Чертова погремушка

— Мне надо посмотреть… кое на что… на кое-что.

— Как скажешь, — он пожал плечами и включил зажигание.

Почти всю дорогу мы молчали, лишь изредка перебрасываясь ничего не значащими репликами. Потому что уже очень близко подступила перспектива разговора. От которого, между прочим, во многом зависело наше будущее. Совместное будущее. Я знала, что Никита ждет, но не знала, что именно скажу ему. Сначала мне надо было увидеть «погремушку». Или убедиться, что ее в Костиной квартире нет.

Поверила ли я, что она — всего лишь автоматическое приспособление для отбора несчастных с дьяволо-иммунодефицитом? И да, и нет. То верила, то сомневалась, то снова верила. Как и всему, что он мне говорил. Казалось бы, как можно верить лукавому, тому, кого зовут отцом лжи? И тем не менее. Сначала я с ходу отметала его слова, а потом юркой змейкой проскальзывали сомнения. Взять хотя бы ту же травяную гору. Я ведь ее своими глазами видела. Но! Я же не умерла окончательно! Или… все же умерла?..

Я тряхнула головой так сильно, что в ней что-то хрустнуло и пискнуло. Никита быстро скосил на меня взгляд и снова перевел его на дорогу.

— Послушай, а тебе не кажется, что пора уже твоего брата всерьез искать? — спросил он, когда мы въехали в Купчино. — О нем ни слуху, ни духу больше двух недель. Он раньше так когда-нибудь делал?

— Нет.

— Тогда, может, сразу в полицию? Напишешь заявление.

— Сначала к нему.

— Похоже, ты не слишком-то о нем волнуешься, — это прозвучало не как вопрос, а так — ремарка в скобках.

— Не знаю, — ответила я, в очередной раз пытаясь прислушаться к своим ощущениям. — Волнуюсь, конечно. Но что-то мне подсказывает, что ничего ужасного не произошло. Мы же близнецы, на минуточку. Наверно, я бы почувствовала, если бы с ним что-то случилось. А вот то, что он сволочь, — это я знаю наверняка. И сейчас у меня будет шанс убедиться в этом окончательно.

Никита буркнул себе под нос что-то неразборчивое и свернул в переулок. Проехав насквозь несколько уныло одинаковых дворов, мы остановились у бывшего дядипашиного, а теперь Костиного дома. Двадцать лет назад эта кирпичная кооперативная девятиэтажка выглядела вполне солидно и респектабельно, но теперь вид у нее был довольно обшарпанный. Посаженные без всякой мысли кусты и деревья буйно разрослись и загораживали окна первого этажа. Каждый раз, когда я подходила к парадному, мне казалось, что в этих джунглях кто-то прячется.

Аккуратно припарковавшись в «кармане», Никита заглушил мотор.

— Мне пойти с тобой или подождать? — спросил он преувеличенно спокойно.

Я уже открыла рот, чтобы ответить «подожди», но вдруг сказала совершенно не то, что собиралась:

— Со мной. Быстрее! Пожалуйста, быстрее!

— В чем?.. — начал он и осекся, взглянув на меня.

Ключ-таблетка никак не хотел попадать в кружок домофонного замка, я выругалась, Никита взял у меня ключ и открыл дверь.

— Быстрее! — повторила я и побежала к лифту. Если бы кто-то спросил, почему я так тороплюсь, я бы не ответила. Но если бы Никиты не было рядом, я наверняка побежала бы по лестнице — на седьмой этаж.

Лифт полз медленно, я мысленно подгоняла его и барабанила пальцами по стенке.

«Ну же! Ну!!!»

Площадка. Дверь. Замок. Еще замок. Коридор.

Не раздевшись, не сняв сапоги, я влетела в гостиную, рванула дверцу серванта…

Она словно улыбалась мне — как старой знакомой. Она звенела и переливалась радугой. Я схватила ее и прижала к груди. Мне стало тепло, светло и уютно.

Хотя, пожалуй, нет. Только тепло и уютно. Но не светло.

Я повернулась к Никите. Он стоял в дверях и смотрел на меня, как будто ждал чего-то.

Он не видел «погремушку»!

Держа ее в руках и поглаживая, словно котенка, я подошла к нему. Никита нахмурился, не понимая, что происходит.

— С Костей действительно что-то случилось, — сказала я.

— Но ты же говорила…

— Нет, он не умер — это бы я наверняка почувствовала. Но что-то все-таки произошло. Иначе он ни за что не оставил бы…

Я замолчала на полуслове. «Ну давай, давай, расскажи ему, — глумилась невидимая гадина. — Покажи ему «погремушечку». Он посмотрит на твои пустые руки и вызовет тебе психперевозку».

А может, мне и правда нужна психперевозка? Выходит, я была права, когда в больнице засомневалась в своей нормальности? Или… или ее могут видеть только такие уроды, как я? Не зря же дьявол спрашивал: «Почему ты, твой брат, ваш дядя? А не твой дружок Никита?»

Ну вот, все и встало на свои места. Я села на диван, по-прежнему прижимая к себе шар. Никита не двинулся с места.

— Послушай… — я несколько раз глубоко вдохнула, как будто собиралась нырять. — Будь все в порядке, Костя давно бы уже позвонил. Я уверена. Поэтому сейчас мы поедем в полицию. Но сначала я тебе расскажу… все расскажу.

Пальцы под «погремушкой» скрестились прежде, чем я подумала о том, что сейчас снова буду врать. То есть говорить только часть правды. Поскольку я не могла рассказывать об инфернальщине, большую часть истории пришлось опустить. А без нее все остальное — ну да, все остальное было чисто правдой.

Я начала с того, что случайно зашла в церковь, увидела инвалида на костылях и поняла, что могу видеть людей насквозь и лечить их болезни. Рассказала о том, как принимала «клиентов» почти на рабочем месте, как чувствовала себя после этого сильной физически, но выпотрошенной душевно. Рассказала о смерти Марины и инвалида Ивана. О том, как вернулась домой, подумала, что Никита ушел, не дозвонилась до Кости…

— Вот и все.

Никита задумчиво смотрел на мои руки, сжимающие нечто не видимое для него, и покусывал ус.

— Ты удивишься, — сказал он наконец, — но я ожидал чего-то в этом роде. Нет, не именно этого, но точно не банальности. Говорят, кошки чувствуют чертовщину. Наверно, я тоже в чем-то кот.

— Что ты имеешь в виду? — «погремушка» вдруг перестала греть пальцы, и сразу подушечки онемели.

— Все эти паранормальности… Ты же знаешь, у меня сложные отношения с религией. Я верю в Бога, но не испытываю потребности в какой-либо церкви. Может, это и неправильно… В общем, для меня есть Свет и есть Тьма. И этот твой дар… Это явно не от Света.

— Не от Света… — повторила я. — А самое подлое, что я этого не хотела. Нет, мне, конечно, хотелось делать что-то для людей, но не так. А хотелось мне на самом деле всегда совсем другого. Вот скажи, ты хотел чего-нибудь когда-нибудь так, что готов был кусок жизни за это отдать?

«Жизнь, как весна, отцветет…» — мягко и вкрадчиво пропел мой голос, сердце мучительно сжалось и забилось быстро-быстро.

— Когда-то… я думал об этом, — медленно сказал Никита, глядя мне в глаза, и я вдруг поняла, о чем именно он думал. Меня бросило в жар.

— Ты думал обо мне?

— Да… Когда мы расстались. Вернее, еще до того. Я чувствовал, что все ускользает из рук. Что мы все дальше и дальше друг от друга. Я не знал, что делать, как все исправить. Мне казалось, что бы я ни делал, становится только хуже.

— Странно. Мне казалось то же самое. Только насчет себя. Я думала, что это я виновата во всем. А теперь… Тебе не приходило в голову, что эта, как ты говоришь, Тьма нас слушает? Что она знает все наши желания? Что она исполняет их — чтобы мы пожалели об этом? Может быть, мы не случайно встретились тогда в баре? Может?..

— Остановись, — Никита подошел к дивану, сел рядом, дотронулся до моей руки, «погремушка» обиженно зашипела, выскользнула и поплыла к серванту. — Я не знаю, случайно мы встретились или нет, все-таки мне кажется, что не случайно. Но вот ведь какая штука… Поверишь или нет… Помнишь ту вечеринку у Машки Соболевой, мы еще тогда поссорились? Ты напилась…

— И танцевала с Юркой. Конечно, помню.

— Ага, и целовалась с ним в коридоре — прекрасно зная, что я на кухне и вас вижу.

— Потому что ты…

— Неважно, почему, правда? Я вышел тогда на балкон. И я не был пьян — тогда еще не был, это я уже потом набрался похлеще тебя. В общем, я вдруг увидел себя словно со стороны. Как будто стоял рядом и смотрел на себя. Увидел, что перелезаю через перила и прыгаю вниз. Падаю на чью-то иномарку, воет сигнализация, люди бегут. «Скорая», больница, ты рядом плачешь. Потом я в инвалидном кресле, и ты со мной. Едва сдерживаешь раздражение, но чувство долга превыше всего. Но я все равно счастлив — потому что с тобой. А потом я через несколько лет умираю, а ты уже не плачешь, а только вздыхаешь с облечением. Это я говорю долго, а промелькнуло перед глазами в одну секунду. Я не знаю, что это было. Может, просто нетрезвое воображение. А может, каким-то образом мне открылось… как бы это сказать… вероятное будущее. Как будто кто-то показал мне: вы можете быть вместе только вот так — хочешь? А я очень хотел быть с тобой. Но не так. Я понимаю, ты не веришь…