Страница 7 из 98
Ховелер, покачав головой, отправился к своему рабочему месту. Он уже не мог освободиться от мысли о безумии мира и не делал попытки продолжить свой труд, пока лаборатория не очистится от посетителей.
Откинувшись на спинку стула, он с легкой улыбкой наблюдал за операционной. Ему словно хотелось заверить последнего донора, что медицинское оборудование сработает четко и быстро.
Так и вышло. Без каких-либо осложнений. Из комнаты появилась улыбающаяся Дженевьев Сардо — без сомнения, любимая жена премьера.
Доктор Задор осталась в операционной. Ховелер понял, что она у приборов, чтобы убедиться, что в последний момент не произошло сбоя.
А знаменитая гостья в своем чистеньком белом платье, которое, казалось, и не снимала, была вовсе не похожа на человека, только что подвергшегося неприятной процедуре. И снова полился разговор.
Бразды беседы взяла в свои руки агент прессы, а Дженевьев ограничивалась краткими репликами согласия.
Биоинженер Ховелер, наблюдая за леди, сделал вывод: “Растерянность”. Слово, которое вроде и не подходило к леди. Но похоже, что она как бы потеряла почву под ногами.
И все же оставалась привлекательной. Молодая маленькая женщина чем-то напоминала эльфа, а ее лицо и цвет кожи говорили о смеси европейской и индонезийской крови — и последняя, скорее всего, преобладала.
Нравилось ли ей, в самом деле, быть на станции? Настолько ли она была счастлива, как не без лести заявляла? Была ли леди от души довольна тем, что сделала такой дар от себя и мужа?
Что ж, возможно. Без сомнения, она была умна. У Ховелера сложилось мнение, что леди трудно было заставить что-либо сделать против ее воли. Но, возможно, это пожертвование частично явилось результатом желания освободиться от ответственности растить собственного ребенка?
Вдруг по лаборатории пронесся шумок. Поднялись и повернулись в одну сторону фото— и кинокамеры журналистов. Остальные зашевелились, чтобы лучше разглядеть событие.
Доктор Анюта Задор — все еще в хирургической маске, чисто символической — улыбаясь, появилась из маленькой операционной. В поднятых руках она держала голубую стеклянную плитку, величиной с ладонь. В ней, по видимости, и находился последний, или скорее, первый колонист, помещенный в капсулу для долгого хранения в живом состоянии.
На этой плитке были нанесены цветные закодированные опознавательные полосы. И исполняющая обязанности начальника станции Задор показала журналистам образец в капсуле — достойный восхищения и увековечения.
Но неожиданно, когда обстановка на станции разрядилась, центральная установка на станции начала подавать сигналы, что за ними кто-то следит. На эти сдержанные вести мало кто обратил внимание. Но вот Ховелер заметил слабый пульсирующий звук, исходивший от расположенной неподалеку установки объемного изображения — прибора, который находился на середине палубы и напоминал по форме плоский пенек.
Странно, но кроме доктора Ховелера никто не спешил ответить на вызов.
Едва он ответил, электронный голос связи, которая являлась составной частью компьютеризированного мозга корабля-лаборатории, вежливо передал, что для леди Дженевьев есть личное сообщение.
Ховелер:
– Можно немного подождать? Электронный голос:
– Думаю, это очень важно.
Вежливая настойчивость говорила Ховелеру, что кто-то из приближенных премьера, а возможно и сам Дирак, пытался выйти на связь.
Ховелер:
– Тогда подождите минуту.
Приняв решительный вид, насколько это было возможно, и успешно, но не грубо используя преимущества своего высокого роста, доктор пробился через ревниво сомкнувшуюся толпу до самой леди. На таком расстоянии — где-то в двух-трех шагах — он мог передать все без напряжения и усилий.
Леди устремила на него ясный взгляд, едва Ховелер стал говорить. Привлекательная женщина ответила тихо, что такое поведение не похоже на характер ее мужа, к тому же он находится на расстоянии световых лет. Как он мог что-либо узнать?
Но, извинившись перед собравшимися, леди поспешно подошла к экрану.
Ховелер увидел, как внезапно на дисплее появилось изображение головы и плеч моложавого, довольно плотного мужчины в костюме космонавта с отличительными знаками пилота на расстегнутом воротнике. И все было настолько реально и четко, словно он находился совсем рядом.
Пилот сразу заметил леди и небрежно кивнул ей головой. Это походило на жест, граничащий с самонадеянностью.
Прозвучал его резкий голос:
– Николас Хоксмур, архитектор и пилот, к вашим услугам, леди.
Имя что-то смутно напомнило доктору Ховелеру. Он где-то слышал о Хоксмуре мимолетно. О нем у всех сложилось мнение, как о специальном личном агенте Дирака, но Ховелер ничего больше не знал и никогда его не видел. На дисплее он казался весьма симпатичным.
Глядя на леди Дженевьев, можно было угадать, что она мало знала этого парня. Узнав его имя, леди неуверенно ответила.
Никто, кроме леди и Ховелера, не обратили внимания на разговор. Хоксмур сообщил в нескольких элегантных фразах, что лично говорил с мужем леди Дженевьев всего несколько дней назад. Она сама не видела премьера больше. Пилот передал леди персональное приветствие от Дирака.
– Что ж, прекрасно, Николас Хоксмур, спасибо. Что-нибудь еще?
– О, с моей точки зрения, леди, еще очень много,— говорил он спокойно и дерзко.— Вы не интересуетесь архитектурой?
Дженевьев Сардо сощурила глаза:
– Думаю, что очень. А почему вас это интересует?
– Только потому, что я прибыл сюда, в эту систему по приказу премьера для изучения архитектуры системы. Надеюсь, что конечные чертежи колониальных летательных аппаратов сыграют главную роль, когда великий проект начнет работать.
– Что очень важно.
– Да, вы слышали что премьер говорил обо мне,— задумчиво, чуть прикусив губу, спросил пилот.
– Да...— рассеянно ответила леди Дженевьев.— Где вы сейчас находитесь, Ник? Я могу называть вас так же, как премьер? Не возражаете?
– Конечно, можете, моя леди,— в его голосе уже исчезла наглость и самоуверенность, они уступили место более серьезному настроению.
Ник докладывал леди Дженевьев, что находится у пульта маленького корабля, который он использует для работы и по привычке сам управляет.
С появлением леди в лаборатории Ховелер заинтересовался ею. А теперь любопытство выросло еще больше. Он постоянно наблюдал. И безутешно отметил про себя, что вел себя невоспитанно.
Но разве не интересно видеть, как этот выскочка Николас — кем бы он там ни был — и молодая леди Дженевьев все еще глядели друг на друга, а точней, в воображаемые глаза и словно чувствовали, что между ними какая-то связь.
И в этот момент в лаборатории прозвучал сигнал аварийной тревоги.
Ховелер, находящийся в глубокой сосредоточенности, не сразу услышал отдаленный шум.
Леди Дженевьев тоже едва различила незнакомый сигнал. Он показался одним из приглушенных звуков, создающих странный, но нежный фон в этом месте.
Незнакомцу что в этом сигнале? Ведь вся Иматранская система считалась до скукоты надежной. Откуда быть опасности?
И первый сигнал тревоги, дойдя до большей части станции, оказался опасно тихим. Еще минута, и никто в лаборатории совершенно не заметил бы предостережения. Его все же заметили, но приняли за очень несвоевременный пробный сигнал.
И только Хоксмур первым определил, что звуки, которые слышат в лаборатории, верный знак о надвигающейся атаке. Избежать ее было слишком мало шансов, даже если бы и Николас не сообщил об этом.
– Извините,— произнес Ник леди Дженевьев через секунду после звонка, прозвучавшего в лаборатории.
А когда прозвучал второй, его изображение испарилось.
Замешательство прошло.
Леди еще ждала у экрана, раздумывая, что могло вызвать столь неожиданное исчезновение пилота. И была она удивленно погрустневшая.
Она внезапно взглянула на Ховелера, во взоре ее скрывался молчаливый вопрос. Но затем в нерешительности отвернулась от экрана и решила вернуться к своим дипломатическим обязанностям.