Страница 3 из 16
Они неотрывно смотрели в сторону улицы, туда, где, пыльный и слепящий, догорал день.
– Война, конечно же, оставила след и здесь.
Миниатюрная и светловолосая при смуглом цвете лица, еще чуть-чуть, и женщина была бы просто красоткой, но от этакой одномерности ее спасала напряженность взгляда. Едва увидишь ее глаза, как остальное лицо словно отходит на задний план, а когда потом пытаешься вспомнить облик, оказывается, что в памяти осталась лишь пронзительная, вопрошающая неистовость распахнутых глаз.
– Ну да, естественно. Через город проходили войска. В течение года, если не больше.
– Кажется, могли бы уж хоть какое-то место на планете оставить в покое, – сказала женщина.
Этим она вознамерилась подольститься к мужу: раскаивалась по поводу досады, которую он только что вызвал в ней манипуляциями с картой. Разгадав это ее желание, но не понимая причины его возникновения, тот предпочел остаться к ее реплике безучастным.
Второй мужчина снисходительно усмехнулся, после чего все же заговорил муж:
– То есть специально ради тебя, ты хочешь сказать?
– Ради нас. Ведь ты же ненавидишь эту гадость не меньше меня.
– Какую такую гадость? – настороженно переспросил он. – Если ты имеешь в виду сие бесцветное нагромождение, которое тщится выдавать себя за город, то да. Но все равно я тысячу раз предпочту быть здесь, нежели там, в Соединенных Штатах.
– Ну, это конечно, – поспешила согласиться она. – Но я не имела в виду это место, да и вообще какое-либо конкретное место. Я говорила о том кошмаре, который творится после всякой войны повсюду.
– Да ладно, Кит, – сказал второй мужчина. – Ты-то ведь никакой другой войны не помнишь.
Она его не удостоила вниманием.
– В каждой стране люди становятся все более похожими на жителей любой другой страны. Лишенные собственного характера, красоты, идеалов, культуры… У них не остается просто ничего!
Муж потянулся к ней, похлопал по руке.
– Да, ты права, права, – с улыбкой подтвердил он. – Все становится серым, а будет еще серее. Но некоторые местности выдерживают эту осаду дольше, чем можно было бы ожидать. Вот увидишь, в здешней Сахаре…
На противоположной стороне улицы радио разразилось истерическими взвизгами колоратурного сопрано. Кит передернуло.
– Тогда лучше нам поторопиться. Скорей туда, – сказала она. – Там, может, хоть этого не будет.
Будто под гипнозом, они слушали, как певица, подбираясь к концу арии, занимается банальнейшими приготовлениями к неизбежной высокой финальной ноте.
– Ну вот, одно мучение кончилось, – дождавшись, сказала Кит. – Это надо запить еще одной бутылочкой «Ульмес».
– Боже мой, сколько можно надуваться этим газом? Ты взлетишь!
– Знаю, Таннер, – отозвалась она, – но я, кроме воды, ни о чем думать не могу. На что бы ни посмотрела, все вызывает жажду. Зато я наконец-то чувствую, что готова сесть в поезд и никуда оттуда не рваться. А пьянствовать на такой жаре я не способна.
– А мы? Вдарим еще по перно? – спросил Таннер Порта.
Кит нахмурилась:
– Если бы это был настоящий перно!
– Да ну, он неплохой, – сказал Таннер, когда официант ставил на стол бутылку минеральной воды.
– Ce n’est pas du vrai Pernod?[2]
– Si, si, c’est du Pernod,[3] – сказал официант.
– Ну давай, что ли, еще по чуть-чуть, – сказал Порт.
Он сидел, тупо уставившись в свой бокал. Пока официант не отошел, все молчали. Сопрано завело другую арию.
– Она же вовсю фальшивит! – почти вскрикнул Таннер.
Трамвай, проехавший вдоль бульвара, террасой опоясывающего склон горы, звоном и скрежетом на несколько секунд заглушил музыку. Под их взглядами из-под солнцезащитной маркизы тряско пронеслась мимо его открытая платформа, битком набитая людьми в рваной одежде.
– Я нынче ночью видел странный сон, – сказал Порт. – Все пытался его вспомнить, и вот как раз сейчас мне это удалось.
– Нет! – вырвалось у Кит. – Сны – это скука и тоска! Пожалуйста, не надо!
– Ага, не хочешь слышать! – засмеялся он. – А я все равно тебе его расскажу.
Последнюю фразу он произнес с какой-то злобностью, наигранной, как Кит сначала показалось, но, подняв на него взгляд, она обнаружила, что на самом деле, наоборот, он пытается даже скрыть обуявшую его ярость. И все те колкости, что уже вертелись у нее на языке, остались невысказанными.
– Да я по-быстрому, – улыбнулся он. – Знаю, слушая меня, ты делаешь мне одолжение, но, если я не облеку этот сон в слова, я его снова забуду. Все происходило как бы днем, я ехал в поезде, который все больше и больше разгонялся. Я про себя думал: «Сейчас мы протараним огромную постель, и простыни разлетятся по горам».
– А ты загляни в «Цыганский сонник» мадам Лаэф.
– Заткнись. А еще я при этом думал, что, если захочу, смогу прожить жизнь заново: начать сначала и дойти до самого нынешнего момента, проживая такую же точно жизнь, как прежняя, вплоть до мельчайших деталей.
Кит удрученно зажмурилась.
– В чем дело? – осведомился он.
– Думаю, с твоей стороны чрезвычайно невежливо и эгоистично таким вот образом настаивать на своем, прекрасно зная, насколько это нам неприятно.
– А мне зато так приятно! – сказал ее муж фальшиво радостным тоном. – Да и Таннеру наверняка интересно. Я прав?
Таннер заулыбался:
– О, на снах я собаку съел. Сонник Лаэф наизусть знаю.
Открыв один глаз, Кит покосилась на него. В этот момент подали спиртное.
– …Но я сказал себе: «Нет! Нет!» Просто не мог смириться с тем, что все мои жуткие страхи и страдания повторятся, причем во всех подробностях. А потом – совершенно беспричинно – глянул в окно на деревья и вдруг слышу собственный голос: «Да!» Я осознал, что хочу пройти через все это снова хотя бы только для того, чтобы вдохнуть тот аромат весны, какой вдыхал ребенком. Но тут же понял, что опоздал, потому что, еще думая «Нет!», я поднял руку, взял себя за передние зубы и отломил их, как будто они из гипса или шпаклевки. Смотрю, поезд уже остановился, а я держу зубы в руке и плачу. Этакими, знаете ли, горючими слезами, как плачут только во сне, когда лежишь и от рыданий весь трясешься и содрогаешься. Представляете?
Неловко поднявшись, Кит вышла из-за стола и направилась к двери с табличкой «Dames». Было заметно, что она плачет.
– Пусть, не мешай ей, – сказал Порт Таннеру, на чьем лице отразилось беспокойство. – Измоталась совсем. Жара действует ей на нервы.
III
Полулежа в кровати в одних трусах, он читал книгу. Дверь между их с женой смежными комнатами была распахнута, окна тоже. Маяк водил по городу и гавани лучом, который описывал медленный широкий круг; неумолчный шум транспорта перекрывали настойчиво повторяющиеся пронзительные электрические звонки.
– Там что – кинотеатр по соседству? – спросила Кит.
– Наверное, – рассеянно отозвался он, не отрываясь от чтения.
– Интересно, что они там крутят?
– Что-что? – Он отложил книгу. – Только не говори мне, что хочешь сходить в кино.
– Нет, – сказала она не очень уверенно. – Я – так, просто подумалось…
– А я скажу, что они крутят. Фильм на арабском под названием «Невеста напрокат». Там на афише под названием французский перевод дан.
– Даже не верится.
– Мне тоже.
Задумчиво покуривая сигарету, она вошла к нему в комнату и минуту-другую занималась тем, что слонялась по ней кругами. Он поднял взгляд.
– Что с тобой? – спросил он.
– Ничего, – ответила она и, помолчав, пояснила: – Просто расстроилась немножко. Мне кажется, тебе не надо было рассказывать тот сон при Таннере.
Спросить, не поэтому ли она и расплакалась, он не посмел, но все же возразил:
– Почему «при»? Как раз ему я этот сон и рассказал, так же как и тебе. Ну и что? Что такое сон? Боже мой, не надо все принимать так близко к сердцу! И почему нельзя при нем о чем-то рассказывать? Чем он тебе не нравится? Мы с ним уже пять лет знакомы.
2
Это правда перно? (фр.)
3
Да-да, это перно (фр.).