Страница 1 из 32
Иван Антонович Ефремов
Лезвие бритвы
ОТ АВТОРА
В предисловии к первому изданию своего романа я назвал его «экспериментальным», потому что, отступив от прежних канонов художественной литературы, я нагрузил повествование множеством познавательного, научного материала, значительную часть которого пришлось, естественно, дать в форме лекционных монологов.
Со времени первого издания романа я получил тысячи писем, показавших мне как нельзя лучше успех эксперимента. Очевидно, принятая мною форма соответствует потребности читателей настоящего времени, ибо они увидели наиболее интересные стороны «Лезвия бритвы» именно в научно-познавательной нагрузке динамического романа приключений. Критика в опубликованных статьях отнеслась к «Лезвию бритвы» двояко. Одни, с точки зрения старых канонов художественной литературы, осудили роман как неудачу автора. Они были и правы и не правы, потому что роман нарушал требования прежней беллетристики, и не правы в том, что автору не удался его замысел.
Я нарушил каноны сознательно, пытаясь построить произведение нового типа. Огромный интерес читателей показал, что, вероятно, этих произведений должно появляться больше. Другие критики, одобрившие произведение, все же указывали на перегрузку его лекционным материалом.
Научные исследования первостепенной важности для познания человека не изменили своей линии за прошедшие десять лет и по-прежнему отстают от темпов развития наук физико-математических. Пожалуй, в некоторых отношениях этот разрыв стал резче, еще острее встали вопросы профилактики психических заболеваний и сохранения природы. Осевая ориентировка романа оказалась совершенно верной. В настоящем издании мне не пришлось ничего исправлять, а только дополнить и подкрепить поставленные вопросы некоторыми новыми фактами.
В одном из главных положений- красоты, как физической целесообразности, у меня появилось множество единомышленников. Как один из примеров поразительного совпадения мыслей, опубликованных в романе, и размышлений другого ученого,приведу несколько фраз из недавно изданной у нас книги испанского зоолога Ф. Родригес де ла Фуэнте «Африканский рай» (Москва, «Наука», 1972).
«Поневоле задаешь вопрос: нет ли общего понятия прекрасного для мира животных и мира людей?…
По-моему, на эти вопросы есть лишь один ответ: красота всегда целесообразна. У тех, кто больше бегает,зорче вглядывается,лучше прячется, упорнее сражается,- стройнее формы, ярче глаза, сильнее тело, мягче шерсть…В совершеннейшем механизме эволюции красота стоит на службе естественного отбора и отражает безупречное функционирование организма».
Не может быть лучшего совпадения с главой романа «Две ступени к прекрасному», и я выбрал это высказывание из многих соображений биологов и физиологов по этому вопросу. К сожалению, голоса художников или искусствоведов не слышно, как и прежде!
Среди множества писем, мною полученных, больше всего волновали меня трагические просьбы о помощи в болезнях. Читатели принимали меня за врача или, во всяком случае, просили познакомить их с прототипом главного героя.
Заранее должен сообщить, что я сам- не врач, а прототипом Гирина послужил мой покойный друг, врач и анатом, ленинградский профессор А. П. Быстров, который, увы, уже не придет ни к кому на помощь.
Чтобы предупредить еще одну многочисленную группу вопросов, скажу, что постижение даже самых низших ступеней хатха-йоги требует обязательного руководства опытного учителя.
Книги по йоге, составленные в Индии, и сама ее тысячелетняя практика созданы не для нашего времени и не для нашего климата, питания, жизненной обстановки.
Без сомнения, сейчас, дело изучения хатха-йоги в нашей стране сдвинулось с мертвой точки: появились фильмы, изданы даже руководства. Однако еще предстоит огромная работа; она прежде всего должна производиться учеными-физиологами и врачами. Всякая самодеятельность в этом направлении обычно приносит серьезный вред, особенно если люди попадают под влияние снабженных даже какими-то дипломами псевдойогов.
Для предварительного ознакомления с хатха-йогой я могу рекомендовать лишь изложение ее,сделанное доктором медицины Б. В. Смирновым в примечаниях к его переводу Махабхараты (т.VII. Ашхабад, 1963),а также «Упражнения йогов» болгарских врачей Борисова и Милановой (Киев,1971).
И. ЕФРЕМОВ
ПРОЛОГ
Все быстрее нарастает познание в современном мире. Обрисовывается точнейшая взаимосвязь, обусловленность кажущихся различными явлений мира и жизни. Всеобщее переплетение отдаленных случайностей, вырастающее в необходимость, то есть в законы природы, пожалуй, самое важное прозрение современного человека.
И в человеческом существовании незаметные совпадения, давно наметившиеся сцепления обстоятельств, тонкие нити, соединяющие те или другие случайности, вырастают в накрепко спаянную логическую цепь, влекущую за собой попавшие в ее орбиту человеческие жизни. Мы, не зная достаточно глубоко причинную связь, не понимая истинных мотивов, называем это судьбой.
Если проследить всю цепь, а затем распутать начальные ее нити, можно прийти к некоему отправному моменту, послужившему как бы спусковым крючком или замыкающей кнопкой. Отсюда начинается долгий ряд событий, неизбежно долженствующих сблизить совершенно чужих людей, живущих в разных местах нашей планеты, и заставить их действовать совместно, враждуя или дружа, любя или ненавидя, в общих исканиях одной и той же цели.
5 марта 1916 года в Петрограде, на Морской, открылась выставка известного художника и ювелира, собирателя самоцветных сокровищ Урала Алексея Козьмича Денисова-Уральского.
Еще внизу, в гардеробной, где суетились, угодливо кланяясь, слуги, веяло слабым ароматом французских духов и проплывали, шелестя тугими платьями, дамы, можно было заключить, что выставка пользуется успехом. «Речь» и «Петроградские ведомости» одобрили «патриотическое художество», посещение выставки стало считаться в столичном «свете» тоже патриотичным.
Низкие залы казались пустоватыми и неуютными в тусклом свете пасмурного петроградского дня. В центре каждой комнаты стояли одна-две стеклянные витрины с небольшими скульптурными группами, вырезанными из лучших уральских самоцветов. Камни излучали собственный свет, независимый от капризов погоды и темноты человеческого жилья.
Худощавый молодой инженер в парадном сюртуке так глубоко задумался у одной из витрин, что только прикосновение к плечу заставило его обернуться, встретить приветливой улыбкой крупного человека с острой бородкой, щегольски одетого.
— Ивернев,- зову, Максимильян Федорович,- зову, не откликается. Горняцкое сердце взыграло от каменьев? И где это Алексей Козьмич такие откапывает?
— Собирались сотней людей и десятками лет, — возразил инженер на последний вопрос. — Хороши, в самом деле… Но вот я стоял и думал…
— Ага! Не стоило такие камни и такое умение на пустяки тратить!
Молодой инженер встрепенулся.
— Как вы правы, Эдуард Эдуардович! Да пойдемте посмотрим еще раз.
Они обошли выставку, ненадолго задержавшись у каждой из скульптурных групп-миниатюр, как назвал их сам художник. Белый медведь из лунного камня, редкого по красоте, сидел на льдине из селенита, как бы защищая трехцветное знамя из ляпис-лазури, красной яшмы и мрамора, а аметистовые волны плескались у края льдов. Две свиньи с человеческими лицами из розового орлеца на подставке из бархатно-зеленого оникса — император Австро-Венгрии Франц Иосиф и султан турецкий Абдул Гамид — везли телегу с вороном из черного шерла, в немецкой каске с острой пикой. У ворона были знаменитые усы Вильгельма Второго — торчком вверх.