Страница 25 из 31
В творчестве Сковороды есть один прекрасный символ: он сравнивал слово о божественной истине с маленьким зернышком. Это зернышко кажется ничтожным, но если оно попадет в сияющее любовью сердце, то сокрытые в нем бесчисленные сады зазеленеют и расцветут.
Швейцер. Гений человечности
Дмитрий Зубов
Моя вера в силу истины и духа – это вера в будущее человечества.
Осенью 1904 года бюллетень Парижского миссионерского общества напечатал объявление о том, что Конго, одной из африканских колоний Франции, требуется врач для помощи местному населению. На это объявление откликнулся лишь один человек…
Но – необычный: доктор философии, доцент университета в Страсбурге, знаменитый проповедник, автор книг по искусству, философии, теологии. Он был известен всей Европе как знаток творчества Гете, создатель блистательного труда о Бахе, виртуозный музыкант-исполнитель, собиравший полные залы на своих концертах органной музыки.
Его звали Альберт Швейцер. В момент важного жизненного выбора ему было 29 лет.
«Однажды солнечным летним утром… мне в голову пришла мысль, что я не смею рассматривать счастье как нечто само собою разумеющееся, а должен за него чем-то отплатить. Раздумывая над этим, я пришел к выводу, что было бы оправданным до тридцати лет жить ради наук и искусств, чтобы затем посвятить себя непосредственному служению человеку».
Швейцер
Решение Швейцера вызвало панику среди родных и друзей. Они не понимали, не одобряли и всячески противились его выбору. К тому же Швейцер – философ, теолог, музыкант, но никак не врач!
И все же приват-доцент богословского факультета вновь становится студентом. И за семь лет не только осваивает полный курс врачебной науки, но и, с блеском защитив диссертацию, получает степень доктора медицины. Параллельно с учебой он концертирует, выступает с лекциями, пишет книги, зарабатывая на предстоящую поездку.
Март 1913 года. Пароход «Европа» переносит Швейцера и его жену в далекую, незнакомую страну. Здесь, в самом сердце Африки, в поселке Ламбарене, он строит больничный городок. Более 40 лет жизни в невыносимом климате, напряженная работа с шести утра и до полуночи, ответственность за судьбы тысяч людей, голодных и неустроенных, – вот она, цена жизненного выбора доктора Швейцера, казалось многим.
Сам Швейцер полагал иначе: «Мне даровано счастье служить милосердию, видеть плоды своего труда, ощущать любовь и доброту людей, иметь рядом верных помощников, признавших мое дело своим, обладать здоровьем, позволяющим справляться с напряженнейшим трудом, сохранять неизменным внутреннее равновесие и спокойствие и не утратить энергию духа». И это несмотря на две войны, заключение в лагерь для военнопленных и горький вывод: «Я родился в период духовного упадка человечества».
Рецепт «лекарства», исцеляющего от малодушия и сомнений, которое доктор Швейцер оставил всему человечеству, прост – «благоговение перед жизнью».
«Когда одной-единственной бомбой убивают сто тысяч человек – моя обязанность доказать миру, насколько ценна одна-единственная человеческая жизнь» – эти слова он произнес 6 августа 1945 года после трагедии в Хиросиме и, присоединившись к Альберту Эйнштейну, включился в многолетнюю борьбу против ядерного оружия.
В конце жизни Швейцер вновь обрел признание: Нобелевская премия мира (потраченная на нужды госпиталя), престижные награды, почетные звания… Однако дороже ему было иное признание: имя больничного городка Ламбарене стало для всего мира синонимом сострадания, человечности, гуманизма. И очень жаль, что осталось пока единственным примером такого рода. «Если найдутся люди, способные восстать против духа безмыслия, личности, достаточно чистые и глубокие для того, чтобы утвердить идеалы этического прогресса как действенную силу, – тогда-то и начнется работа духа, формирующая новое сознание человечества».
Жизнь великих людей всегда пример. Природа щедро наделила Швейцера талантами. Но гениально исполнять Баха, как делал это он, писать такие же глубокие книги, строить величественные органы могут лишь единицы. Научиться любить людей, испытывать благоговение перед жизнью, как Швейцер, – под силу каждому.
Елена Петровна Блаватская
Антон Мусулин
Для кого-то Е. П. Блаватская была другом и учителем, для кого-то – шарлатаном, для кого-то – врагом и человеком, разрушившим религиозные устои общества. Все это – лишь относительные истины…
Каждой эпохе присущи своя система ценностей, свое мировоззрение, вкусы и стремления, темперамент и характер. Свое религиозное и философское восприятие реальности, своя идеология… Как правило, мы считаем важным то, к чему привыкли, и придерживаемся той системы взглядов, в которой воспитаны и которая поэтому кажется нам нормальной и естественной. Так, в Древнем Риме было естественным верить в богов римского пантеона, немного позже вошло в норму быть христианином, сегодня стало нормальным считать себя либо атеистом, либо, в лучшем случае, человеком, верящим, что все-таки существует нечто, превышающее нас. Как гласит поговорка, в Риме нужно вести себя, как подобает римлянину; соответственно, принятие ценностей, присущих нашей эпохе, позволяет нам в ней ориентироваться и ощущать себя комфортно. Но, с другой стороны, инертность мышления и конформизм или, лучше сказать, консерватизм отталкивают все новое и пытаются его погубить.
Елена Петровна Блаватская
Та же участь постигла идеи и взгляды Елены Петровны Блаватской.
Еще в XIX веке Е.П.Б. (так называли ее ученики) обращает внимание на взаимосвязь, существующую между различными пластами культуры – наукой, религией и философией, на то общее, что присутствует во всех религиях мира и идеалистических философских доктринах. Она сравнивает учения Востока и Запада и находит их общие корни, ибо вопросы, которые ставит перед нами жизнь, не могут быть «восточными» или «западными». Мы должны согласиться с мыслью, что не существует много истин или много реальностей, хотя есть множество представлений о Реальности (что обусловлено субъективными факторами и ограничениями, присущими любой культуре).
Наш век информатики нуждается в объединении не только в экономической и научной сферах, но также в области метафизических и философских ценностей. Исследование религий, философско-религиозных систем и традиций различных народов дает нам возможность узнать прошлое человечества и при этом глубже понять и наполнить смыслом то время, в котором мы сами живем. Historia magistra vitae[1]. И это справедливо не только по отношению к историческим событиям, ибо подлинная история человечества – это история идей, ценностей и стремлений, которые его вдохновляли и наполняли смыслом его существование.
Исследуя психологию, антропологию и философию XX века, можно увидеть, что многие современные ученые и философы, такие, как Юнг, Маслоу, Шолем, Элиаде, Адо, возвращаются к основным идеям и исследовательским замыслам Блаватской и продолжают их. Так, в области психологии Юнг указывает на то, что внутренний мир человека намного более глубок, чем это считалось прежде, и нам почти не известен; что человек – существо, которое помимо временного, поверхностного и личностного аспекта сознания обладает метафизическим центром, самостью, которая стремится интегрироваться в сознание, проявиться. Этот процесс роста, изначально заложенный в человеке, Юнг называет процессом индивидуации. Со своей стороны, Маслоу подтверждает, что кроме преходящих потребностей человеку для ощущения счастья и полноты жизни необходимы метапотребности – то, что выходит за пределы личностных интересов. Самоосу-ществление возможно лишь в том случае, если метафизические ценности являются опорой и стержнем нашей жизни. Элиаде говорит о том, что человек – это не просто homo sapiens, рациональное, мыслящее существо; по своей сути человек является также homo religiosus, религиозным существом, которое помимо разума обладает способностью оперировать образами и символами. В области социологии Сорокин, присоединяясь ко многим другим философам, говорит о кризисе нашего времени, о дроблении западной культуры и о ее движении к новому средневековью, что происходит в силу иррациональных и чувственных факторов, которые терзают нашу цивилизацию, отказавшуюся от идеалов, от священного, от всего, что облагораживает человека.
1
История – учительница жизни. Цицерон «Об ораторе».