Страница 20 из 33
И еще прибавлял завет доктора Гааза:
– Жить для того, чтобы делать счастливыми людей кругом себя» (Т. Щепкина-Куперник. Из воспоминаний).
КОНЧАЛОВСКИЙ Петр Петрович
Живописец, график. Один из основателей объединения «Бубновый валет». Живописные полотна «Портрет художника Г. Якулова» (1910), «Красный поднос» (1912), «Сухие краски» (1912), «Семейный портрет» (1912), «Портрет матадора» (1913) и мн. др.
«В молодые годы Петр Кончаловский поражал профессоров и нас, своих товарищей, щедрым талантом. Он был, как говорят, живописцем от Бога. С одного взгляда люди, чувствующие искусство, понимали, что этот человек наделен даром живописного восприятия всего сущего в мире. Оптимизм, доброта чувствуются в каждом мазке его кисти. Как лицо его всегда озаряла добрая улыбка, так и в натюрмортах, пейзажах, портретах Кончаловского живет светлая его душа. Всегда и во всем он оставался самим собой – человеком простым, открытым и чистым» (С. Коненков. Мой век).
«Петр Петрович был человеком богатырского телосложения, и все у него было крупным – движения, чувства, мазки на холсте… Мне часто приводилось слышать, что он писал, не задумываясь, как светит солнце или как цветет его любимица сирень. А это неверно. Кончаловский был человеком глубокой мысли, он не только работал, он и шутил умно; в жизни он знавал не один мед, приспособился и к полыни. Конечно, его было нетрудно огорчить – он обладал чувствительностью художника, а вот повалить его не удалось никому, хотя были люди, которые об этом мечтали…
Кончаловский долго не мог найти себя. Он видел холсты своего тестя Сурикова, художественных опекунов своей молодости Серова, Коровина, относился к ним с глубоким уважением, но считал, что эпоха изменилась, изменилось и зрение, он искал свой путь или, как он любил говорить, „метод“. Он увидел Ван Гога и пришел в такое восхищение, что совершил паломничество в Арль, был счастлив, что может купить краски в лавочке, куда приходил Ван Гог. Казалось, ничего не могло быть общего между трагическим, исступленным Ван Гогом и веселым, здоровым, крепким Кончаловским; но до конца своей жизни он любил повторять слова Ван Гога: „Я постоянно питаюсь природой. Иногда преувеличиваю, изменяю все данные, но никогда не выдумываю картину. Наоборот, я нахожу ее уже готовой, хотя и требующей раскрытия“.
Последующим и самым важным для него открытием была живопись Сезанна. Кончаловский настолько был потрясен, что сел за работу, которой никогда ни до того, ни после не занимался: перевел с французского книгу Эмиля Бернара, записавшего высказывания Сезанна о живописи.
Кончаловскому было тридцать четыре года, когда на первой выставке „Бубнового валета“ его работы вызвали одобрение одних, издевку других.
…Кончаловский почитал Сезанна, любил французскую живопись, но творчество его было русским. Когда его холсты выставили в Париже, некоторые критики говорили о „грубости“, „стихийности“: они не понимали, что перед ними – выражение иного характера, иной природы, иных традиций.
…Он был удивительно крепким, здоровым, веселым; много ездил по свету, много работал – написал тысячу семьсот холстов; всем интересовался, говорил свободно по-французски, по-итальянски, по-испански, изучил английский язык, чтобы прочесть Шекспира в подлиннике…
Для Кончаловского жизнь была прежде всего искусством, об этом он часто говорил. Когда он поехал в 1925 году в Париж и продал там несколько работ, он накупил красок весом семьдесят килограммов: не мог представить себе дня без палитры и кистей. Вечером, когда нельзя было писать, он рисовал. Вот почему в его биографии самое важное – холсты, путь живописца» (И. Эренбург. Люди, годы, жизнь).
КОРИН Павел Дмитриевич
Живописец. Был помощником М. Нестерова при росписи Марфо-Мариинской обители в Москве (1911). Автор художественного «проекта» «Русь уходящая» (1928–1937).
«С тонким, серьезным, немного сумрачным лицом, похожий на тех юношей в парчовых одеяниях, что написаны на фресках у Гирландайо, Пинтуриккио.
…Что особенно в нем было ценно – это его глубокая порядочность, какое-то врожденное благородство.
…Корин оказался прекрасным помощником. Точный, исполнительный работник, с инициативой, со строгим вкусом, с достаточной подготовкой для того, что ему пришлось делать у меня. Я не мог нарадоваться, глядя на него.
Я любил приходить на работу рано, но как бы рано я ни пришел, всегда заставал своего помощника на лесах. Дело у него кипело…Корин, при несомненной одаренности, умел быть человеком долга, глубоких принципов, правил жизни…» (М. Нестеров. Воспоминания).
КОРИНФСКИЙ Аполлон Аполлонович
Поэт, переводчик, журналист. Публикации в журналах «Наше время», «Мир Божий», «Северный вестник» и др. Стихотворные сборники «Песни сердца (1889–1893)» (М., 1894), «Черные розы. 1893–1895 гг.» (СПб., 1896), «Гимн красоте и другие новые стихотворения (1896–1898)» (СПб., 1899), «В лучах мечты. 1898–1905 гг.» (СПб., 1906), «Под крестною ношей. Стихотворения 1905–1908 гг.» (СПб., 1909), «Поздние огни. Стихотворения 1908–1911 гг.» (СПб., 1912) и др.
«Я очень живо вспомнил его, нашел много метких выражений для определения не только его лично, но и того типа, к которому он принадлежит. Очень хорошая фигура для рассказа (беря, опять-таки, не его лично, но исходя из него и сделав, например, живописца, самоучку из дворовых). Щуплая фигурка, большая (сравнительно с ней) голова в пошло картинном буйстве волос, в котором вьется каждый волосок, чистый, прозрачный, чуть розовый цвет бледного лица, взгляд как будто слегка изумленный, вопрошающий, настороженный, как часто бывает у заик или пьяниц, со стыдом всегда чувствующих свою слабость, свой порок. Истинная страсть к своему искусству, многописание, вечная и уже искренняя, ставшая второй натурой, жизнь в каком-то ложнорусском древнем стиле. Дома всегда в красной косоворотке, подпоясанный зеленым жгутом с низко висящими кистями. Очень религиозен, в квартирке бедной и всегда темно-сырой всегда горит лампадка, и это опять как-то хорошо, пошло связывается с его иконописностью, с его лицом Христосика, с его бородкой (которая светлее, русее, чем волосы на голове). И жена, бывшая проститутка, настоящая, кажется, прямо с улицы. Он ее, вероятно, страстно любит, при всей ее вульгарности (которую он, впрочем, не замечает). Она его тоже любит, хотя втайне порочна (чем сама мучается) и поминутно готова изменить ему хоть с дворником, на ходу, на черной лестнице» (И. Бунин. Из дневника).
«Он – волжанин, уроженец Симбирской губернии, где у его отца было небольшое именьице.
…После смерти отца Коринфскому досталось по наследству это именьице; он бросил гимназию и стал заниматься литературой. Еще будучи гимназистом, он писал корреспонденции в поволжских изданиях. Вскоре он женился, но неудачно: жена подбила его сделаться антрепренером; он собрал труппу и гастролировал с нею где-то на юге. Это предприятие совершенно его разорило, он продал имение, которое пошло за долги, и остался в одном худом пальтишке.
…Литературные связи у него были огромные, он буквально знал всех пишущих людей. У него был интересный альбом, в который вписали свои произведения многие известные писатели; в нем были стихи Фета, Полонского, Случевского и многих других» (И. Белоусов. Ушедшая Москва. Воспоминания).
«…Всегда вполпьяна, кудрявый, похожий на загримированного рыжим бородачом подростка… никак не мог забыть, что выступил в один год с Бальмонтом» (Б. Садовской. Записки. 1881–1916).