Страница 16 из 42
В Павлове, таком же захолустном селе, как и Пятиреченское, большая часть пассажиров вышла, чтобы пересесть на грузо-пассажирский поезд до Красноярска. Взревев и выпустив клубы черного вонючего дыма, дизель пополз к югу, а мы отправились в серый бетонный барак с громкой надписью «Вокзал», чтобы купить билеты и узнать, когда ждать этот самый грузо-пассажирский.
Нам повезло в очередной раз. Как мы уже знали, поезд ходил раз в два дня и не слишком сильно придерживался четкого графика, но мы приехали в Павлово всего за два часа до его прихода. Шел он откуда-то очень издалека, поэтому встречать его заранее выходили бабки и тетки с пирогами и вареной картошкой. Меня по-прежнему ломало, но я заставила себя купить и съесть пирог с капустой. Костя протянул мне сверток с Веркиными припасами, но я отказалась.
— Было бы предложено, — промычал он с набитым ртом.
Грузо-пассажирский выглядел еще страшнее, чем дизель. Хотя тянул его вполне современный локомотив, вагоны были те же самые, облезло-зеленые, с неудобными деревянными лавками. Было их всего три, и пристегнуты они были в середину длиннющего товарняка, между двумя порожними платформами, громыхающими всеми своими металлоконструкциями.
В отличие от дизеля, вагоны грузо-пассажирского оказались забитыми под завязку. Нам с трудом удалось отыскать два свободных местечка в разных концах последнего из трех. Я втиснулась между спящей у окна девицей лет семнадцати в камуфляжной куртке и бабулей, между ног которой стояла корзина, где кто-то возился под шерстяным платком.
Со своего места я не видела Костю. И, похоже, власть «погремушки» надо мной немного ослабела. Я поняла, что могу свободно дышать и думать о чем-то еще, кроме райского сада в ее глубине. Но, как оказалось, рано обрадовалась. Потому что освободившееся от мыслей о радужном шаре место заняли мысли совсем другие.
Теперь в голову настойчиво и неотвязно лезли не совсем пристойные картинки. Точнее, совсем даже непристойные. Картинки про Костю и Верку. Я брезгливо гнала их от себя, но они не уходили. И словно дразнились. Я злилась, но все равно представляла. Вот они в лесу. Костя снимает с Верки ватник, расстегивает малиновое платье, вытаскивает из грязноватого полотняного лифчика пышную грудь, гладит и целует. Потом запускает руки ей под подол, стаскивает трусы, расстегивает свои брюки…
Я помотала головой, пытаясь вытряхнуть из нее эту гадость, но на ее место тут же прибежала другая, еще похлеще. Вот я ухожу, а Костя с Веркой, оставшись в комнате одни, лихорадочно срывают друг с друга одежду, залезают на кровать и… Это уже было крайне жесткое порно, вроде того, которое крутят у нас поздно ночью по одному из кабельных каналов.
Джинсы вдруг стали мне страшно тесны. Низ живота налился тянущей болью, во рту пересохло, сердце бухало в грудную клетку, как колокол. Я подумала, что у меня слишком давно никого не было, а ведь я нормальная молодая женщина, не монахиня какая-нибудь. Да и кто сказал, что у монахинь не бывает подобных искушений?
Меня снова бросало то в жар, то в холод, я ерзала по скамейке и вдруг поймала себя на том, что тяну руку к молнии джинсов, чтобы успокоиться самым грубым и примитивным образом. Проснувшаяся девица и бабка с шевелящейся корзиной смотрели на меня с недоумением. Я извинилась, встала и вышла в тамбур.
В тамбуре было накурено и сильно дуло из разбитого окна. На время мне стало легче, но тут вышел покурить какой-то мужчина. Я не разглядела его лица — он повернулся ко мне спиной. Я жадно разглядывала его обтянутые грубой тканью рабочих штанов ягодицы и думала о том, как здорово было бы подойти к нему сзади, обнять, прижаться. Чтобы он повернулся и взял меня прямо здесь — в грязном накуренном тамбуре, припечатав к грязной стене. Я уже сделала шаг к нему, но он повернулся, странно посмотрел на меня и ушел обратно в вагон.
Я сошла с ума! Кто бы сказал, что я буду мечтать о жестком сексе с человеком, которого впервые вижу. Впившись ногтями в ладонь, я подставила лицо холодному воздуху, льющемуся в тамбур через разбитое стекло.
Отдышавшись, я вернулась на свое место.
— Вам… У вас все нормально? — с опаской спросила девица.
Я кивнула и попросила почитать газету, торчавшую из ее сумки. Это была толстая женская газета с большим количеством рекламы, тестов, кулинарных рецептов и советов о том, как завоевать и удержать при себе мужчину. Я читала медленно, обстоятельно, не пропуская ни единой строчки, ни единой рекламы ежедневных прокладок и шампуня от перхоти. Но на шесть часов пути газеты, разумеется, все равно не хватило. Тогда я втянула соседку в разговор ни о чем. Как известно, на эту тему можно говорить бесконечно. Время побежало быстрее, а я отвлеклась от опасных мыслей.
В Красноярск поезд прибыл в десятом часу. С Костей мы встретились только на перроне. Он неплохо провел время, играя с попутчиками в карты, и даже выиграл какую-то мелочь, посему пребывал в приподнятом настроении и предложил переночевать в гостинице.
— Достало уже трястись, — заявил он. — У меня в голове без конца: «дыдых-дыдых, дыдых-дыдых». А еще через полстраны пилить.
— Давай выбросим эту хрень и полетим самолетом, — предложила я, прекрасно зная, что Костя не согласится. Да и сама я уже вряд ли смогла бы это сделать.
Мы уже направились было к стоянке такси, но тут услышали объявление по трансляции: «Скорый поезд «Красноярск — Москва» подается под посадку к первой платформе в 22.05».
— Еще пятнадцать минут, — Костя почесал подбородок. — Может, успеем купить билеты?
— Ну и на фига ж нам в Москву? Пересаживаться там еще.
— Мужики в грузовом говорили, что до Питера только прицепной вагон. Наверняка какая-нибудь дрянь плацкартная. Нет уж, поедем, как белые люди.
Он пошел к зданию вокзала и скоро вернулся с билетами.
— В купе не было, а в плацкарте почти трое суток трястись — рехнуться можно. Так что поедем в СВ.
— Это же дороже, чем на самолете, — ужаснулась я.
— Дороже, — хмыкнул Костя. — Ну и что?
На этот раз поезд выглядел более или менее прилично, а уж спальное купе и вовсе показалось мне оплотом цивилизации. В нем не оказалось душа и туалета, но зато обе полки были нижними.
— Ты как хочешь, а я в ресторан, — заявил Костя, забросив рюкзаки на багажную полку. — Ну очень жрать хочется.
Поужинав, мы вернулись, застелили постели и легли спать. Не успев ни о чем подумать, я тут же уснула.
Проснулась я как от толчка. Последнюю неделю не было ночи, чтобы мне не снилась какая-то гадость, прочно застревавшая в голове. Хоть вообще не спи. Что было на этот раз, я вспомнить не могла. Что-то очень и очень эротическое. В общем, продолжение грузо-пассажирского кошмара.
Я посмотрела на часы. Начало четвертого. Самый глухой и тяжелый ночной час. В купе было темно, даже редкие дорожные отсветы не пробирались под опущенную дерматиновую штору. И все же глаза скоро привыкли к темноте, я разглядела смутный Костин профиль на подушке и свесившуюся руку. Он спал тихо, не храпел, только чуть посапывал — как ребенок.
И тут меня снова затопило. Но это уже не было какое-то абстрактное желание близости с мужчиной. Я с ужасом поняла, что предмет моих вожделений — мой же собственный брат. Более того, я поняла, что хочу его вот уже несколько дней. С того самого момента на Синем озере, когда пожалела его и поймала себя на желании поцеловать в макушку. Просто тогда я этого не поняла. И все эти дни в Пятиреченском мучилась от самой банальной пошлой ревности, а вовсе не оттого, что мой брат так безнравственно себя ведет.
«Ты спятила, да? — спросила я себя. — Совсем рехнулась?»
«А что такого? — ответил мой же голос, но с какой-то отвратительной глумливой интонацией. — Что в этом такого ужасного-то?»
«Но это же твой брат!»
«И что? Кто сказал, что нельзя этим заниматься со своим братом?»
«Но…» — я чуть не задохнулась от возмущения и беспомощности.