Страница 17 из 45
- Согрелась? - так трудно удержаться от желания прикоснуться к ней губами, хотя бы вот ко лбу. Он помнит, какая у нее гладкая кожа...
Тишина в ответ. Ровное тихое дыхание. Согрелась и заснула. Из него получился идеальный плюшевый мишка.
Тихонько, чтобы не потревожить, встал, накрыл половиной одеяла. Пошел на кухню, заварил себе крепкого сладкого, с лимоном. От которого отказалась принцесса. И сел работать. Даже плюшевым медведям необходимо работать. Если удастся себя убедить, что у мягких игрушек не может болеть сердце.
_________________
Спалось ей хорошо и крепко. В отличие от предыдущей ночи, в которую она и не спала толком. Были ли тому виной провисшая сетка на больничной койке, какое-то странное, непривычное чувство пустоты внутри или банальная, но не сильная тянущая боль внизу живота - неясно. Но она всю ночь проворочалось с боку на бок. И ее грустные неспокойные мысли крутились вокруг Вика.
И сейчас предмет ее ночных бдений сидит в паре метров от нее. В Надину сторону не смотрит, даже не заметил, что она проснулась. Что неудивительно - непокорная шапка кудрей немного примята парой здоровенных серебристых наушников, а сам Вик явно увлечен работой. Надя поворачивается на бок, устраивается поудобнее. За ним интересно наблюдать.
Глаза двигаются, внимательно изучая что-то, невидимое ей, на экране ноутбука. Пальцы живут своей беспокойной жизнью. То вплетаются в волосы надо лбом, еще более усугубляя хаос, творящийся на голове. То отбивают на столе какой-то рваный ритм, видимо, в унисон тому, что играет в наушниках. То постукивают по губам, аккомпанируя этим жестом нахмуренному лбу. Потом прижимает обе ладони к лицу, трет его. И, отняв руки от лица, поворачивается к ней. Стягивает с головы наушники.
- Проснулась? Как самочувствие?
Вместо ее ответа - дверной звонок.
______________________
Стоящий на пороге его квартиры Надин отец вызвал в голове четко-ассоциативное воспоминание о последней встрече с представителем семейства Соловьевых. Если еще и Стас Саныч ему сейчас вмажет, вслед за Любой... а кулачищи у него будь здоров...
- Здравствуй, Виктор, - Соловьев-старший шагает через порог, не дожидаясь приглашения. Протягивает руку. Для рукопожатия, к облегчению Вика. - Надежда у тебя?
- Да, - отвечает на рукопожатие. Прокашливается и запоздало: - Здравствуйте, Стас Саныч.
Они проходят в комнату. Надин взгляд, потрясенный - на отца, укоризненный - на Вика. Тот отрицательно мотает головой. Соловьев-старший на их пантомиму внимания не обращает.
- Надюша, собирайся. Поехали домой.
Она не выдерживает. Губы кривятся.
- Вик... мог бы и сам мне сказать... я бы поняла, что мешаю.
- Виктор тут не причем, - Стас не дает Вику ответить. - Тебя Люба сдала, если хочешь знать. Но тебе тут делать в любом случае нечего. Надя, - отец подходит к кровати, протягивает ей руку, - у тебя же есть мы. Мама, я. Ну что ты, в самом деле. Никто тебя не осуждает. Поедем домой. Мама там с ума сходит. Нечего Вика напрягать.
- Да я не...
- Витя, спасибо тебе за все, - перебивает его Соловьев, - но это дело семейное, - и, обращаясь уже к дочери: - Поехали домой, ребенок.
___________________
- Доченька... - Наде безумно стыдно. Мама плачет. А мамы характер такой, что заставить ее плакать - это надо ой как постараться. Надя сама такая же. А теперь вот мать плачет. Гладит старшую дочь по голове и плачет.
- Мам, - Надя смущенно утыкается матери в плечо. - Ну, прости дочь непутевую...
- Ты еще скажи, что больше не будешь, - сквозь слезы хмыкает Вера.
- Не буду! Точно больше не буду!
- Ох, ребенок-ребенок, - Вера вздыхает и крепче прижимает старшее бедовое чадо к себе. - Ты вот мне скажи... я все могу понять... но Виктор-то тут причем? Да неужели ты думала, что мы тебе враги? Или что не поймем? Ну ладно, папа... он мужчина. Но почему мне не сказала? Наденька... ну неужели ты мне доверяешь меньше, чем Виктору? Он тут совсем не при чем.
- Мама... - тон у Нади абсолютно беспомощный. Она не знает, что сказать в свое оправдание.
- Нельзя так. Ну, он же парень. Как ты не понимаешь? Что он о тебе подумает?
Она бы многое могла сказать матери. О том, как сожалеет о случившемся: начиная с того поцелуя у него дома, вслед за которым ситуация и покатилась под откос - ее злость, клуб, случайный секс, беременность и как апогей - все завершилось там, где началось, у Вика дома. Круг замкнулся. Она все испортила. Все было неправильным, все. Не вернуть, не исправить. Но об этом матери не расскажешь.
- Мам, я очень сожалею, - тихо. - Правда.
- Что уж теперь, - Вера поворачивает голову, целует дочь в висок. - На все воля Божья. Ты, главное, не забывай: мы - твоя семья. Всегда поддержим. Что бы ни случилось, мы всегда на твоей стороне. Помни об этом. Хорошо?
- Хорошо.
__________________
Лишь спустя пару недель она поняла - невозвратно изменились не только их отношения с Виком. Она сама... Надя не узнавала себя. Общаться ни с кем не хотелось, все поклонники были посылаемы лесом, от общения с подругами уклонялась в форме чуть более вежливой, но столь же безапелляционной. И банальная физическая слабость имела место быть, особенно первое время, когда после занятий сил ни на что не было. Ее даже отец несколько раз на машине с занятий забирал. А самое главное - какая-то пустота внутри. Никого видеть не хотелось. Никого. Кроме него.
А ведь мама была права. Это было элементарно нелепо, непорядочно, неправильно. Сначала приставать к парню с поцелуями, а потом являться к нему беременной от другого в расчете на помощь, поддержку. А ведь он ни слова ей не сказал, не упрекнул. Сделал все, что сумел, помог, поддержал. Не бросил в трудный момент, не послал к черту, даже из больницы забрал, хотя уж тут-то вообще был не обязан. Друг, самый настоящий друг. Только вот друзьям язык в рот не засовывают. И физиологической реакции в виде эрекции на друзей не бывает, насколько она в курсе.
Когда она думала о том, хотела ли она исправить все, не делать того, что натворила, что привело ко всем этим событиям... Глупостей она наделала - на всех троих сестер хватит. Но если бы у нее была чисто гипотетическая возможность... вернуться в прошлое, не делать того, с чего все началось... Того поцелуя было бы жаль лишиться. Они целовались по-настоящему! Более того, так, как с ним, она ни с кем не целовалась. До сих пор помнит, как мгновенно отозвалось тело, молниеносно загорелось, словно лист бумаги, брошенный в костер.
И ведь ОН отвечал ей! Не только она одна сходила там с ума. Они помнит, как он застонал, когда она раздвинула языком его губы. Это было очень волнующе, неожиданно, пронзительно волнующе. И как он стал сразу настойчив, жаден на прикосновения, откровенен в желаниях. И его руки... и губы... и еще кое-что... Даже сейчас, спустя время, при воспоминании, ее дыхание становится тяжелым.
ЧТО?! Что потом случилось?! Что пошло не так?! Что за бред он нес?! Она до сих пор не могла это спокойно вспоминать и оценивать, сразу начинало остро жечь в груди от того, что он посмел ее отвергнуть, когда она так откровенно предлагала себя!
Все равно, сделанного не воротишь. А у нее теперь время трезвости и воздержания. Весь досуг складывается из разговоров с сестрой и чтения. Это ее неожиданно увлекло. Полюбопытствовала у Любы, которая пошла по стопам матушки и училась в Литературном, что бы такого мозговыносительного почитать. И втянулась. Это было то, что надо - забивать голову чужими проблемами и мыслями, чтобы хоть как-то уйти от своих.
__________________
Чем ближе к защите, тем более уплотняется время. Часов в сутках все меньше, а дел все больше. Вик запретил себе думать обо всем, кроме диплома. Потом, если уж так приспичит, потом. Как ни странно, получалось. Помогал вредный Тепеш и собственная гордость. Сколько можно, в конце концов?! Вот теперь-то яснее ясного: ловить и ждать ему нечего. Хлебнул унижения не то, что ложкой - полным ковшом экскаваторным. Уезжать, забывать, вычеркивать. Отчетливо понимал: будет больно. И возможно, он пожалеет о том, что уехал, что она так далеко, и невозможно сесть на автобус и приехать, вот просто так, потому что хочет видеть. Нет, они будут далеко друг от друга. Только так можно ее вырвать из души, из сердца. С кровью, по живому. Но именно там, через огромный океан от нее у него есть шанс пережить изъятие токсина по имени "Надин Соловьева" из своей крови. Чем дальше, тем лучше. Дотерпеть бы только до этого времени. Но сначала - диплом.