Страница 35 из 91
— Надо, — согласился Шандыба. — Да казаку понятия такого не дано. Он всю жизнь был слугой царю и отечеству.
А кто правит в отечестве, казаку разве безразлично? Вот и тебе, Иван, не грех подумать...
Шандыба заснул перед утром. И приснилось ему, что сотня их прибыла в Петроград. Гаража людей ведёт с песней. Но почему-то донцы поют «Марсельезу»? Это же песня революционная...
Тут из-за поворота на Литейном появилась толпа. Скомандовал Гаража, и казаки на народ поскакали, топчут конями, секут нагайками. И вдруг видит Иван Савелия Антипыча. Тот укоризненно качает головой и говорит:
— Теперь своими глазами погляди, Иван, на своих казаков в деле. Это твой взвод, ты его обучал.
А Шандыбе и ответить нечего. Правду говорит Савелий Антипыч — это его односумы.
Стыдно стало Ивану, направил коня в сторону. За ним хопёрец выехал, остановил лошадь, голову опустил, молчит. Шандыба хотел время узнать, спросил у хопёрца. И увидел у него часы в руке. Ту самую луковицу, что принёс в пятом году отец Варьки...
Проснулся Иван, голова тяжёлая, как с похмелья. Матвей не появлялся, а Савелий Антипыч, судя по всему, на свой завод ушёл...
Встал Шандыба, умылся. Солнце краем заглянуло в комнату. Уж не привиделся ли и вчерашний день как сон? Может, и расстрела никакого не было?
Иван отёр лицо серым рушником, висевшим тут же, у умывальника. Нет, был и день, был и расстрел. И сон ночной был. Неспроста, пророческий сон. Долечиваться надо и домой, на Дон как-то добираться...
— Нет армии — нет победы, — не раз говорил генерал Краснов. И в правильности этих слов он ещё раз убедился, когда принимал 1-ю Кубанскую казачью дивизию, что стояла под Мозырем. Уже первое знакомство оставляло желать лучшего: казаки оборваны, голодают, лошади от бескормицы истощены.
К счастью, полковые деньги оказались в целости. Краснов немедленно отправил представителей комитетов и хозяйственников в Киев, поручив им срочно заказать башлыки и черкески, а сам обратился к командующему Особой армией с просьбой выделить для дивизии обмундирование и продовольствие. Краснову не было отказано, и вскоре в цейхгаузы начали поступать сапоги и шаровары, рубахи и шинели.
Задымились землянки-бани, закурились походные кухни.
Повеселели казаки.
— Кажись, хлопцы, над нами командир нашёлся.
— Настоящий генерал, за дивизию болеет...
А генерал явился в Мозырскую земскую управу и обратился к земцам с просьбой оказать помощь в размещении дивизии и в кормах для лошадей.
И в этом Пётр Николаевич получил у земцев поддержку.
Вскоре из Киева возвратились интенданты. Они привезли всё, что заказывали. Кубанцы обрели прежний вид.
Генерал Краснов собрал совещание полковых командиров и потребовал проведений занятий, чтобы вернуть дивизии её боевые качества.
Казаки от занятий не уставали. Особенно довольны были 2-й Успенский, 2-й Полтавский и 2-й Запорожский полки. Однако стоило Краснову заговорить об отправке на фронт, как в полках поднимался ропот. Казаки воевать не хотели. Одно в мыслях: скорей бы на Кубань, в станицы...
В августе генерала Краснова вызвали в Домбровичи в штаб армии. Дорога изрыта снарядами, ехать долго и утомительно.
Пётр Николаевич дремал на заднем сиденье, откроет иногда глаза, посмотрит по сторонам. Он не задумывался, зачем его вызвали в штаб. Раз вызвали, значит зачем-то понадобился.
Краснов знал: Особой армией командует уже не генерал Балуев, её временно принял генерал Эрдели. С ним-то и предстояла встреча.
Домбровичи — городок небольшой, но чистый, не то что те сёла, где стояли казачьи полки. У штаба выставлены часовые, дежурят адъютанты. Но во всём видна какая-то нервозность, необычная суета.
Едва Краснов появился на пороге, как о нём немедленно доложили командующему. Эрдели тут же пригласил гостя к себе.
Разговор был недолгий: Пётр Николаевич даже удивился, что по такому вопросу его вызывали в штаб. Достаточно было переговорить по аппарату. Эрдели сразу спросил:
— Генерал, можем ли я и штаб армии рассчитывать на помощь казаков?
Вопрос был прямой, и отвечать на него надо было прямо. Но Краснов не был к нему готов. Да и как мог он говорить за всю дивизию? Скорее всего казаки против солдат не пойдут. В этом Краснов убедился, когда сам подвергся аресту. Тогда за него казаки не вступились...
Поэтому на вопрос генерала Эрдели Пётр Николаевич ответил уклончиво. Если потребуется, он пошлёт казаков на помощь штабу армии и его командующему, но в бой с солдатами казаки 1-й Кубанской дивизии ввязываться не станут...
С тем генерал Краснов и покинул Домбровичи.
Осунулся, замкнулся в своём горе Захар Миронович. Затих курень старого Шандыбы. Даже меньший сын Мишка не радовал: ведь и его будущим летом на службу отправлять. Мать уже давно сундучок к сборам подготовила: и рубахи, и бельё, и три комплекта портянок на смену...
Привезли казаки из 10-го Донского полка Воронка, рассказали, как пуля в Ивана угодила, как его с ранеными в эшелон грузили, а он ничего не помнил, не разговаривал. Кабы живой был, давно бы весть подал. Значит, помер Иван...
Редко теперь и Сергей Минаевич кума навещал. Ему ныне не до друга. У него всё как у людей: Стёпка в атаманах ходит, Варька по дому. По молодости к девке, бывало, и на козе не подъедешь, а ныне весь Усовский курень на ней держится.
Захар Миронович совсем сник. Жена — и та лучше. Мужа поддерживает:
— Жив, жив наш Ванька, не таков он, чтобы помирать. Ты бы лучше, Захар, ему невесту подыскивал. Чует моё сердце, воротится сынок.
Но Захар Миронович был уверен: с такой раной, как у Ивана, не выживают. Казаки, что Воронка привели, говорили: пуля полчерепа снесла. Может, конечно, преувеличивают, но голова — дело серьёзное.
Захар Миронович всё хозяйство на Мишку переложил. И на паевой земле он с матерью управляется, и на жнивье. Встряхнуться бы старому, да сил нет. Временами сердце стал чувствовать. Сказал сам себе: кажась, пожил ты своё, Захар, пора и на покой...
И вдруг в конце июня пришёл к Захару Мироновичу Стёпка Ус, сказал с порога:
— Дядька Захар, новостью с вами зашёл поделиться. Ванька-то живой, его в Питере в госпитале лечат.
Они случайно встретились в Домбровичах накануне отъезда. Давыдов, получив звание генерала, возвращался из Ставки в Могилёве. Сейчас они с Красновым ищете добирались до Мозыря. Автомобиль Давыдова следовал сзади, а генералы, сидя на заднем сиденье, разговаривали. Речь шла об обстановке в Ставке и в Петрограде: все с нетерпением ожидают, когда приедет новый главкомверх Корнилов, но тот задерживается на Юго-Западном фронте.
Краснов больше спрашивал, Давыдов отвечал.
— Вот вы, Пётр Николаевич, меньшевиков упоминали, всяких там социалистов. Так они только начали разложение армии и страны, а заканчивают его Ленин и его сторонники, большевики. Ленин и его партия в основном состоит из евреев.
— Так ли, Владимир Андреевич?
— Да, Пётр Николаевич, не извольте сомневаться. Что вы слыхали о Троцком? А ведь его фамилия Бронштейн. А о Свердлове? У него папа был Израилевич, а мама Соломоновна. Каменев и Зиновьев тоже евреи, правят миром.
— Тут вы немного перегнули. Что не русские, согласен, но что миром правят, позвольте с вами не согласиться.
— Ничего, придёт время, и вы меня вспомните. Мы с немцами и австрийцами дерёмся, а к чему? Чтобы явился Ленин с евреями и тыл, и армию развалили. Россия на краю гибели...
— И здесь вы неправы. Россия не погибнет, она выстоит, как не погибла в Смутную пору...
— Не о России речь, Пётр Николаевич, о её государственном устройстве. Вот что мы теряем.