруг лицо его расплывается в широкой улыбке, — а вы не генерал Краснов будете?
— Если знаете, так чего же спрашиваете? — говорю я.
— А я у вас в дивизии в конно-сапёрной команде служил. Помните, Акимцев, казак, — радостно говорит «член комитета». — Вам лошадей? Сейчас подам.
Едва отъехали от зимовников Королькова, как навстречу показалась бричка. Казак коней остановил, закричал радостно:
— Ваше превосходительство, господин генерал! Боже мой, думал ли, гадал!
Краснов узнал хорунжего Алексея Любимова.
— Какими судьбами вы здесь, хорунжий?
— Вот уже с полмесяца, как полк по куреням разъехался. А вы, ваше превосходительство, куда направляетесь?
— В Новочеркасск, буду там приюта искать.
— Какой Новочеркасск — к нам, в Константиновку поворачивайте. Там вам и Лидии Фёдоровне рады будут. А советской власти у нас нет...
В Константиновской, в доме хорунжего Любимова нашлось место, где мог отсидеться генерал Пётр Николаевич Краснов. Здесь он сделал первые наброски к будущему трёхтомному роману «От двуглавого орла к красному знамени», которому суждено будет появиться в эмиграции.
Иван Шандыба доехал эшелоном до станции Миллерово с казаками 2-го Донского полка. Вокруг ещё лежал снег, поезд плёлся медленно, подолгу стоял. В открытую дверную щель виднелись редкие станционные огни.
В Миллерово эшелон стал под разгрузку. По сходням выводили застоявшихся лошадей, с платформ снимали орудия.
В Вёшенскую собралась группа человек пятьдесят при двух орудиях. Шандыба попросился в товарищи.
До самой станицы ехал на зарядном ящике, а уж от Вёшек к хутору было рукой подать. Закинул Иван походный мешок за плечо, саблю поправил и пошёл знакомой дорогой.
У ворот родного куреня остановился, постоял. На глаза слеза навернулась. Вытер и вошёл во двор.
Первым увидел брата Мишку. Обнялись. Тут и отец с матерью выбежали, давай сына целовать да плакать.
В хате, когда фуражку снял, увидели шрам, ахнули. Мать руками всплеснула, сказала со слезами:
— Вот, Ванька, говорила: не сносить тебе головы.
Захар Миронович оборвал:
— Хватит причитать, старая. Тот не казак, что пули не пробовал. До свадьбы заживёт.
Услышав о приезде Ивана, пришли Сергей Минаевич со Стёпкой, распечатали белоголовую. Первую чарку выпили за его возвращение, вторую за казаков, с войны не вернувшихся.
В разговорах перебрали хуторские и станичные новости. Поругали новую власть. Степан Ус сказал:
— Ничего, скоро свою, донскую власть установим...
Разошлись поздно. Мать постелила сыну под божницей. Лёг Иван и как провалился — отвык от перины.
Ночью сон увидел, будто сестра милосердия рану перевязывает. Застонал, пробудился.
Мать при каганце ставила тесто. Увидела, что сын не спит, промолвила ласково:
— Спи, Ванюша, отдыхай.
Давно такого не слышал Иван. Так могла говорить только мать.
Утром вышел на баз. Вывел Воронка и Чалого, почистил, на водопой сводил. Вскоре Захар Миронович появился.
— Вот, сын, ждал, когда вместе хозяйство поднимать будем. Слава тебе, Господи, дождался.
Перемешалось всё на Дону: то красногвардейцы за казаками гоняются, то казаки за красными, а то и сами казаки меж собой сойдутся в кровавой разборке.
Из Ростова по станицам отправился агитировать за советскую власть отряд Подтёлкова и Кривошлыкова. Пока по Донецкой области ехали, встречали по-доброму, слушали, что Подтёлков либо Кривошлыков рассказывали, на постой принимали охотно. Но стоило границу Войска Донского переехать, как отряд встречали глухим молчанием. Не слишком доверяли станичники большевистской агитации: памятны были продовольственные отряды, отбиравшие зерно. Не по пути казакам с Советами.
В хутор Калашников вступили ночью. Разошлись по хатам, выставили дозорных. Кривошлыков Подтёлкову пожаловался:
— Подустали наши, в дозор идти не желают.
— Ничего, воротимся, судом товарищеским с такими разберёмся.
— А ты, Фёдор, не обратил внимания: за нами след в след казачки едут, частенько съезжаются, о чём-то совет держат.
— Видать, мы им ежа за шкуру запустили...
Утро выдалось хмурое, недоброе. Из дозорных один прибежал:
— Там казаки в кучу сбились, пулемёты готовят. Требуют на переговоры явиться.
— Надобно, Фёдор, отряд поднимать, занимать оборону, — сказал Кривошлыков.
— Там их много. Может, договоримся...
А с бугра в хутор уже направлялись сотни две казаков и с ними подъесаул Спиридонов, бывший сослуживец Подтёлкова.
— Ну что, односум, встреча, кажись, нежеланная? Вы никак на Пасху собрались, так оружие вам к чему?.. Отходи в сторону, складывай сабли, винтовки. Миром порешим, какая нам власть нужна.
От хутора метнулся красноармеец-пулемётчик с замком от пулемёта. За ним кинулось несколько казаков, догнали, зарубили.
Подъесаул усмехнулся:
— Недалеко убёг.
Подтёлковцев толпа местных казаков окружила, с кольями, вилами. Избивать принялись.
Красноармейцы закричали:
— Что же вы над безоружными издеваетесь? Коли казнить вздумали — казните.
Согнали всех пленных в сарай, замок навесили и караул выставили. А в соседней хате военно-полевой суд собрали, стариков позвали. Все приняли участие в суде над подтёлковцами, и у всех одно мнение — расстрелять изменников Дона. А что касается главарей, Подтёлкова с Кривошлыковым, то этих в назидание потомкам повесить.
После суда составили список приговорённых поимённо. Наутро свершили казнь. Последними повесили Подтёлкова и Кривошлыкова.
Краснов открыл окно веранды, и первый запах сирени потянулся по дому. Дон, тихий Дон, как называл его ещё покойный дед Краснова, распался, развалился. Вернее, разделился на сочувствующих большевикам и их противников.
И пошли казаки стенка на стенку. Хопёрцы и большая часть усть-медведицких были за красногвардейцев, а жители Низа, славившегося своими рыбными угодьями, виноградниками, лучшими урожайными землями, стояли за старое.
Краснов знал, что рано или поздно так произойдёт. Не поступятся казаки своими привилегиями, будут отстаивать их, и польётся кровь. Так всё и случилось.
Доходили до генерала известия о смерти Каледина, о судьбе атамана Назарова, но он старался уйти от всего. Смута есть смута, и её пережить надо. Потом пошёл слух: Добровольческая армия под Екатеринодаром наткнулась на упорное сопротивление превосходящих сил красных. Генерал Корнилов погиб. Добрармия отходит обратно на Дон. Ведут её Алексеев и Деникин.
В Новочеркасске красные поняли, что справиться с подходившей армией они не в силах. Ко всему из станицы Заплавской, где расположилась армия повстанцев генерала Полякова, лодками и баркасами началась переправа через Дон. Казаки высаживались на берегу и шли к Новочеркасску.
В городе ждали подмоги из Ростова. Из штаба красногвардейцев слышались обещания, но и только.
В помощь новочеркассцам вышел бронепоезд, но вскоре наткнулся на разобранный путь. Пока его чинили, впереди снова взорвали рельсы...
А повстанцы уже ворвались в предместье города. Вскоре к Новочеркасску подоспело ещё несколько сотен низовских казаков. В конной атаке они заняли город. И вот уже торжественно и величаво зазвонили колокола войскового собора.
Красногвардейцы отходили из Новочеркасска без паники, отстреливаясь. Краснов понимал: организованный отход был их единственным спасением. Но он не представлял, как они смогут пробиться через мятежные станицы.
Ещё генерал знал: Гражданская война на Дону далеко не закончилась. Казакам придётся отбиваться от революционных войск.