Молчание сонного пригорода

Тед кивает. «Да, — не произносит он, — а ты мальчик, который меня лизнул». Вместо этого он ждет, чтобы что-нибудь отвлекло Алекса, увело его в другом направлении, хотя, конечно, они продолжают ехать в одну сторону. Но что-то в мальчике беспокоит и влечет, как в ядовитом фрукте. «Лишь тот, кто одинок… может играть в эту игру…» — стонет сверху музыка. Попеременно вспыхивает фиолетовый и розовый свет.

Алекс нарушает шумное молчание.

— Вы сюда часто ходите?

Вопрос настолько неожиданный, что Тед смеется, потом быстро подавляет смех, когда видит, насколько мальчик серьезен.

— Я-то? Сюда? — Он решает сам задать вопрос. — А почему ты спрашиваешь?

— Потому что… — Алекс неуклюже разворачивается и чуть не падает в ожидающие руки Теда, — потому что вы очень хорошо катаетесь.

Тед отмахивается от комплимента рукой, случайно задевая плечо Алекса.

— Нет. Я научился, когда был маленький, но с тех пор ни разу не катался. Наверное, я просто вспомнил.

Плечо теплое, мальчик разгорячен движением. Алекс с радостью слышит его ответ.

— Надеюсь, у меня будет так же. Я хочу сказать, когда я научусь кататься. — Он проезжает еще десять метров и спрашивает: — Вы здесь один?

Тед чуть не падает при этих словах.

— Да, — наконец отвечает он. — Я не… — «я не папа», крутится у него в голове, — я один.

— Хорошо. — Кажется, Алекс сокращает и без того короткое расстояние между ними. — Я здесь тоже один.

— Правда? — Тед по-быстрому оглядывается, никто к ним не присматривается. — Где же твои родители?

— Они в Аравии.

— Что? — Звуковая система только что оглушительно взвыла новой песней, кажется, вдвое громче предыдущей. «Бу-бу-бу!..» — гремит в ушах Теда. Тем временем свет начал мигать яркими вспышками, и у него появляется ощущение, будто он едет сквозь серию застывших моментальных фотографий. Каждая следующая секунда окрашивается желтым, красным или синим цветом. Девочка-торпеда со свистом проносится мимо, как три разных человека.

Алекс повторяет, на этот раз кричит. Он объясняет, что семья бросила его, но он все-таки ходит в школу. Тед понимает большую часть сказанного и громко выражает сочувствие. Он не уверен, как относиться к истории Алекса, и вообще трудно думать, когда светомузыка играет в голове. Расплывчатые границы темноты мешают ему видеть.

Теперь Алекс совсем рядом с Тедом, поэтому, когда он кричит: «Я ухожу!», Тед слышит каждое слово. Поскольку Тед не реагирует, Алекс повторяет и протягивает руку. Секунду подумав, Тед берет ее.

То, что мой сын отрекся от отца, еще не означает, что я его бросил, хотя мысль соблазнительная. Интересно, сколько еще человек услышали, как Алекс прокричал, что я ему не отец. Надо было крикнуть ему в ответ: «Тогда катайся с кем-нибудь другим!» Надо было оттащить его назад за шкирку и заставить проглотить эти слова. Надо было сыграть на его чувстве вины, если оно есть у него, а я уверен, что оно должно быть. Я не обязан ездить — или ковылять — по этому катку, пытаясь отыскать мальчишку. Как будто он снова прячется, только на этот раз на виду. Мне мешает мигание разноцветных огней. Еще и музыка почему-то стала громче. Какой-то гоблинский рок с припевом, что-то похожее на «бу-бу-бу!».

Черт, если я ему не отец, то кто же? И зачем мне вообще эта обуза? Я сказал себе, что я буду по нему скучать, и попытался в это поверить.

Несколько раз шлепнувшись на мягкое место, я понял, что лучше всего для меня встать в одном месте и ждать, пока он не проедет мимо. Но когда я подъехал к дальнему концу катка, ища опоры, там оказалась только обманка в виде поручня, нарисованного на высокой шлакобетонной стене, и я опять плюхнулся на пол. В трех метрах над моею головой осуждающе горит розово-красный плакат с надписью «НЕ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ». К черту. Я ковыляю к тому месту, где начинается настоящий поручень, и встаю там.

Это не Алекс едет по внутреннему кругу? Я хочу сделать то, что у полицейских называется «положительной идентификацией», как вдруг световые табло на потолке начинают мигать. Все вокруг превращается в разрозненные вспышки, и я снова едва не падаю. Когда мне удается обеими руками схватиться за поручень, я вижу, что серая футболка пропала.

«Ни я, ни ты… у-у-у!..»

В следующий раз я точно его достану. Я быстро моргаю синхронно со вспышками света, и мне вроде бы удается что-то разглядеть. Я жду… жду… он подъезжает к закруглению… но кто это с ним? Какой-то взрослый.

— Алекс! — кричу я, но музыка заглушает мой голос. Я снова выкрикиваю его имя.

Пробираясь сквозь густую путаницу роллеров, Тед выводит Алекса к проему в ограждении рядом с туалетами. Или, может быть, это Алекс его ведет — трудно сказать. Маленькая рука в ладони тянет его, но в какую сторону? Когда они подходят к дальнему концу, зеркальный шар в центре катка начинает крутиться, отбрасывая огромные оранжевые круги на пол и стены. Но за границами катка все цвета блекнут, и оба они встают между видеоигрой в карате и неработающим пинбольным автоматом.

— Вы приехали на машине? — спрашивает Алекс, расцепляя руки.

— Мм, да. — Тед все еще пытается оценить, насколько далеко они зайдут. Это настолько чудесно, что кажется сном. Чудесно, но опасно. У него на миг появляется мысль отвести Алекса в мужской туалет.

Алекс кладет руки на бедра.

— Можно мы теперь уйдем?

Тед показывает рукой на его ноги:

— А как же ролики?

— Ах да… — У Алекса сконфуженный вид. Он нагибается и начинает расстегивать их, но потом поднимает голову. — Подождите, а нельзя отсюда выехать прямо на роликах? Будет здорово.

— Может быть, и можно. — Тед представляет, как они оба катятся мимо входных дверей, но картинка сменяется видением толстяка с сигарой, который гонится за ними. — Но это не мои ролики. — Он кладет обе руки на плечи Алекса, мягко потирая их. — Слушай, мне нужно вернуть их в прокат и взять ботинки. А твои где?

— Нигде. Я хочу доехать до машины на роликах.

— Как хочешь. — Он похлопывает Алекса по спине. — Но ты стой здесь, пока я не вернусь. Я быстро, ладно?

— Лад…но…

Тед скользит к будке проката и расстегивает ролики. Паренек за прилавком читает журнал про автомобили и даже не смотрит, передавая обувь. Его лицо на секунду оказывается в плывущем оранжевом ореоле, отраженном от зеркального шара. Звуковая система грохочет басами и словами, похожими на «Дай мне, дай мне, дай мне». Схватив свои мокасины, которые превращаются из оранжевых в зеленые, Тед даже не тратит времени на то, чтоб их надеть, а идет босиком к тому месту, где оставил Алекса. Пора покупать новые носки, думает он, цепляясь за что-то дыркой на большом пальце правой ноги.

Мальчик там же, где он его оставил, ему не терпится уйти.

— Чего вы так долго?

— Ничего. — Тед смотрит на часы, надевая туфли. — Меня не было ровно минуту тридцать три секунды.

— А мне показалось, что сто лет. — Алекс поднимается на ноги и медленно катится к нему. Чтобы затормозить, он цепляется за талию Теда маленькой рукой. — Пошли.

Эта музыка похожа на сверло, которое просверливает дыру у меня в голове. И разноцветные огни — чем больше они мелькают, тем меньше я вижу. Оператор катка, должно быть, решил, что детям недостаточно весело или что-то в этом роде. Я прождал полных три круга и до сих пор его не заметил. Нигде не видно серой футболки, особенно когда все вдруг становится зеленым или розовым. Я кричу «Алекс!», и музыка выкрикивает в ответ: «Алле-алле-алле-оп!» Я начинаю волноваться. Я знаю, что он там, но я также знаю и Алекса. Моего надоедливого сыночка, которому нравится прятаться.

Туалеты. Спорим, он сидит там. Вот сопляк, он что, не понимает, что я с ума схожу? Наверное, стоит не шевелясь в кабинке и думает, что мне слабо его найти. Знак на мужском туалете недалеко от выхода горит флуоресцентным оранжевым цветом, не окрашенный мелькающими огнями. Я подкатываю туда, чуть не наезжаю на мужчину в разных зеленых носках — что еще более странно, потому что он идет без ботинок. Мы оба торопимся, но я разворачиваюсь, и на последних трех метрах меня заносит.