Тяжесть венца

Она еще смела потешаться над ним! Неудивительно, что он так погорячился…

И опять Ричард подошел к камину и принялся ощупывать, надавливать, пытаясь повернуть мраморные изваяния. Огонь в камине догорал, груда углей рассыпалась, и тени на резных украшениях сгустились. Герцог велел Форесту принести свечи. Тирелл, заметив, что корзина с дровами почти пуста, предложил принести еще поленьев и вновь развести огонь.

Герцогиня слабо застонала, приходя в себя. Ричард покосился на нее и нехорошо улыбнулся.

– Ступай, Джемми. И принеси побольше дров. Они нам понадобятся.

Едва Джеймс Тирелл покинул спальню герцога, его гранитную невозмутимость словно ветром сдуло. В длинной галерее он отворил окно и несколько минут жадно вдыхал сырой воздух.

– Силы небесные! Он же готов убить ее!

Лишь через несколько долгих минут он смог взять себя в руки, но не пошел сразу на хозяйственный двор. Торопливо миновав ряд переходов, стал подниматься по витой лесенке в помещение, где находилась соколятня. Здесь в полумраке на насестах сидели птицы с колпачками на головах, на стене висело сокольничье снаряжение, было тепло и сухо. С лежанки в углу раздавался зычный храп.

Джеймс Тирелл принялся бесцеремонно расталкивать спящего. Тот выругался, сел, сонно тараща глаза. Потом подскочил.

– О сэр Джемми!

Пожалуй, никто, кроме старого сокольничего, не мог так фамильярно обращаться с мрачным Черным Человеком, которого челядь герцога недолюбливала и побаивалась. Сокольничий даже улыбнулся ему.

Тирелл негромко и торопливо заговорил:

– То, что я скажу тебе, Джексон, очень важно. Но если ты меня предашь, я собственноручно сверну головы всем твоим кречетам, перепелятникам и даже большому белому соколу из Берберии.

Джексон стал серьезен, однако отнюдь не потому, что на него подействовала угроза.

– Да ладно, разошелся… – проворчал он незлобливо. – Я и так не предам тебя, Джеймс, хотя скорее поверю, что ты свернешь шею мне, чем обидишь хоть одну из этих чудесных птиц.

– Ладно, ладно, ты прав. – Тирелл торопился, у него не было времени на споры. – Джексон, ступай на конюшню и возьми самую быструю лошадь, но так, чтобы тебя не заметили. Потом ты должен помчаться в Вестминстер и разыскать там кого угодно из Вудвилей. Пусть не медля ни секунды передадут королеве, что Сесилия Йоркская в Байнард-Кастле и собирается отдать нашему герцогу бумаги. Если сделаешь все тайно и быстро, клянусь обедней, я подарю тебе моего уэльского кречета.

Уже возвращаясь с охапкой дров в покои Глостера, Тирелл пожалел о содеянном. Он слишком хорошо знал своего господина и то, как расправляется герцог с изменниками. Джон Дайтон, однажды подвыпив, рассказал, как некогда Ричард разделался с одним аббатом, предавшим его: святого отца бросили в бочку с кипящей смолой, а потом его изуродованные останки закопали среди йоркширских пустошей. Дайтон утверждал, что именно по вине этого аббата от Ричарда ускользнула та женщина, на которой он ныне вознамерился жениться.

Когда Тирелл вернулся, Ричард и Майлс Форест уже привязывали герцогиню к столешнице большого стола. Герцог зло рыкнул на Тирелла за медлительность и велел пожарче развести огонь в камине. Тирелл повиновался, хотя, несмотря на жар огня, у него леденели руки.

Он долго возился у камина, стараясь оттянуть время. Подбрасывая самые сырые поленья, Тирелл мысленно прикидывал: вот Джексон выводит коня из конюшни, вот садится верхом и мчится к заставе Темпл-Бар. Сколько времени ему понадобится на дорогу? И если он не справится… или того хуже – проболтается не тому, кому надо… От этих мыслей Тиреллу стало так худо, что он перестал замечать едкий дым, от которого из глаз полились слезы.

Огонь в камине наконец разгорелся, снопы искр понеслись в трубу. Майлс по приказу герцога раскалил на огне кочергу.

– Ты не сможешь этого сделать, Дикон, – приподняв голову, глухо проговорила герцогиня.

– Смогу, клянусь страстями Господними! Но мне очень не хочется этого, матушка. Лучше бы нам договориться полюбовно.

– Лучше бы я умерла, прежде чем произвести тебя на свет! – откинулась назад старая леди.

– Что ж, видит Бог, я надеялся, что вы окажетесь благоразумнее.

Ричард быстрым резким движением разорвал платье на груди матери. И тотчас она тихо заплакала.

Глостер с насмешкой глядел на старую, опавшую грудь герцогини, на ее выступающие ключицы.

– Рейбийская Роза! – хохотнул он. – Майлс, кочергу мне!

Как только раскаленный металл коснулся ее кожи, герцогиня Йоркская потеряла сознание. Ее стали приводить в чувство, однако обморок был таким глубоким, что Ричард даже забеспокоился, не умерла ли она.

– Этого мне только недоставало!

Он шагнул к одной из ваз и, вышвырнув из нее цветы, вылил воду на голову матери. Едва она стала приходить в себя, как он почти ласково стал умолять ее открыть, где находится тайник. Однако герцогиня лишь тихо стонала, но молчала. Наконец Ричард не выдержал.

– Бог свидетель, я не хотел снова повторять это. Джеймс, добавь огня!

Пламя багровыми языками лизало высокий свод камина. Святые на его карнизе, казалось, шевелятся, а скелеты в Пляске смерти оживают. Тирелл раздувал огонь мехом, лихорадочно думая, что Джексон уже давно должен быть в Вестминстере и, если ему повезет, вскоре сделает то, что ему приказал Тирелл. Время, время! Как еще можно затянуть его? Неся кочергу герцогу, он сделал вид, что споткнулся, и уронил ее в лужу воды у стола. Потом, когда вновь принялся раскалять кочергу, задвинул ее так далеко в угли, что Майлс не сумел вытащить. Наконец Ричард сам взялся за дело, но, когда он, потный, в расстегнутой рубахе, с раскаленной до малинового свечения кочергой в руке, вновь приблизился к матери, та вдруг перестала стонать и внятно произнесла:

– Довольно, Ричард. Вели развязать меня. Ты получишь то, чего добиваешься.

Ричард удовлетворенно хмыкнул, глядя, как мать запахивает изорванную одежду и, стеная, делает несколько осторожных шагов к камину. Она старалась сохранить остатки достоинства и, хотя после пережитого выглядела довольно жалко, с негодованием отвергла предложенную ей Тиреллом руку. Глядя на это, Ричард лишь усмехнулся, откинувшись в кресле.

– Давно бы так, матушка. Я ведь знаю, как добиваться своего. А вы к тому же заставили меня взять такой грех на душу. Я подозревал, что тайник скрыт именно где-то в этой каминной резьбе…

В следующий миг он подскочил и бросился к герцогине. Но опоздал. Никто из них так и не заметил, какой выступ нажала Сесилия, но одна из фигур Пляски смерти сдвинулась, и прямо в руки герцогине упал свернутый в трубку лист пергамента, который она тут же отправила в огонь.

Тиреллу пришлось схватить Ричарда, который готов был кинуться даже в гудящую пасть камина за вожделенной бумагой. На нем начала тлеть рубаха, задымились волосы. Герцогиня с криком стала сбивать с его рукава огонь. Но боль уже отрезвила Дика, хотя он все еще не терял отчаянной надежды достать таинственный документ, имеющий такое влияние на короля и королеву. Он принялся расшвыривать поленья, разгребать угли. Вспыхнула бархатная портьера от далеко откатившейся головни. Форест едва успел сорвать и затоптать ее. В воздухе повис запах гари. Стал тлеть и ковер на полу, но, к счастью, в комнате еще было достаточно ваз с цветами, и Тирелл с Форестом залили огонь.

Ричард же был словно в припадке безумия. То, что он извлек из огня, уже ни на что не было похоже. Хрупкий черно-сизый клочок, на котором можно было разобрать только одно слово. Имя – «Элеонора».

Ричард опустился на пол, тупо глядя в это ничего не говорящее ему слово.

Джеймс же думал лишь о том, какова будет ярость герцога, когда он окончательно очнется. Но в этот миг он услышал шум в глубине переходов, и вскоре за дверью раздались тяжелые шаги и громкий голос именем короля потребовал отпереть.

Сесилию Йоркскую в тот же вечер отвезли в Вестминстер, а на другой день Ричард имел крайне тягостное свидание с братом. Эдуард так бушевал, что с ним сделался припадок и пришлось вызвать лекаря и пускать кровь. И лишь когда он ослаб от потери крови, Ричард позволил себе немного отыграться.