Страница 8 из 48
Не отступили мои друзья от своего правила и в сражении при монастыре кармелиток. Пьяные гвардейцы валились с ног сами, стоило только притронуться пальцем. Дольше всех хорохорился любимец кардинала, он пристал к раненому Атосу со шпагой в руках и наступал на него, наступал.
И вот тогда благородный Атос попросил меня взглядом:
«Базиль, я уже столько пролил своей крови, что боюсь не выдержу и пролью еще. Займись-ка им, пока для него не поздно» А я-то убрал свой инструмент. Но ничего не поделаешь, пришлось открыть чемодан, вооружиться своим верным разводным ключом и свернуть шпагу Каюзака в кольцо.
Любимец Ришелье увидел, что стало с его оружием, и упал от удивления в обморок, да так стукнулся головой, что получил легкое сотрясение мозга, которое было на другой день раздуто прессой кардинала бог знает до чего. Мои новые друзья были представлены какими-то кровожадными убийцами. Лишь меня побоялись трогать — чем черт не шутит, вдруг испортится кран. Все описали так, словно я там и не был.
А мы, ничего не подозревая, сложили пьяных у ворот монастыря, забрали их шпаги, чтобы больше не баловались, и, позвонив привратнику, отправились в известное всем читателям триумфальное шествие по улицам. Немного обидно, что и художник не изобразил меня на рисунке в этот замечательный момент. Помню, как сейчас, я шествовал в центре, справа от меня Атос с Арамисом, а слева д'Артаньян и Портос. «Ну и мастер ты со своим напильником, Вася! — восхищались мои новые друзья. — А как ты достал свои кусачки, а? И отхватил кончик шпаги у этого де Жюссака!» Надеюсь, будущие художники учтут мое маленькое замечание.
Шума после нашей победы было хоть отбавляй. Мое выражение «ах, уже падаю» облетело весь Париж. Отныне, прежде чем начать дуэль, так и говорили противнику: «Ах, уже падаю». И меня немного удивляет, откуда взялось у реакционных историков столько терпения, чтобы позачеркивать мое имя во всех документах того времени. В те годы не было ни одного письма, в котором бы не говорилось о русском слесаре-водопроводчике и его крылатой фразе.
На другой день после легендарной битвы капитан мушкетеров пригласил нас на чашку чая. Мы сели за самовар, и господин де Тревиль, в общем и целом, положительно отметил нашу деятельность против гвардейцев кардинала и затем предложил мне любезно надеть мушкетерский мундир. Я рассыпался в благодарностях, а затем учтиво отклонил предложенную честь, потому что мне больше была по душе моя собственная профессия. И потом, не хотелось обижать гордого д'Артаньяна, которому, как все помнят, было предложено всего лишь место королевского гвардейца. Господин де Тревиль тоже рассыпался в сожалениях по поводу того, что его рота теряет такого мастера по фехтованию, даже не обретя его.
Я ответил опять учтиво. Словом, мы еще посоревновались в изысканности манер и потом разошлись, причем победа осталась за мной, потому что уж по этой части слесарь-водопроводчик может дать, если нужно, сто очков не только придворному вельможе, но и даже руководителю хореографического кружка.
А кардинал слушал, что говорят обо мне, и ждал, когда же я сам попрошу аудиенцию. В конце концов его терпение лопнуло, и Ришелье послал за мной своего гвардейца. Это было как раз в обеденный перерыв, и потому тот нашел меня в трактире «Веселый петух», где я сидел со своими друзьями за широким дубовым столом и ел первое. Посланец кардинала сказал, чтобы я немедленно следовал за ним, и направился к выходу.
— Попадись мне сейчас Ришелье, я бы насадил его на шпагу и поджарил в камине, точно барашка. Это же надо додуматься, не дать поесть рабочему человеку! — вскричал добряк Портос.
— Спасибо, мой друг, — ответил я растроганно. — Но волноваться не стоит, я и сам хочу посмотреть кардиналу в глаза после того случая в Менге.
— И все равно мы с вами! — заявил д'Артаньян.
Друзья проводили меня до дворца Ришелье, и мы простились у самой проходной.
— Если это ловушка, дайте нам знать, — сказал благородный и мудрый Атос на прощание.
— Лучше всего это сделать носовым платком, — уточнил наш щеголь Арамис. — Если у вас его нет, я дам вам свой. — И он извлек из кармана знаменитый батистовый платок с инициалами герцогини де Шеврез.
— Я знаю, дорогой Арамис, у вас их вполне достаточно. И все же приберегите этот платок для своей загадочной белошвейки, — пошутил я, вызвав легкую краску на его щеках и недоумение у остальных товарищей.
Впоследствии Арамис спросил, откуда мне известно про платки и таинственную особу. Пришлось напомнить ему, что я слесарь-водопроводчик. «Все ясно», — коротко ответил наш тонкий политик Арамис.
Но вернемся к подъезду кардинальского дворца.
— Наш друг Базиль прав! — заявил прямодушный Портос. — К черту знаки! Ты нам только крикни, и мы…
Тут наш гигант выразительно показал кардинальской страже свою громадную шпагу, и стража смущенно отвела глаза.
— Словом, Базиль, мы ждем вас здесь, что бы ни случилось, — сказал д'Артаньян со своей известной улыбкой, всегда поддерживающей уверенность в друзьях и приводившей в бешенство противника.
— Спасибо, друзья, — ответил я, тронутый их заботой. — Идите и спокойно пейте свое бургундское. В случае чего, мы управимся и одни. С моим верным чемоданчиком.
— Знаете что, Базиль, если бы мы вас знали уже не так хорошо, то сочли бы ваши слова оскорблением, — сказал благородный Атос.
Мы торговались часа полтора. И как мне потом рассказывала Анна Австрийская, кардинал Ришелье несколько раз выглядывал из окна, ожидая, когда мы кончим спорить.
Наконец мне удалось убедить друзей не тратить время зря и заняться бургундским.
— Пожалуй, Базиль, вы правы, — сказал Атос задумчиво. — Мы столкнулись с исключительным случаем, когда можно оставить друга в беде и идти беззаботно пить вино, совершенно не беспокоясь за его судьбу.
Мы обменялись крепкими рукопожатиями, и я вошел во дворец кардинала.
— Так вот вы какой?! — воскликнул Ришелье, едва передо мной открылись двери его кабинета.
Переступив порог, я тотчас увидел на столе пухлую кипу анонимок, но вначале не придал им серьезного значения.
— Ваше преосвященство, на что жалуетесь: кран или санузел? — спросил я, давая понять, что время для меня дорого и к тому же лесть меня только смущала, мешая заниматься делом.
— И кран, и санузел пока, слава богу, у нас работают, — ответил кардинал.
— Я вас пригласил по другому вопросу.
— Сразу видно, что вы незаурядный государственный деятель, — сказал я с невольным уважением. — Обычно все считают, будто для слесаря-водопроводчика нет ничего важней, как только чинить неисправные краны. В то время как он способен на гораздо большее…
— Мы это знаем. И, признаться, нас это тревожит, — сказал Ришелье откровенно. — Мы с их величеством только и думаем о вас. — И кардинал улыбнулся своей невольной шутке, потому что всем, и даже королю, было известно то, что все дела в стране вершит один кардинал. — Но оставим шутки, — сказал посерьезневший Ришелье. — Мы думали, думали и вот что придумали. А что, если мы сделаем вас генеральным слесарем-водопроводчиком Франции, лично я назначу вас еще и капитаном своих гвардейцев. Вы будете моим любимцем вместо Каюзака. А? Я пожалую вам дворянское звание. Хотите, прямо с этой минуты я буду вас звать Базилем д'Аксенушкиным?
— Представьте, мне уже сделали одно тоже очень лестное предложение, — сообщил я с улыбкой.
— И вы согласились? — ужаснулся Ришелье.
— Нет, разумеется. Я свободный слесарь-водопроводчик и хочу, чтобы мое искусство прежде всего служило простому народу. Но уж если затопит и вас, то не бойтесь, выручим, — сказал я, опять улыбнувшись.
— Вы безумец! Несчастный, вы еще не представляете, что вас ждет на этом тернистом пути! — сердито воскликнул мой грозный собеседник.
— Да, кажется, представляю, — ответил я, вспомнив свои дорожные приключения.
Ришелье вначале смутился, а затем с грустью сказал: